***
Тёплая чистая вода струилась по её плечам, спине, бёдрам и лицу. Девочка изо всех сил упиралась, не давая мне хорошенько отмыть въевшуюся под ногти грязь мочалкой: дрыгала ногами, убегала в другую часть бани, прятала руки за спину. Но при этом ни разу не произнесла и слова. Пока я отмывал её от сажи и грязи, мне удалось лучше рассмотреть этого ребёнка. Кожа, как и у большинства местных, бледная и гладкая, грудь только-только начинала расти, на коленях и ладошках ссадины и содранная кожа. Вместо слов она лишь загадочно хмыкала, хотя было заметно, что мои слова ей понятны. Сильнее всего в глаза бросалась худоба. Девочка была очень худой, кости прямо-таки торчали наружу. Кожа обтягивала правильной формы череп, чётко выделяя острые углы лица. Уши слегка оттопырены. Она уже не боялась меня, но о доверии не могло идти и речи. Я привёл её на территорию храма и принялся старательно приводить в порядок. Я чувствовал ответственность за судьбу этого ребёнка, потому подошёл к делу с большой ответственностью. Однажды мне уже приходилось работать в приюте, поэтому ухаживать за детьми я умел. С трудом отмыв её, обработал многочисленные ссадины, содранную кожу и ожоги. В этот раз она не дёргалась, лишь изредка вздрагивала, когда я прикасался к повреждённым местам. Некоторые раны и шрамы уже затягивались и, видимо, были получены довольно давно В шкафах отыскал свободную робу для только-только принятых послушников и не без труда нацепил на девочку. Одежда была ей великовата, рукава полностью скрывали руки, и, в целом, роба висела на ней как мешок. Однако, ничего лучше в храме найти у меня не вышло. Её ночное платье восстановлению уже не подлежало, потому я кинул его в огонь. Девочка не противилась моему решению, правда, смотрела на быстро чернеющую ткань с какой-то странной тоской. И всё же, обновка, кажется, ей нравилась больше. После водных процедур, отвёл её в трапезную и достал из запасов булку белого хлеба, так редко встречающегося на острове, крынку с молоком и кусок масла. Храм поместный, оттого излишеств в пище у нас не было. Но, чем богаты, тем и рады. Девочка с осторожностью пощупала хлеб. Видимо, до этого ей не приходилось пробовать что-то подобное. Она поднесла булку к лицу и обнюхала её, затем слегка приоткрыв рот, откусила лишь корку. Распробовав вкус, откусила уже больше. Всё это время я внимательно смотрел на этого ребёнка. Пытался понять, как ей удалось выжить в том пожаре, как фальманеллы умудрились её не заметить, почему она не лежала вместе со всеми телами в общем костре. — Зовут-то тебя как? Она оторвала взгляд от булки и посмотрела на меня, ничего не отвечая. — Я — Георг. Отец Георг. А ты? Девочка тоже внимательно изучала моё лицо. Она всё ещё пыталась понять, несу ли я угрозу, или нет. Казалось, даже сейчас она была готова сорваться с места и броситься вон из кухни. — Неужели у тебя совсем нет имени? Она многозначительно и слегка высокомерно хмыкнула. — Хорошо, тогда я буду звать тебя Лили. Ты не против? А в ответ лишь молчание. Имя было нетипичным для острова, однако мне казалось, оно как нельзя лучше подходит этой девочке. У меня никогда не было и не будет детей, но всегда имелось странное желание дать кому-нибудь имя. Это желание появилось у меня ещё когда я работал в тальвийском приюте. Я видел, как самые разные дети росли и развивались, как из ещё вчерашней своры галдящих ребятишек вырастали личности. Некоторые из выпускников шли в церковь и добивались высот, их имена вспоминали с большой гордостью. И мне тоже хотелось дать кому-то имя, а затем вспоминать его с такой же гордостью. — Ты, наверное, очень устала, — я поднялся из-за стола, когда она закончила есть. — Думаю, нам нужно найти место, где бы ты могла поспать. Она не подавала виду, но по осоловевшим глазам было видно, что девочка сильно измотана. Движения её были неаккуратными и размашистыми. Мне страшно представить, что она пережила за ночь. Может быть она ещё не осознаёт, что все её близкие погибли? В любом случае, я нашёл для Лили комнату. Небольшое помещение, заваленное книгами и письменными принадлежностями с небольшим столиком и подсвечником на нём. Здесь я занимался работой над отчётами для верхушки ордена. Здесь же было обустроено небольшое место для сна, ибо работать часто приходилось целые сутки. Я расстелил небольшую кровать, взбил подушку и отошёл в сторону, чтобы девочка легла. Однако она долго и с недоверием смотрела на постель. Конечно, местные, совсем не привычные к кроватям, спали на полу на небольших подстилках, набитых хлопком. — Ложись-ложись, — я слегка подтолкнул её. Лили неуверенно подошла к постели и присела на край. Проверила её на пружинистость, неуклюже похлопала по подушке и в конце концов улеглась. Кажется, стоило ей опустить голову, как сознание мгновенно покинуло её. Она заснула невероятно быстро. Ещё немного посмотрев на её умиротворённое лицо, я затушил свечи и вышел в коридор. Сегодняшний день выдался тяжёлым и откровенно говоря, я сильно вымотался. Меня вдруг также потянуло в сон. С тяжёлым вздохом я направился на второй этаж пристройки, где расположилась моя комната. Завтра нужно будет разговорить Лили и узнать о ней побольше, а уже затем решить, что делать дальше. Но завтра будет завтра, а сегодня мне нужен хороший сон…***
«Теврийское королевство стремительно ворвалось в колониализм. И стоит признать, что необходимость к расширению на восток заставила Теврию сделать огромный технологический скачок. До сих пор Теврия держит свою гегемонию на море. И, хотя техническое превосходство теврийского флота мы отрицать не можем, следует понимать, что колонизация восточных островов — ход скорее политический. Теврия, начиная со смерти Брианны кровавой в сто двадцать первом году, вступила в активную конфронтацию со всеми остальными монархиями на материке. Отделение от общей церковной традиции, торговые эмбарго и излишняя самоуверенность теврийских правителей, привела к тому, что над королевством постоянно висела угроза войны. Однако, Теврия не имела достаточной военной мощи, чтобы ответить соседям по материку на угрозы. Единственным выходом стала «игра мускулами». Теврии нужно было показать, что, хотя её техническое развитие и оставляет желать лучшего, за неё умрут миллионы, пускай и с бумажными мечами в руках. В начале трёхсотых годов король Август Гюсо особым указом создаёт Королевский колониальный корпус. Теврия оснащает первые суда, которые отправляются на восток в надежде найти там новые земли и ресурсы. Авантюра была не безосновательная, ведь виецианские корабли часто натыкаются на всевозможные земли на юге, однако за успех ручаться никто не мог. Корабли возвращаются через несколько месяцев, докладывая королю об архипелаге и тамошних жителях. Новое открытие дало начало колониальной политике, которая в последующем сделает из Теврии не отсталое государство на отшибе цивилизаций, а грозную империю, с которой придётся считаться. Колониальный корпус был расширен и вновь отправлен на восток. На счастье королевства, местные рода ничего не могли ответить оснащённым пушками фрегатам. За короткий срок, теврийцы заняли несколько островов и перебросили силы на самый крупный из них. Однако, дальнейшее продвижение колониального корпуса замедлилось. Местные кланы дали ожесточённое сопротивление, что поставило командование экспедицией в тупик. Затяжные бои истощили теврийских солдат, и вскоре было подписано мирное соглашение. К Теврии были присоединены несколько островов, с которых начали вывозиться диковинные для материка товары. Однако, для Августа было недостаточно просто захватить территории, колониальная экспедиция стала иметь религиозный подтекст. Патрисианская церковь, которая до сих пор считалась на материке отступнической и маргинальной, видела в новых землях потенциал для развития собственного учения. В короткий срок, по указу первосвященника теврийского Ларетто-Жюля-Кристофа Герне был создан священный орден пургаториев. Создание этого ордена положило начало религиозным миссиям на Ёсиму, которые оказались беспрецедентны по своей жестокости. Орден пургаториев был награждён правом индульта, что развязывало руки миссионерам и давало возможность отступать не только от Книги великого пламени, но и от классического священного писания. Это привело к тому, что патрисиане на захваченных Теврией территориях насаживали свою веру с помощью казней, пыток и устрашения. Чего стоят отряды фальманеллы, упоминания о которых теврийская церковь пытается вычеркнуть до сих пор. Призванные нести слова Спасителя, члены ордена пургаториев устроили на островах пиршество линчевания, отступничества и греха, которое Ёсимцы до сей поры не могут простить Теврии…»Кассиан Гегани «Прошлое Миэриса. От мхангерского исхода, до современности» Год издания — 899
***
Лили была странной девочкой, отличалась от своих ровесников. Я всё ещё не мог точно определить её возраст, но она явно была не старше четырнадцати-пятнадцати лет. Однако, несмотря на возраст, Лили обладала очень ограниченным набором навыков. Лили не умела писать, читать, завязывать шнурки, не знала значения многих слов, до слёз боялась громких звуков и в целом вела себя очень дико. Долгое время она не разговаривала и в какой-то момент мне показалось, что она и этого делать не умеет. Однако, это было не так. Несмотря на несамостоятельность, у Лили были некоторого рода таланты. Она неплохо ориентировалась на местности, всегда знала, куда идти, чтобы вернуться домой. Девочка очень быстро впитывала знания, хотя ни что не принимала как истину и была себе на уме. Лили была тихой, практически никогда не жаловалась. Впервые она заговорила через полтора месяца после того, как я привёл её в храм. Случилось это к ночи, когда служба уже закончилась, и прихожане вместе с послушниками покинули главное здание. В тот день я сильно вымотался и с трудом объяснял Лили значения глифов, её родного языка. Её первой фразой было: «Не спи». Видимо, она заметила, что я с трудом держал глаза открытыми, голос мой стал тихим, а слова путанными. Сперва я не придал значения её фразе, лишь позднее осознав, что это был первый раз, когда Лили что-то сказала мне. До этого момента она лишь хмыкала и показывала всё жестами. С той ночи наше общение вышло на новый уровень. Хоть Лили и оставалась довольно немногословной, мне удавалось разговорить её. Мы болтали о чём угодно: природе, книгах, еде, погоде, мебели и прочих мелочах. Единственное, о чём не говорила Лили — её прошлое. Сколько бы я ни пытался вытянуть из неё информацию о том, что было с ней до той страшной ночи, она лишь молчала. Возможно, она просто была не готова к тому, чтобы копаться в воспоминаниях, поэтому я старался лишний раз не давить на неё. В конце концов, не так уж и важно, кем она была когда-то. Важнее всего, что сейчас ей ничего не угрожало. Лили жила спокойной и беззаботной жизнью при храме. За год я научил её читать и писать, пытался обучить её всему, чем владею сам. Несомненно, я пытался учить её и писанию, рассказывал о Спасителе, о пророках. Но, с этим возникли некоторые трудности. Хотя, девочка была необразованной, она, как оказалось, уже успела пропитаться философией своего народа. Более того, порой она ставила меня в неловкое положение, объясняя те или иные явления в мире с точки зрения еретического учения. Я беспрестанно удивлялся её умению дискутировать и яростному сопротивлению, когда я пытался читать ей проповеди. Она относилась к словам Спасителя, как к сказкам, и слушала истории о Патрисе, Ильвии, Густаве и Иветте, принимая их за небылицы. Безусловно, это вызывало у меня некоторое сожаление, однако я списывал это на возраст. Уверен, с годами она примет постулаты священного писания. Правда, не могу отрицать, что беседы с Лили были особенно занимательны. Ранее мне не приходилось беседовать с последователями местных верований, потому её взгляд на мир был для меня интересен. Он столь разительно отличался от принятого церковного канона, что порой мне было сложно даже осмыслить сказанное девочкой. Для Лили же, казалось, не составляло никакого труда размышлять о мироздании. Конечно, говорила она по-детски наивно, не использовала терминологии и в целом размышляла на очень примитивных примерах. И всё же, я прекрасно понимал, что большинство живущих на Ёсиме размышляют именно так. Однажды, привычно жарким летним днём, мы лежали у небольшой ивы, что росла на территории храма и беседовали о том, почему всё живое рано или поздно находит свой конец. Я пытался объяснить Лили, что смерть — начало. Начало иной жизни подле Спасителя, который дарует каждому правоверному возможность жить в его царстве вечных благостей. У Лили же имелся совсем иной взгляд на это, как сейчас помню её слова: — Хига говорил, что после смерти человек растворяется в пустоте, а затем снова возвращается в мир живых. — И зачем же ему возвращаться в мир живых? — парировал я. — Хига говорил, что обычный человек слишком глуп, чтобы остаться в пустоте навсегда. — А Хига, значит, был не глуп? — Нет, Хига был очень умный. — Умнее меня? — Мне кажется, да. Она никогда не боялась сказать мне в лицо то, что думает на самом деле. И, хотя порой слова её звучали обидно, я понимал, что она никогда не скроет от меня ничего важного. Лили никогда не боялась принять вину. Если она натворила что-то, то обязательно скажет мне и будет покорно ждать наказания. Конечно, ни разу я не наказывал её строго. Так наша совместная жизнь при храме длилась почти два года. Когда Лили немного освоилась, то начала помогать с домашними делами. И скоро мы стали походить на не самую обычную, но семью. Мне было спокойно, что эта девочка всегда была рядом. Всё изменилось одной осенью, когда Лили показала совсем иную свою сторону. В тот день, она прибиралась в моей молитвенной и ненароком опрокинула полку с иконой пророка Ильвия. Лили прекрасно знала, насколько для меня важны эти, по её мнению, не очень интересные рисунки. И упаси Спаситель, лучше бы она разбила эту икону, чем то, что случилось в реальности. Икона была в нескольких сантиметров от того, чтобы столкнуться с деревянным полом, но этого не произошло. Вместо того, чтобы разбиться вдребезги, она зависла в воздухе. Сначала я не осознал, что именно произошло, но время тянулось, а икона продолжала висеть над полом. Лили держала над ней руку и испуганно-виноватым взглядом смотрела на меня. Этот момент показался мне вечностью. Именно тогда я до меня и дошло понимание, что Лили — иная. Стоит уточнить, что любая связь с бездной рассматривается церковью как самый тяжкий из грехов. Ещё во времена Великой священной жатвы все, кто был хоть как-то связан с магией или порождениями бездны, были уничтожены священной инквизицией. Но здесь, на Ёсиме, отношения к магии и чародейству были совсем другими. Иные не воспринимались местными жителями как что-то ужасное, а людей с магическим даром не просто не преследовали, но и уважали. Однако, когда половина архипелага стала частью Теврийского королевства, подобные практики стали сходить на нет. В том числе и по причине присутствия отрядов фальманеллы, которые без разбирательств могли вырезать целое поселение лишь за подозрение в связях с бездной. Лили имела особые способности, силу для которых она, без всякого сомнения, питала из бездны. А это значит, что если об этих способностях прознает хоть бы самый робкий послушник моего прихода, новость со скоростью ветра долетит до ушей Несущего огонь. И мне даже страшно предположить, что ждёт меня и Лили, когда сюда придёт фальманелла. — Лили, — только и смог произнести я. Икона с приглушённым стуком мягко легла на пол. Девочка продолжала смотреть на меня испуганными глазами. Я снова видел в ней то самое напряжение и желание сорваться с места и сбежать из храма. И, возможно, я желал именно такого исхода. Вероятно, я хотел, чтобы сейчас Лили убежала и больше никогда не показывалась на глаза людям. Но она так не поступила. — Это же была не ты. Она молчала. — Что ты молчишь? — я медленно поднялся из кресла. — Почему ты молчишь, Лили? Она зажмурила глаза. — Ты просто успела её поймать, правда? — я подошёл ближе и взял её за плечи. — Это не было колдовством, ведь так? Лили сжалась, точно ожидая удара. — Этого не было, — я говорил словно бы сам себе. — Мне просто показалось. Лили подняла руку, и икона снова взмыла в воздух. — Прекрати! — я не сдержался и закричал во весь голос. Икона, что успела вновь подняться на приличное от пола расстояние, с дребезгом упала на пол. — Нельзя так делать, Лили, — я снова схватил её. — Нельзя такое делать! С того дня всё и закрутилось. Именно в тот хмурый осенний вечер, я впутался в историю, в которой меня не должно было быть. Эта игра была слишком крупной для такой ничтожной персоны. Но как бы там ни было, я стал невольным участником событий, которые привели к результатам столь глобальным, что невольно задумаешься о божественном вмешательстве.