***
"Иногда хватает мгновения, чтобы забыть жизнь, а иногда не хватает жизни, чтобы забыть мгновение." (Джим Моррисон)
Бывает так, что делаешь что-то незначительное — наливаешь чай или, допустим, стряхиваешь пыль с ковра, — и появляется внутри забытое чувство прошедшего детства. Ты его забыл, вырос, уже и не важно его помнить, но — помнишь глубоко внутри. Новый коврик у дивана иногда напоминает тот самый, старый и большой ковёр с родного дома. Присмотришься, а узор тот самый, и сидишь, думаешь: «Неужели этот самый узор они делают на всех коврах уже лет семьдесят?» Частицы старого, забытого дома то тут, то там проявляют себя. То картина напомнит о знакомых стенах, то старенькое покрывало на диване даст знать о себе. То старые фотографии в альбоме возьмут и вывернут всю душу наизнанку, жестоко и беспощадно. Возвращаешься домой по темноте, декабрь, канун Нового года. Фонари светят тусклым уличным светом и медленно, в вальсе, кружится под ними снег. А в голове тут же, как по щелчку — декабрь 10 лет назад. Поздний вечер, лютый мороз. Вьюга стонет криками в проводах, от этих звуков леденеет сердце. А ты дома, в тепле, с родными, тебе так уютно и тебе всего 11 лет. 11 лет, но ты чувствуешь себя Богом. В комнате мерно гудит ещё старая, не разобранная печь, белая, добротная, которых сейчас уже не найдëшь нигде. Стучит побуревшая от грязи прялка, из-под которой, как по волшебству, появляются вязаные носки, рукавицы и разноцветные кружки на стулья. Берёшь книгу, пока ещё детскую, фантастика там, или приключения, уже и не вспомнить, но вспомнить этот запах страниц и бумаги. А ещё в комнате пахнет шерстью, потому что носки и варежки из шерсти. Она в комнате повсюду — колючая, с мусором и совсем чистая, из которой весь мусор убрали руками, медленно и дотошно. На кухне что-то жарится, кажется, уже подгорает и запах доносится через все две комнаты до нашей, в которой вся моя жизнь. Мне нравятся эти запахи — и подгоревшего мяса, и шерсти, и бумаги, кажется, что вся жизнь крутится здесь вокруг этих запахов и звуков вьюги за окном. Представляешь в этот момент, как холодно на улице, и думаешь, как же хорошо, что ты дома, как же тебе повезло. Может, потом и не так уже повезёт в жизни, и что-то не сложится, не свяжется, но сейчас, в 11 лет — повезло. На старых фотографиях так много счастья. На старых поздравительных открытках так много счастья, когда открытки ещё что-то значили для людей. Сейчас подарят — и выбросят, забудут, как мусор, хлам. Всё в мусорку, и открытки, и память, и чувства. Раньше получил на Новый год или День Рождения подписанную открыточку — и сохранил, на будущее, на потом. Чтобы достать лет через 10-15, наткнуться даже случайно, и всё вспомнить. Вспомнить, как всё было осязаемо — и чувства, и мысли, и эмоции, всё-всë. Сейчас осязаемы только деньги. Может, и раньше так было, но совсем незаметно. Для маленьких нас так и подавно. Что там про деньги-то? До пенсии, сказала бабушка, осталось 500 рублей, значит, хорошо. Значит, ещё проживём, а мне и задуматься не о чем. Думать вовсе не надо, сколько там, мало ли, много. Мне тогда — мороженку в шоколадной крошке по 9 рублей и пачку крабовых чипсов, и я счастлива. Вот бы сейчас так. Но — увы. Но даже раньше в открытках клеветали. И врали, врали, хотя тогда было ещё не заметно, не понять детскому наивному уму. Писали: «милая доченька», писали «мы обязательно будем счастливы — ты и я». И верили же, господи, верили всему бреду, всем словам, думали, что слова что-то значат. Если написаны на бумаге — значит прочно, основательно будет так. А получилось совсем по-другому. Где потерялось то «милая доченька» и громкие слова о счастье, о будущем? Где же это счастливое будущее, совместное будущее, далёкое будущее, как в детской песенке про счастливое далёко? Может, просто зрение испортилось, но его совсем не видно. Вот так. Где-то слова — всё, а где-то — ничего. Тогда, наверное, лучше вообще молчать. Молчать, молчать, даже если уверен в словах, в мыслях — ведь кто его знает, как всё сложится через несколько лет. Не по сказанным наспех словам, а по судьбе, по случаю — ну как получится. Может, повезёт, а может и нет. Не обессудьте. Тогда и обидеться, расстроиться не на что будет, ведь никто ничего не сказал, никто не поверил. А если нет надежды на что-то, то нет и разочарований. И не знаешь даже, почему иногда вспоминается то «милая доченька», ведь вроде отболело уже давно, отпало, как короста. Но иногда под коростой кровоточит. Слегка так, едва заметно, но всё же есть след, который всегда напомнит о старой ране. Он вроде и не виден толком, спрятан где-то под одеждой, но на своей душе видно всё. Но помнить нужно. Больно бывает — но всё равно поболит да перестанет, а память останется, какая бы она ни была. Плохая, хорошая, горькая, счастливая — всё одно, твоя жизнь. Как из фильма не можешь ты вырезать кусок и выкинуть, так и из жизни нельзя что-то убрать и забыть. Так и останется до конца стойкий запах шерсти, подгоревшего мяса и старой бумаги.***
"Я, например, всегда расстраиваюсь, когда думаю о жизни, что не использую свою возможность и теряю драгоценные секунды, а жизнь так коротка." (Вечное сияние чистого разума)
Страшно думать, что перед вечными звёздами на чёрном небе ты — ничто. Проживаешь маленькую такую, крошечную жизнь, кто-то значит больше для мира, кто-то меньше, но все мы одинаковы перед смертью. На звёзды смотреть иногда немного страшно, как будто они тоже смотрят на тебя сверху, как будто оттуда кто-то может следить за нами. И не объяснить себе, что вероятнее всего это просто необоснованные мысли. И вот ты несёшься в полной темноте по бескрайнему летнему полю, над тобой — миллиарды крошечных светил, которые кажутся маленькими только с Земли, и ты думаешь в этот миг, что жизнь прекрасна. Ты знаешь, что совсем скоро всё исчезнет; исчезнет его запах от тонкой чёрной куртки, которая всегда пахнет стиральным порошком и бензином; исчезнет чувство защищённости, которое возникает, когда так крепко кого-то обнимаешь руками; исчезнут запахи поля, леса и ночного тумана. И ты думаешь, как жалко, что нельзя взять и закупорить эти запахи в баночки, спрятать их ото всех людей, чтобы только ты одна знала о них. Как жалко, что нельзя воровать минуты у жизни, чтобы оставить их себе. Чтобы хотя бы что-то оставить себе на память, потому что больше ничего не осталось, и даже воспоминания постепенно умирают. Ты всё помнишь, как давно, каким-то обычным жарким летом говорила себе, что никогда ничего не забудешь, что всё-всё будешь помнить, что будешь знать наизусть каждый день, час и минуту, проведённую вместе, но понимаешь, что ошиблась. И через 10 лет будет уже не вспомнить, как пахла его куртка, через 20 забудется цвет его глаз, а через 30 забудется дата его рождения. И когда-нибудь наступит день, когда не удастся вспомнить ни его имени, ни его лица, и он станет просто размытым далёким человеком, из далёкого ушедшего наспех детства, когда ещё думалось, что любовь может длиться вечно. Где-то там, в другой жизни и другой истории, которая должна была закончиться по-другому, стоит на голубой этажерке фотография в стеклянной рамке с узорчатыми углами; на ней трое людей счастливо улыбаются и обнимают друг друга. С одной стороны они друг другу никто, с другой — какие-то друзья, близкие ли, далёкие — уже не так важно, но ещё с одной стороны те двое — близкие люди, связанные невидимой хрупкой нитью. Не то чтобы они оба этого хотели, вообще не так, но один хочет, а другой терпит, и никак нельзя иначе, а почему — никто не знает. Где-то там, далеко, на белые листы бумаги поспешно ложатся буквы, превращаясь в слова, а слова превращаются в беспомощные, отчаянные стихи о каком-то чуде, о какой-то вере, о какой-то мечте, которой нет места в этой жизни. Чернила со временем тускнеют, выцветают, бумага больше ничем не пахнет, а раньше всегда пахла полынью. Где-то там, далеко, я встречаю солнечный летний рассвет, стоя на веранде дома и щурясь от солнца. Тоска никуда не делась, но приглушилась, смягчилась от яркого тёплого солнца, и даже дышать как будто легче лёгким воздухом. В этом рассвете прекрасно всё — и ранняя прохлада утра, и десятки сонных одуванчиков на поляне перед домом. И даже то, что где-то глубоко в груди толкался тугой комок обиды и разочарования. Где-то там, далеко-далеко, где мне всего 11 лет и впереди долгая жизнь, я ещё ничего не знаю об этой самой жизни и даже не подозреваю ни о чём. Я играю в куклы, читаю сказки и верю в Деда Мороза. Я не знаю, что через год начнётся длинная полоса ожидания, непонимания и горечи, что в 19 она закончится и больше не начнётся. Что в 20 мне будет легко, свободно и спокойно, а в 21 я обрету нечто большее, чем Любовь — обрету себя настоящую, без прикрас, без масок и игр, без страха смотреть людям в глаза, без страха перед огромной, непостижимой жизнью. Эта новая Я будет долго идти по дороге, через колючки, шипы и кочки, будет много падать и так же много вставать, будет ошибаться, разочаровываться, опускать руки, думая, что больше не найти сил — но силы раз за разом будут находиться и новая Я берёт себя саму за руку и ведёт дальше, несмотря ни на что. В 21 дорога только начинается, плавно раскачивается, готовясь к резким подъёмам и спускам, к ямам и холмам, к свету и мраку. И много чего, наверное, ожидает впереди новую меня, но мне отчего-то не хочется знать, что же там будет. Будет что будет. И много чего ещё хочется сказать, но мысли скачут, мельтешат, и нет им конца. Бурный поток несёт меня куда-то своим течением, мне страшно оттого, что где-то впереди может быть водоворот, который утянет за собой на дно, потопит меня, но всех опасностей не избежать. Может быть, чтобы высоко взлететь, нужно прежде упасть вниз. Я смотрю в окно на крупный, кружевной снег, который заметает ночной мир белым покрывалом и мне кажется, что впереди — вечность. Хоть это и не так, мне не страшно оказаться в конце пути. Я знаю, что будет другая жизнь, может, лучше этой, может и хуже, но это и не важно. Будут новые рассветы, закаты, новые люди и чувства. Новое предательство, новая ложь и новый поиск себя. Может, это совсем не так, как я представляю, но лучше пусть будет это. Пусть будет надежда, что когда я дойду до своего океана, мне откроется другая дорога. А пока я смотрю на снег, думаю, какой он холодный на вкус и ни о чём не жалею. Надеюсь, моя дорога будет долгой.Забыв тебя
Туман холодный сентября плащом ложится мне на плечи. Когда-нибудь, забыв тебя, я украду седую вечность. И будет небосвод рыдать над нашей чёртовой любовью. Я научусь тебя терять, как бы ни было это больно. Я научусь одна идти по скользкой и пустой дороге, и звёзды будут мне светить, и счастья будет много-много. Когда-нибудь всё будет так, как я хочу, никак иначе. И в круговерти сложных чувств ты ничего не будешь значить. Ты станешь просто мне никем, как будто мы едва знакомы. Как жизнь висит на волоске, так я начну свой путь по-новой. Сотрутся в пыль и порошок воспоминанья по былому. Всё точно будет хорошо, ведь быть не может по-другому. Когда-нибудь, забыв тебя, я стану тихой и спокойной. Промчится жизнь, пройдут года, я ничего не буду помнить. Я научусь тебя терять под плач сентябрьских мотивов. Но только ты не забывай: я всё-таки тебя любила.