***
Пребывая в счастливом неведении относительно строящихся насчет нее планов, Кэролайн выбралась из такси. Каждое движение было пронизано природной грацией, роскошная грива золотых волос развевалась на ветру. Распрямившись во весь рост (метр восемьдесят), она оглядела дом покойной крестной. «Беннет» представлял собой изящное строение в георгианском стиле, расположенное в прелестном местечке. Приблизившись к дверям, Кэролайн почувствовала, как больно сжалось сердце, и ей с трудом удалось сдержать навернувшиеся на глаза слезы .День, когда она впервые вышла в свет с Диланом, ее крестная, Шейла Беннет, прислала письмо, в котором ясно дала понять, что с этих пор девушка больше не желанная гостья в этом доме. Однако четыре месяца назад крестная приезжала к ней в Лондон. Последовало нечто вроде примирения, вот только она ни словом не обмолвилась о том, что больна, даже не намекнула, и сообщение о смерти девушка получила лишь после похорон. Так что появиться теперь на оглашении завещания Шейли, да еще и питать несбыточные надежды, что в последнюю минуту сердце крестной смягчилось и она нашла в себе силы простить ей образ жизни, который считала безнравственным, было просто нелепо. В изящной дамской сумочке Форбс уже лежало письмо, обратившее в прах все надежды на будущую свободу. Оно пришло утром. И напомнило о долге, который, как она наивно полагала, будет списан после развода с Диланом. Он и так отнял у нее три бесценных года жизни, и все это время она вносила все деньги, что ей удавалось заработать как модели, в погашение долга. Разве этого недостаточно? Она оказалась на улице, без гроша, а печальная слава нанесла серьезный урон перспективам ее карьеры. Дилан был тщеславным и поразительно эгоистичным человеком, однако в нем не было жестокости, и он был отнюдь не беден. Почему он так поступает с нею? Разве нельзя было дать ей время хотя бы снова встать на ноги, прежде чем присылать счет? Горничная открыла дверь прежде, чем девушка коснулась звонка. Полное лицо выражало суровое неодобрение. – Мисс Форбс, – такого холодного приема ей здесь не оказывали ни разу, – миссис Беннет и мисс Гилберт уже ждут в гостиной. Мистер Хартли, поверенный миссис Шейли, скоро прибудет. – Благодарю… нет, не нужно провожать меня. Я хорошо помню дорогу. Однако в нескольких шагах от гостиной Форбс остановилась, не решаясь предстать пред ясны очи находившихся там женщин и откровенно побаиваясь реакции одной из них. Она задержалась у окна, из которого открывался вид на сад – гордость Шейли. В памяти словно из тумана, выплыла картина: летний день, послеобеденный чай для трех девочек – Кэролайн, Бонни и Елены. Ради Шейли, у которой никогда не было своих детей и которая жила старыми представлениями и этого же требовала от своих крестниц, девочки стараются вести себя как можно лучше. Кэролайн всегда была третьей лишней. Елена и Бонни росли в благополучных семьях. Они были модно одеты, когда приезжали погостить в «Беннет», а у Кэролайн даже не было приличного платья, и каждый год неизменно Шейли брала ее с собой за покупками. Можно лишь представить, в каком шоке была бы крестная, узнай она, что отец девочки продавал все эти дорогие наряды, как только та оказывалась дома. Рано умершая мать Кэролайн, Лиз, когда-то была компаньонкой Шейли, однако та предпочитала называть ее подругой. Но крестной очень не понравился человек, которого ее компаньонка и подруга выбрала себе в мужья. Слабость, эгоизм, ненадежность… Билле Форбс, к несчастью, обладал полным набором подобных качеств, но он также был единственным родителем, которого знала Кэролайн, и она его любила. Отец вырастил ее один и любил, как умел. А что до его полной неспособности держаться с достоинством в обществе такой богатой женщины, как Шейли, то Кэролайн воспринимала это как крест, который выпал на ее долю. Каждый раз, когда Билл привозил дочку погостить в «Беннет», он задерживался дольше, чем позволяли приличия, пытаясь умаслить крестную комплиментами, прежде чем в очередной раз попросить взаймы. Он словно не замечал холодной неприязни пожилой дамы. И всякий раз, когда отец наконец уезжал, Кэролайн чувствовала облегчение, смешанное с чувством вины. – Мне показалось, машина подъехала, но, должно быть, я ошиблась. Поскорее бы Кэролайн приехала… Мне не терпится снова ее увидеть, – внятно проговорил женский голос. Кэролайн удивленно обернулась, только сейчас заметив, что дверь в гостиную приоткрыта. Голос принадлежал Бонни, робкий и мягкий, как и его обладательница. – Вот уж без кого я с радостью обойдусь, – резко отозвался другой женский голос.– Кэролайн кукла… – Она же не виновата, что красивая, Елена. Стоя за дверью, Кэролайн вся сжалась, обескураженная жгучей враждебностью, прозвучавшей в язвительном голосе Елены. Значит, та так и не сумела простить ее, а ведь в том, что разрушило их дружбу три года назад, меньше всего была виновата Кэролайн. Жених бросил Елену у алтаря. Он ждал до последней минуты, чтобы признаться, что влюблен в одну из подруг невесты. Этой подругой, не проявлявшей ни малейшего интереса и ни разу не позволившей себе даже намека на флирт с женихом, к несчастью, оказалась Кэролайн. – Разве это повод, чтобы уводить чужого мужа? – Любовь не выбирает, – ответила Бонни с удивительной для нее пылкостью, – а теперь, когда он вернулся к жене, Кэролайн, должно быть, совершенно подавлена. – Если Кэролайн когда-нибудь и влюбится, то уж точно не в древнего старика, как этот, – презрительно отрезала Елена. – Она бы и не взглянула на Дилана Фостера, не будь он мешком с деньгами! – Ты что, забыла, какой у нее отец? Жадность у Кэролайн в крови. Помнишь, как Билл вечно пытался выманить у бедняги Шейли деньги? – Я помню только, как его поступки смущали и огорчали Кэролайн, – натянуто произнесла Бонни, испуганная высокомерием подруги. В наступившей тишине Кэролайн сжала руки. Она чувствовала себя отвратительно, ей было просто тошно. Так, значит, все осталось по-прежнему. Елена все так же упряма и ни за что не хочет признать, что не права. Кэролайн, однако, надеялась, что время умерило враждебность подруги и они смогут хотя бы помириться. – Она и вправду редкая красавица. Стоит ли винить ее за то, что она пользуется этим? —вздохнула Елена, пытаясь взять себя в руки. – Да и что еще ей остается? Я никогда не замечала в ней большого ума… – Как ты можешь, Елена! У Кэролайн ведь была сильная *дислексия, – с укором напомнила подруге Бонни. Кэролайн побледнела как полотно, съежившись от упоминания об ее страшной тайне. В гостиной наступила неловкая тишина. – И несмотря на это, ей удалось стать знаменитой, – вздохнула Бонни. – Ну, если изображать из себя Златовласку в рекламе шампуня – это и есть, по-твоему, слава, тогда конечно, – не задумываясь, парировала Елена. Очнувшись, Кэролайн на цыпочках вернулась к входной двери и зашагала обратно к гостиной твердой, уверенной походкой. Широко распахнула дверь и вошла с ослепительной улыбкой, словно приклеенной на бледном лице. – Кэролайн, – радостно пропела Бонни, довольно неуклюже поднимаясь на ноги. На полпути к подруге Кэролайн застыла как вкопанная: миниатюрная темноволосая Бонни ждала ребенка. – Когда ты вышла замуж? – спросила Кэролайн с улыбкой. Бонни густо покраснела от смущения. – Я не… я хочу сказать, я не замужем. Кэролайн была потрясена: Бонни воспитывал отец – пуританин придерживавшийся очень строгих взглядов. Подростком Бонни была исключительно великодушна и добра, но в то же время на редкость скрытна и нелюдима. С ужасом осознав, какую бестактность она допустила. Кэролайн со смешком произнесла: – Ну и что такого? – Боюсь, что Бонни не так легко отмахнуться от внебрачного ребенка, как тебе. – Елена стояла у окна, её зеленые глаза горели недобрым вызовом. Кэролайн ощутила еще большую неловкость, вспомнив, что у Елены тоже есть ребенок, но решила больше не касаться этой темы: бедняге Бонни и без того уже было плохо. – Бонни понимает, что я имею в виду… – Неужели? – начала Елена. – У меня кружится голова! – неожиданно воскликнула Бонни. Это моментально остудило пыл Елены, и обе женщины участливо склонились над миниатюрной темноволосой подругой. Осторожно усадив Бонни в стоявшее рядом кресло, Кэролайн принесла скамеечку и подставила под болезненно опухшие ноги девушки. Заметив неподалеку нетронутый поднос, она налила подруге чаю и заставила проглотить диетическое печенье. В этот момент горничная церемонно отворила дверь, пропуская в комнату мужчину средних лет, одетого в темный костюм. Это был Эдвард Хартли, поверенный их крестной. Представившись, мужчина сел, вежливо отказался от предложенного угощения и извлек из папки документ. – Прежде чем огласить завещание, я считаю необходимым предупредить вас, что завещанные доли наследства перейдут к вам только в случае неукоснительного соблюдения условий, выдвинутых моей покойной клиенткой.. – Нельзя ли выражаться яснее? – нетерпеливо перебила Елена. Мистер Хартли с едва заметным вздохом снял очки. – Полагаю, вы знаете, что у миссис Шейли был очень счастливый, но короткий брак. В двадцать с небольшим, пережив трагическую смерть мужа, она так до конца и не оправилась от постигшего ее несчастья. – Да, – мягко произнесла Бонни. – Крестная часто рассказывала о Робби. – Он попал в автокатастрофу через шесть месяцев после того, как они поженились, – с печалью в голосе продолжила Кэролайн. – Прошло время, и она начала почти что обожествлять его. Она всегда говорила нам о браке как о некой святыне, и единственной надежде женщины на обретение счастья. – Незадолго до своей кончины миссис Шейли сочла нужным нанести визит каждой из вас, после чего в завещание были внесены изменения, – сообщил мистер Хартли с напускным сожалением. – Я говорил ей, что условия наследования, которые она внесла, весьма трудны, возможно, невыполнимы. Тем не менее миссис Шейли знала, что делает, и мы должны уважать ее решение. Кэролайн затаила дыхание, озадаченно поглядев на своих подруг. Бонни сидела с выражением полного изнеможения, в то время как Елена, никогда не умевшая скрывать свои чувства, вся трепетала от волнения. В наступившей тишине адвокат зачитал завещание. Шейла Беннет оставляла всем трем крестницам по части своего огромного имения при условии, что каждая в течение года выйдет замуж и останется замужем по крайней мере шесть месяцев. Только в этом случае они смогут вступить во владение наследством. Если же кто-то из них не сумеет выполнить волю покойной, ее доля будет передана в королевскую казну. Когда мистер Хартли закончил, Кэролайн охватил ужас. Она надеялась, она молилась, чтобы наследство освободило ее от бремени долга, разрушавшего ее жизнь. Теперь же ей стало ясно, что ничто не дается даром. В ее жизни так было всегда, все эти двадцать два года, – начиная со смерти матери, когда она была еще малышкой, и кончая непреодолимой страстью отца к азартным играм. Недоверчивый смех вырвался из уст Елены. – Вы, должно быть, шутите, – произнесла она. – Мне ни за что не выполнить эти условия, – сдавленно проговорила Бонни, взглянув на свой живот, и тут же в смущении отвела глаза. – Как и мне, – бесстрастным голосом подтвердила Кэролайн. Сердце ее сжималось от боли за подругу. Ей следовало догадаться, что позаботиться о Бонни было некому. Совершенно очевидно, что доверчивую и робкую девушку соблазнили и бросили. Елена метнула в Кэролайн возмущенный взгляд. – Да женихи выстроятся перед тобой в очередь… – С моей распрекрасной репутацией? - лицо Елены вспыхнуло. – Все, что нужно каждой из нас, – это мужчина и обручальное кольцо. Лично я дам объявление в газете и предложу часть выручки в качестве залога. – Хотя я абсолютно убежден, что эти слова вырвались из ваших уст в сердцах, считаю своим долгом предупредить: в случае совершения подобного рода фиктивной сделки вы автоматически лишитесь права на наследование какой-либо части имения вашей крестной, – с необычайной суровостью проговорил Эдвард Хартли. – Вы, конечно, можете сказать, что наша крестная знала, что делает, но лично я считаю… впрочем, лучше уж я промолчу, – прошипела Елена сквозь зубы, сдерживая свой острый язычок из уважения к горячо любимой миссис Беннет. В этот момент из груди Кэролайн вырвался нервный смех. Она все поняла: за эти несколько месяцев крестная навестила каждую из них… и как она, должно быть, разочаровалась во всех троих! Было очевидно, что Кэролайн живет во грехе с немолодым женатым мужчиной. Бонни вот-вот должна стать матерью-одиночкой. Ну а Елена? Кэролайн ощутила себя виновной. Ведь несколько месяцев спустя после жестокого унижения, которое Елени пришлось испытать в церкви, у нее родился ребенок. Что ж удивительного в том, что с тех пор она стала яростной мужененавистницей.***
– Как жаль, что твоя крестная завещала свое имение на таких условиях, – сочувственно говорила Хоуп, подруга Кэролайн, на следующий день после оглашения завещания, когда обе обсуждали письмо, содержавшее недвусмысленное требование в кратчайший срок погасить ссуду Дилана Фостера. – Если бы не это, все твои проблемы были бы решены. – Может, мне стоило признаться Шейли, почему я на самом деле жила в доме Дилана? Однако я бы не вынесла, если бы крестная решила, будто я жду, что она будет вызволять меня из беды. К тому же это было бы несправедливо по отношению к ней, ведь она так ненавидела моего отца. – Кэролайн обреченно пожала плечами. В ее жизни и так уже было слишком много разочарований, чтобы проливать слезы над очередным ударом судьбы. – По-моему, здесь не помешает совет опытного юриста. Тебе было всего девятнадцать, когда ты ставила подпись на документе, касающемся ссуды, и на тебя оказывали сильное давление – ты смертельно боялась за жизнь отца, – с надеждой произнесла Хоуп. – Несомненно, это должно иметь значение. Кэролан внимательно взглянула в усыпанное веснушками лицо Хоуп под шапкой густых, пепельных с проседью волос – лицо подруги, которая, не задавая лишних вопросов, предложила ей кров на столько, на сколько это окажется необходимо. Хоуп Блейк была единственным человеком, которому Кэролайн могла доверять свои тайны. Броская внешность Кэролайн, так часто вызывавшая неприязнь и чувство неловкости у других женщин, для нее не имела значения. Слепая от рождения и крайне независимая, она имела неплохой доход, занимаясь гончарным искусством, и круг ее друзей был весьма широк. – Что сделано, то сделано. Кроме того, это спасло моего отца, - напомнила Кэролайн. – Сколько благодарностей ты получила за свою жертву? – С тех пор папа больше не просил у меня денег. – Кэролайн… ты же не видела его целых три года, – печально заметила Хоуп, Кэролайн сжалась. – Потому что ему стыдно, Хоуп. Его мучает чувство вины. – Хоуп нахмурила брови. Баунс, ее поводырь, Лабрадор с блестящей черной шерстью, вскочил на ноги и ткнулся мордой в ее колени. – Интересно, кто это к нам? Я никого не жду… и никто, кроме почтальона и этого твоего агента, не знает, что ты здесь! Когда дверной звонок наконец прозвенел, Хоуп была уже у порога. Минуту спустя она вновь появилась в дверях. – К тебе пришли. Мужчина, иностранец, высокий, очень привлекательный голос. Говорит, твой близкий друг… – Близкий друг? – недоверчиво переспросила Кэролайн, растерянно нахмурив брови, Хоуп покачала головой. – Должно быть, так, раз ему удалось вычислить, где ты прячешься. А Баунс, тщательно обнюхав его со всех сторон, проникся к нему столь явным уважением, что я оставила его в гостиной. Послушай, я буду в студии. Надо закончить один заказ перед отъездом. Кому же это все-таки удалось разыскать ее? – терялась в догадках Кэролайн. Репортерам? О Господи, неужели Хоуп доверчиво впустила какого-нибудь пронырливого папарацци? Она поспешила спуститься в гостиную. Но, едва переступив порог маленькой уютной комнаты, Кэролайн застыла, словно наткнувшись на невидимую стену. В ужасе она попятилась и остановилась в полной растерянности. – Кэролайн… как дела? – произнес Никлаус Майклосон, невозмутимо протягивая ей руку. Кэролайн уставилась на него, как кролик на удава. Бешеный стук сердца грохотом отдавался в ушах. Близкий друг… Неужели он так и сказал? – Мистер Майклосон… – Пожалуйста, называйте меня Клаус, – поправил он с едва заметной улыбкой. Кэролайн зажмурилась. Еще ни разу не приходилось ей видеть, как он улыбается. За последние три года ей довольно часто приходилось бывать в обществе этого высокомерного человека, и вот сейчас он впервые соблаговолил признать факт ее существования. Раньше в ее присутствии он вел себя так, словно её и не было вовсе, переходил на греческий, стоило ей попытаться вступить в разговор, и трижды Дилан отсылал ее домой, явно по его просьбе. Нимало не смутившись, Клаус опустил руку. Его светло-голубые глаза сверкали. Состояние изумления и шока, в которое поверг Кэролайн этот неожиданный визит, явно забавляло его. – Не представляю, что могло привести вас сюда… и как вы меня нашли? – заявила Кэролайн холодно. – А разве вы куда-нибудь пропали? – осведомился он с чуть заметной хрипотцой в голосе. Страстный взгляд светлых глаз из-под тяжелых век, которым он охватил ее гибкое, стройное тело, был вызывающе откровенен и оскорбителен. – Подозреваю, что вы прекрасно понимаете цель моего визита. Вспыхнув, Кэролайн на мгновение прикрыла свои голубые, словно сапфиры, глаза. – Не имею ни малейшего представления. – Вы теперь совсем свободная женщина.. Это не может быть правдой, это происходит не со мной – вскрикнул внутренний голос где-то в глубине ее сознания. Кэролайн скрестила руки на груди, однако, заметив, что эти пугающе проницательные глаза угадали в этом жесте защитную реакцию, вновь уронила их, с трудом подавляя желание сжать пальцы в кулак. Один-единственный раз она позволила себе проявить неосторожность. Неужели ему хватило и этого? Все случилось почти полгода назад. Тогда он перехватил ее пристальный, заинтересованный взгляд и в тот же миг, как если бы это и вправду было вульгарное приглашение, ответил ей выражением плотского вожделения в глазах. Секунду спустя Клаус вновь отвернулся, но столь неожиданная реакция повергла Кэролайн в смятение. Она пыталась убедить себя, что все это ей только почудилось. Ведь она была почти благодарна этому высокомерному греческому магнату за его равнодушие к ней как к женщине. Да, пожалуй, время от времени его способность вести себя с ней как с неодушевленным предметом вызывала в ней чувство раздражения и даже унижения. Но тогда она находила этому объяснение: в отличие от Дилана у Клауса никогда бы не возникло необходимости выставлять напоказ женщину, словно породистую собачонку. И уж тем более брать ее с собой на деловую встречу. – И теперь, когда вы обрели свободу, я хочу, чтобы вы стали частью моей жизни. – в голосе Никлауса прозвучала властная, спокойная уверенность мужчины, не привыкшего получать отказ от представительниц слабого пола. Мужчины, который не допускал даже вероятность подобного поворота событий. Его поза говорила красноречивее всяких слов, насколько низко он оценивает ее нравственность. И, поняв, что он о ней думает, Кэролайн содрогнулась, чувствуя, как самообладание постепенно покидает ее. – Вы и вправду полагаете, что можете вот так запросто прийти сюда и заявить… – Да, – сдерживая нетерпение, отрезал Клаус. – Не стройте из себя скромницу. Со мной не надо играть в эти игры. Я прекрасно знаю, что вы неравнодушны ко мне. От захлестнувшей ее ярости у Кэролайн чуть не подогнулись колени, никогда в жизни она не испытывала столь сильного приступа гнева. Его слова звучали вкрадчиво, а разили как молния. Он что, вообразил себя богом? Когда Кэролайн впервые увидела Клауса, ей и вправду понадобилось сделать над собой усилие, чтобы отвести взгляд. Столь привлекательный мужчина – большая редкость. А привлекательного и необычайно образованного мужчину уж точно встречаешь не каждый день. Она испытала острое любопытство, но не более. Кэролайн не довелось еще узнать, что значит испытывать влечение. Ей не нравились мужчины. Они не внушали ей доверия. Да и был ли среди них хоть один, кто отнесся бы к ней как к личности, чьи мысли и чувства достойны хотя бы некоторого внимания? Был ли хоть кто-то, для кого она была чем-то большим, чем ослепительно красивая, но абсолютно безмозглая кукла – предмет роскоши, удовлетворяющий самое ненасытное тщеславие? И вот Никлаус Майклосон доказал ей, что ровным счетом ничем не отличается от остальных. Что она никак не могла взять в толк, так это откуда взялось это острое, жгучее чувство разочарования. – Вы вся дрожите… почему бы вам не присесть? – Клаус перешел на покровительственный тон, придвигая ей кресло. Кэролайн не шевельнулась. Его светлые глаза глянули на нее с легким упреком из-под сени достойных зависти длинных угольно-черных ресниц. – У вас круги под глазами. Надо заботиться о своем здоровье. - нет, она не выйдет из себя, лучше умереть, чем показать ему, как сильно она возмущена и унижена. Да как он посмел… как он посмел переступить порог дома Хоуп и открыто объявить о своих низменных намерениях, да еще таким тоном, словно так и должно быть? –Вы совершенно напрасно так печетесь о моем благополучии, мистер ММайклосон. – и она села, испугавшись, что не сможет совладать с не преодолимым желанием залепить как следует по его самодовольной физиономии. Он устроился в кресле напротив, и она испытала минутное облегчение, так как он был заметно выше ее, даже когда она стояла выпрямившись во весь рост. Однако для мужчины такого атлетического сложения Клаус двигался с удивительной легкостью и грацией. Он был поразительно хорош собой. Четко очерченные скулы, полные, чувственные губы. Однако именно удивительные глаза приковывали к себе взор, придавая завершенность всему его облику. Не было ни малейшего намека на учтивость в этом суровом, оценивающем взгляде, казалось, в нем не отражалось никаких чувств. – Жена Дилана собиралась подать на вас в суд из-за тех денег, которые одолжил вам ее муж, – неторопливо произнес Клаус, нарушив тягостное молчание. Кэролайн резко выпрямилась, глаза в ужасе расширились. – Как вам удалось узнать о ссуде? – выдохнула она. Клаус небрежно пожал плечами, словно они вели непринужденную светскую беседу. – Это уже неважно. Далия не станет обращаться в суд. Я все уладил от вашего имени. Медленно, словно тело отказывалось ей повиноваться, Кэролайн подалась вперед. – Повторите… – произнесла она срывающимся голосом, не веря тому, что только что услышала. – Я прощаю вам этот долг, Кэролайн. Мое вмешательство – это не более чем жест доброй воли. – Доброй воли?.. – беспомощно пробормотала Кэролайн. Голос ее прозвучал пронзительно, несмотря на все усилия держать себя в руках. – А что же еще? – спросил Клаус, подкрепляя свои слова изящным жестом и продолжая пристально ее разглядывать: от холодной сдержанности Снежной Королевы явно не осталось и следа. – Какой уважающий себя мужчина станет прибегать к шантажу, стремясь затащить приглянувшуюся ему женщину в постель?..