Потерявшаяся в пламени

      Ико одиноко сидела на крыльце дома. Она отстранённо смотрела куда-то сквозь стволы деревьев, их голые ветки и медленно опускающийся на землю снег. Взгляд её вымученный и усталый, наводил на меня тоску и меланхолию.       Укутавшись в меховые одеяла, она сидела здесь уже больше десяти минут. С тех пор, как Ико очнулась, девушка почти ни с кем не разговаривала, просто игнорировала всех присутствующих здесь. И кто знает, что крутилось у неё в голове?       Я подсел рядом, но девушка не обратила на меня никакого внимания, продолжая бесцельно вглядываться вдаль. Солнце заходило за горизонт, оставляя на лице Ико мягкий тёплый отблеск, который с каждой секундой становился всё тусклее и тусклее.       — Ты не замёрзла? — интимная тишина, повисшая между нами раскололась вдребезги.       И всё же, Ико не спешила мне отвечать. Лишь, слегка покачала головой, ещё сильнее укутываясь в одеяла. Я чувствовал, что на душе у девушки неспокойно, но ничего не мог с этим поделать. Складывалось ощущение, что Ико и не хочет, чтобы её спасали, чтобы помогли ей справиться с той тяжестью, что поселилась внутри.       — Я здорово перепугался, когда ты потеряла сознание, — голос мой звучал глухо.       Она украдкой посмотрела на меня, видимо не хотела, чтобы я заметил этот взгляд. Затем, раздался тяжёлый вдох. Ико было разомкнула губы, пытаясь что-то мне сказать, но, кажется, тут же передумала, и я услышал лишь её предыхание.       — Мы многое вместе прошли, — я не сдавался, пытаясь разговорить её. — Я хотел бы, чтобы мы стали более откровенными друг с другом, Ико. Не хочу узнать ещё о чём-то, в последний момент.       Она достала из-под мехов руку, и приложила её к лицу, закрыв глаза. Казалось, она испытывает непереносимые муки, борется сама с собой, убеждает в чём-то и наконец, решается заговорить со мной, спустя столь длительное время.       — У меня была сестра, — голос её звучал тихо, и почти сливался с лёгким ветром, что беспрестанно завывал среди деревьев. — Мы были довольно близки. В детстве я мечтала, что, когда мы с ней станем взрослыми, сможем уехать из Нао, перебраться в какой-нибудь богатый город, и устроим собственную жизнь так, как нам бы того хотелось.       Она замолчала. Несколько секунд смотрела на возвышающиеся над нами горы, высокие деревья, постепенно затягивающие небо облака. Затем, в очередной раз глубоко вздохнув, продолжила:       — Сестра не пережила голод. Жуткое время, Георг, — собственное имя из её уст, резануло мой слух. — Она тоже страдала от кецу. Слабый детский организм требовал больше еды, чем наша семья могла себе позволить. В конце концов, она отдала свою душу Каймэ. И самое страшное, Георг, что я осталась жива, только потому, что не стало моей сестры. Прокормить одного ребёнка оказалось для моей семьи, куда более выполнимой задачей. Я всегда винила себя, что смею наслаждаться жизнью, взамен на жизнь Айко. Поэтому я стала жрицей, Георг. Поэтому, я хочу раствориться в Каймэ.       Я молчал. Понимал, что всё что нужно было Ико — выговориться, рассказать наконец о своих переживаниях. Я мог бы начать читать проповеди, как меня тому учили, мог бы приплести Спасителя, но, отчего-то, мне не хотелось. Сейчас — не место для религии.       — А потом, в Нао случился пожар. Сгорел почти весь город. Должно быть, ты об этом слышал. Ведь, это на деньги твоей страны удалось так быстро всё отстроить. В том пожаре, погибли мои родители. И, я осталась совсем одна, Георг. Одна во всём мире.       Впервые за всё то время, что мы с Ико были знакомы, мне показалось, что её слова по-настоящему искренни, что она нисколько не лукавит и не юлит, не преследует каких-то меркантильных целей. Даже тон её голоса стал во много раз мягче и теплее, чем прежде.       Ответить мне было нечего. У меня никогда не было родственников. Всё своё детство я провёл в том же самом приюте, в котором после и работал. Родителями для меня были многочисленные церковники, и никогда бы я не смог понять тех чувств, что испытывает Ико.       — И теперь, я здесь, — она снова окинула окрестности печальным взглядом. — Бегаю от смерти по лесам. Бегаю рядом с тай-о и выродком из кайси-до. За что мне это всё, Георг? Есть у тебя на это ответ?       — А ты, постучи в бубен, жрица, — сзади раздался тяжёлый голос кайси. — Глядишь, что-нибудь узнаешь.       Ико резко развернулась, и кинула на мужчину полный ненависти взгляд. Я чувствовал, как внутри девушки закипает злоба. Но, она молчала, сдерживала себя. Возможно, она всё-таки была благодарна ему за спасение.       — Не нужно на меня так злобно глазеть, — он прислонился к стене, покуривая свою трубку. — Нам предстоит долгий путь, и тебе придётся смириться с моим присутствием.       Она промолчала.       — Помнится, когда мы расставались в прошлый раз, ты обещала всадить в меня нож, — он хрипло засмеялся. — Не поменяла своего решения?       — Не сложись обстоятельства таким образом. — тихо пробурчала Ико.       — Послушай меня, жрица, — он тяжело вздохнул. — Я вижу тебя насквозь. Именно поэтому ты так ненавидишь меня, и таких как я. Знаешь, что мне о тебе известно всё.       — И что с того? — Ико продолжала бурчать себе под нос.       — Не мне тебя судить, поступай как знаешь, — он подошёл ближе к нам. — Только, не будешь потом жалеть?       Я недоумённо смотрел на этих двоих. На молчаливую, прячущую взгляд Ико, и повисшего на перилах кайси. Они говорили о чём-то, что находилось за гранью моего понимания. Конечно, мне было жутко интересно узнать, что имеет в виду мужчина. Однако, чувствовал, что это не моего ума дела. По крайней мере, никто из них не хочет, чтобы я об этом знал.       — Ты чудовище, — голос Ико снова похолодел. — о чём с тобой можно разговаривать?       — А ты, жрица, не чудовище? — он сдержанно усмехнулся и отошёл от перил.

***

      Когда холода отступили, а Ико полностью восстановилась, мы покинули убежище кайси. Мужчина двинулся с нами. И хотя, я чувствовал, что жрице подобное соседство было не по нраву, она ничего не говорила, лишь украдкой посматривала в его сторону время от времени.       Для Лили же, такая компания вовсе не казалась странной. Во время нашего путешествия по горам, она весьма часто общалась с кайси. Не сказать, что они говорили на какие-то сложные или запрещённые темы. Однако, в их обсуждениях природы, неба и воды, я улавливал какой-то лёгкий налёт таинственности. Словно бы, я был маленьким ребёнком, который не может уяснить всю глубинную суть их диалогов.       А обсуждать им было что. Северные горы Ёсимы были богаты на бурные реки, высокие и вековые деревья, живность. Могу поклясться, что пару раз я видел Иных, которые на скрюченных лапах то и дело мелькали между деревьями. Однако, кажется, кроме меня их никто не видел.       Если верить словам кайси, то сейчас мы шли по тропам, которые известны лишь тем, кто принадлежит его школе, и что если бы мы оказались без него, то скорее всего, были бы уже мертвы. По его лицу сложно было понять, шутит он или нет.       Речи мужчины в белом вообще были довольно пространными и неоднозначными. Конечно, выглядело всё так, будто бы он ничем не отличается от обычного человека. Он также, как и все испытывал эмоции, говорил на отвлечённые темы, иногда отшучивался. Но, чувствовалось в его словах нечто чужеродное, нечто неестественное. Каждый раз, когда он смотрел на меня, я испытывал странный холодок, который пронзал всё моё тело.       Чем дальше мы уходили на запад, тем меньше снега было вокруг. Под ногами появлялись проталины, пожелтевшая трава, да и небо становилось куда приветливее. Всё-таки, не перестаю удивляться этому острову, сколько бы тут не находился.       Наш поход длился несколько дней. Вечерами мы делали привалы. Кайси всегда знал, где лучше остановиться. Было заметно, что мужчина в белом отлично изучил местность, и путешествовал по этим краям не первый раз.       Во время наших привалов, я часто вслушивался в окружающие звуки. Казалось, лес, горы, реки, трава и даже само небо что-то шепчет нам, пытается о чём-то предупредить, или просто рассказывает длинную и, как мне кажется, невероятно печальную историю этих мест.       Кайси сидел напротив костра, чистил какие-то склянки, которые доставал из поясной сумки. Время от времени, читал какие-то свитки. И хотя, Ико явно не желала лишний раз пересекаться взглядом с мужчиной, я замечал, с каким интересом она пытается заглянуть в его бумаги.       — Интересно, жрица? — когда Ико в очередной раз вытянула голову, чтобы разглядеть глифы на свитках, кайси иронично улыбнулся.       Она лишь многозначительно хмыкнула, и вернулась к созерцанию плывущих по небу грязно-серых облаков, пытаясь показать, что ей нисколько не интересно.       — Вы считаете нас чудовищами, — однако кайси не останавливался. — Но, скольких жрецов бы мне не приходилось встречать, каждый из вас норовит выведать наши тайны. Забавно.       — Никакие знания не стоят того, чтобы лишаться человеческого начала, — холодно заявила Ико.       — Человеческое начало? — кажется, слова жрицы лишь ещё больше развеселили мужчину. — Рассуждаете так, словно бы знаете о том, что есть это человеческое начало.       Ико демонстративно игнорировала слова кайси.       — Вот, скажи мне, тай-о, что ты понимаешь под человеческим началом? — он отложил свои свитки в сторону, и посмотрел на меня.       — Уж не знаю, что под этим имеете в виду вы, но Священное писание гласит так: «Человек, трёх благостей сочетание — Эртус — начало разумное, Ирнис — начало плоти, Спирсис — начало души». Эти благости, дарованы человеку Спасителем, и без них, он превращается в неразумное существо, подчинённое лишь инстинктам.       — А для тебя, жрица, что есть человеческое начало?       Ико некоторое время молчала, сидя к нам спиной, затем с тяжёлым вздохом, всё же развернулась и, глядя в тянущиеся к небу языки пламени, произнесла:       — Человек, есть суть, баланс между Каймэ и нашим миром. Он может понимать Каймэ, он может слышать Каймэ, он может спрашивать Каймэ и получать ответ. Каймэ даровала ему память, эмоции, чувства. Человек без даров Каймэ — лишь пустой сосуд, противоестественное чудовище.       Кайси всё это время странно улыбался, в очередной раз закурив свою трубку. Складывалось ощущение, что он не воспринимает наши рассуждения всерьёз. Будто, наши слова для него не значат ровным счётом ничего.       — Когда ты становишься кайси, когда облачаешься в белое, когда впервые вкушаешь саё, когда погружаешься в объятия Каймэ, когда видишь то, чего раньше видеть не мог, начинаешь понимать суть вещей такой, какая она есть. Вы оба, строите своё представление о человеке, исходя из до невозможности узкого знания, из созерцания мира таким, каким вы хотите его видеть. Поэтому вам кажется, что любое отклонение от ваших представлений — противоестественно и ужасно. Вы боитесь, что все ваши представления, священные писания, трактаты и свитки, по которым вы жили многие-многие годы, окажутся не более чем набором бессвязных слов и предложений.       — Писания пророков истинны и неоспоримы… — я хотел было продолжить, но кайси перебил меня.       — Ты сам-то в это веришь, тай-о? — он пронзительно смотрел мне в глаза. — Я встречал вашего брата. Часто общался с теми, кто был послан нести вашу веру. Вы наивны словно малые дети, которые изо всех сил хотят, чтобы сказки были реальностью.       — Да, вера тай-о примитивна, — Ико подкинула в огонь пару сухих веток. — Но, ваши отвратительные ритуалы, ваше пренебрежение к жизням других — ничуть не лучше.       — Смерть — естественна. Нет смысла сокрушаться по поводу растворившихся в Каймэ. Они — часть круговорота, и всё равно вернуться в этот мир. Вы все, никогда не сможете полностью слиться с Великой Пустотой. И как бы ты не стремилась к этому, Жрица, ты всё равно вернёшься назад. Чтобы стать частью Каймэ, чтобы осознать её, необходимо отречься от себя самого, от любых привязанностей и желаний. Запомни, Жрица, для Каймэ неважны ваши представления о морали и мире.       — Речи чудовища, — фыркнула Ико, на что кайси лишь обречённо вздохнул.

***

      Наш путь по тайным тропам Кайси длился около четырёх дней. И в целом, это путешествие можно было назвать самым безопасным за последнее время. Мы не встречали ни опасных Иных, ни, что самое главное, опасных людей. Мужчина в белом вёл нас уверенно.       На пятый день, мы вышли к небольшому селению, что расположилось на самом спуске с горы. Выглядело оно весьма необычно для ёсимских деревень. Она была поделена на уровни: на самом верхнем, расположились крупные, и судя по виду, весьма богатые жилища. Но, чем ниже, тем дома выглядели всё более обветшалыми.       Селение было довольно крупным. Куда больше немноголюдных ёсимских деревенек. На узких улицах нам даже повстречалась рикша. В повозке ехала дама, одетая в яркое узорчатое платье. Она на какое-то время задержала на мне взгляд, но останавливать рикшу не стала, и продолжила свой путь наверх.       Царила здесь странная и неестественная атмосфера. Несмотря на то, что селение было весьма людным и судя по всему, далеко не самым бедным, на улицах стояла гробовая тишина. Конечно, островитяне ценят умиротворение и спокойствие, но, проблема была в том, что ни торговцы, что ровными рядами встроились на среднем уровне, ни дети, пробегающие время от времени мимо нас, ни мужчины латающие крыши местного храма — никто не издавал ни звука. Я слышал лишь завывание ветра, стук молотков, и чавканье грязи под ногами.       Снега здесь уже не было, однако климат был препротивнейший. Северный ветер пробирал до костей, в воздухе стояла постоянная влага, и казалось, что кожа все время мокрая, повсюду разносился запах рыбы не первой свежести. Мы остановились на одном из средних уровней деревни, напротив небольшой ночлежки.       Внутри нас встретил полумрак, и всё та же жуткая тишина. Потрескивание небольшого костра, разведённого в специальном углублении посреди главной комнаты. Люди, лежавшие, кто на полу, кто на специальных подстилках. Кто-то играл в традиционную игру, чем-то напоминавшую по правилам кости, кто-то торопливо хлебал похлёбку из небольшой деревянной чаши. В дальнем углу комнаты сидела женщина, облачённая, почему-то, в мужские широкие штаны и мешковатую рубаху. Она следила за нами исподлобья.       Откровенно говоря, ночевать в подобном месте я желанием не горел. Однако, Лили уже валилась с ног от усталости, да и Ико, хотя пыталась держаться бодрой, выглядела невероятно замученной. Один лишь кайси, как обычно, держался живо.       Управляющей была женщина средних лет. Засаленные волосы, заплетённые в небольшой пучок, впалые щёки, бледная кожа и уставшие осоловевшие глаза. Она посмотрела на нас без особого интереса, и продолжила зашивать длинный измаранный в чём-то шарф.       — Прошу прощения, — кайси заговорил с женщиной. — Мы хотели бы остановиться в вашей ночлежке.       Женщина снова подняла на нас взгляд, и молча кивнула, давая своё согласие. Она не произнесла ни слова, не назвала цену. Кажется, ей было всё равно, кто будет находится в её ночлежке.       — Этой деревней всё ещё управляет господин Исэ? — поинтересовался кайси.       Женщина кивнула головой в сторону мона, висевшего в другом конце помещения. На длинном белом полотнище был изображён чёрный полукруг, обхватывающий справа угловатый узор. Кайси и Ико беспокойно переглянулись.       Мы отошли в один из свободных углов. Лили тут же повалилась на мягкий футон, и практически сразу уснула. Ико же спать не собиралась, она внимательно оглядывала ночлежку, словно пыталась отыскать в ней кого-то конкретного.       — Нехорошее дело, тай-о, — тихо, почти шёпотом заговорил кайси. — Лучше бы нам здесь не задерживаться.       — Может, объясните, что именно здесь происходит?       — Ты, верно, и не слышал о движении хиккари, не так ли? — раздался голос Ико.       — Хиккари?       — Не все на Ёсиме готовы терпеть тай-о. Есть те, кто желает выдворить вас за пределы острова. И методы их, тай-о, крайне радикальные.       — Проще говоря, — кайси устроился в уголке комнаты. — Если они узнают о тебе, ничего хорошего ждать не стоит. Однако, чую, проблема здесь не только в людях Арано Гэмпэя.       Ико непонимающе уставилась на мужчину. — Не следовало нам останавливаться в этой деревне… По многим причинам.

***

      Глубокой ночью, мой чуткий сон нарушило чувство чужого взгляда. Кто-то упорно и долго смотрел на меня. Однако, обнаружить этого таинственного наблюдателя мне не удавалось. Все, кто находился в ночлежке, спали младенческим сном. Даже кайси, прислонившись к стене, и закрыв глаза, ушёл куда-то внутрь собственного сознания.       И лишь я, никак не мог нормально заснуть. В голову лезли различные неприятные мысли, и несмотря на то, что тело чувствовало усталость, сон не шёл. Я поднялся с футона, и вышел на улицу. Тишина вокруг стала ещё более жуткой, чем прежде.       Безлюдные улицы, полностью лишённые освещения. Даже привычных бумажных фонариков не было. Единственным живым существом кроме меня, оказалась собака. Побитое и взъерошенное животное стояло напротив меня. Как и всё в этой деревне, оно было абсолютно беззвучным.       Собака не выглядела агрессивно. Более того, она стояла неподвижно, уставившись прямиком на меня. Рискнув, я подошёл ближе. Животное испуганно отошло на пару шагов, но не убежало. Присев рядом, я провёл по взъерошенной шерсти рукой.       Выпирающие рёбра, невероятно костлявые лапы, один глаз заплыл, и кажется, совсем не видел, левое ухо наполовину отморожено. Видимо, эта собака многое пережила. Я аккуратно потрепал её за здоровым ухом, и собирался уже уходить обратно в ночлежку. Однако, снова почувствовал на себе чужой взгляд.       Чувство было такое, словно кто-то неспешно провёл холодной рукой по моей спине. Однако, беспокойно осмотрев улицу, я снова никого не обнаружил. Собака также бездвижно стояла на месте. Однако, на себе я ощущал осмысленный человеческий взгляд. Это я мог сказать точно.       Неожиданно, со стороны небольшой рощицы, что расположилась чуть ниже самого селения, раздался гулкий хлопок. Точно, кто-то ударил в большой барабан. Звук буквально разбил в дребезги сводящую с ума тишину. Затем, до моих ушей донеслось тихое, едва слышимое завывание. Кто-то пел. Протяжно и несвязно. И это пение манило.       Завывание не было особо мелодичным, но буквально заставляло меня идти в его сторону. Собака двинулась следом. Увязая в грязи, я спускался всё ниже, проходя самые нищие районы. Пока наконец не добрался до рощи.       Редкие тонкие деревья, пожухлая, прибитая к земле трава, лысый кустарник. Пение становилось всё ближе и громче. А между кронами деревьев я заметил лёгкое тусклое свечение, хорошо выделяющееся на фоне непроглядной темноты.       Собака шла рядом, и время от времени жалась к моим ногам. В какой-то момент мне стало казаться, что кроме этого странного завывания, я не слышу даже звуков собственных шагов. Тусклый огонёк, тем временем, становился всё ближе и ближе.       Где-то в глубине сознания я понимал, что идти на звук мне не стоит. Однако, я ничего не мог поделать, ноги сами несли меня вглубь этой рощи. И чем громче становилось пение, тем сильнее было желание дойти до его источника.       Посреди рощи расположился небольшой пруд, рядом с которым был построен маленький алтарь для подношений. Такие стояли почти в каждом храме на Ёсиме. Недалеко от алтаря, лежал большой камень, на котором, распустив волосы, сидела та самая девушка, которая ехала в рикше. Она и была источником этого странного завывания.       Девушка смотрела в пруд, и тихо напевала нестройную мелодию себе под нос. Источником света же, оказался небольшой шарик, зависший над водой. Он парил в воздухе, освещая собой всю поляну вокруг. Снова раздался гулкий звук барабана. Откуда он исходил для меня осталось загадкой.       Наконец, девушка обратила на меня внимание. Она была молода и красива. Белая приятная кожа, тонкое вытянутое лицо, широкие, слегка прищуренные глаза. Взгляд её был холодным и пронизывающим насквозь.       — Довольно… необычная мелодия, — неуверенно заговорил я, на что девушка призрачно улыбнулась. — Мне было любопытно, кто может петь в такой поздний час и…       При одном взгляде на эту девушку, мысли мои путались, и я с трудом мог вспомнить, что хотел сказать ей.       — Светлячок, что пришёл с тобой, — раздался мелодичный голос. — Почему его нет?       — Светлячок?       — Он обещал мне, что придёт.       Я исступлённо смотрел на неё.       — Неужели, он больше не желает слушать моих песен? - В ее интонации прозвучала досада.       Я начал чувствовать, что не могу произнести и слова, непрерывно смотря на девушку, восседающую на камне. Её яркое платье, и приятная внешность притягивали взгляд и буквально лишали дара речи.       — Я не позволю ему снова покинуть меня, — продолжала она. — Не отпущу. Он будет слушать мои песни, он будет хвалить мой голос, он будет смотреть на меня.       Только сейчас я заметил, что у девушки нет нижней части тела. Совсем не было ног. Она взмахом руки подозвала к себе пса, который продолжал крутиться около меня, и тут послушно вскочил на камень.       — Уйди с моих глаз, чужак, — она отвернулась от меня. — Я буду ждать Светлячка. Он всё равно ко мне придёт.       И она вновь запела. Голос её был убаюкивающий, и сознание начало пропадать. Всё вокруг смазалось, и не осталось ничего кроме голоса этой девушки, её далёкого завывания. Вскоре померк и свет шарика, что висел над водой. И я провалился в беспокойный сон.