Blessing of amnesia

      Всем известно, что люди по своей природе бросаются на тех, кто отличен от них, как голодные собаки на мясо. Так уж сложилось в обществе — оно унифицирует всех и все, равняет под одну гребёнку. Оно поощряет травлю тех, кто отличается, потому что массу одинаковых людей куда легче контролировать. Но что делать тем, кто выделяется вынужденно?.. Изгоям, кого окрестили ущербными и неправильными…       Ответ на этот вопрос только один. Терпеть.       Дазай был жертвой различных издевок уже очень давно. Он привык к этой отверженности, привык к обзывательствам в свою сторону. В конце концов, ведь только он сам был виноват в том, что с ним случилось, а если так, то какой же смысл обижаться на окружающий мир? Никакого.       Он принимал весь тот негатив, что на него бездумно лили. Осаму знал, что обычные люди бесконечно глупы. Более того, понимание этого доставляло удовольствие, а наблюдение за ними приносило ему нетипичное веселье.       Так или иначе, Дазай-кун был странным человеком, с его лица редко сходила теплая и чуточку снисходительная улыбка. Он, потерявший часть правой ноги ниже колена шесть лет назад, никогда не выглядел унывающим и старался радовать людей вокруг себя, хотя они опасались его и избегали, словно чувствуя угрозу или какой-то подвох в его доброте.       Осаму был чудовищем, обданным ореолом неугасающего ласкового солнечного света.       Консерватория почти никогда не забывала его присутствия — юноша-инвалид был безмерно талантливым музыкантом, который ставил работу над собой на первое место. Он жил в трёх минутах ходьбы от ее величественного здания, украшенного восхищающей колоннадой: перемещался темноволосый сам, говоря лечащему врачу, что ему уже давно не была нужна никакая поддержка. Тот только качал головой, хоть и прекрасно понимал, что молодой человек обращается с врезанным в ногу прочным и лёгким протезом ничуть не хуже, чем с нормальной конечностью. Это тоже было одной из многих странностей, напрягавших людей.       Так было не всегда.       Чуя познакомился с Дазаем ещё до того, как тот стал инвалидом, поэтому в подробностях знал, что случилось. Раньше Осаму был совсем другим — его бледное лицо носило отпечаток вечной безнадёжности и тяжести жизни. Оно было и немудрено: Накахара слышал от кого-то из преподавателей, что этот парень поступил сюда из детского дома, куда попал после того, как его родители самоубились, застрелив друг друга из парных револьверов в собственной супружеской постели. Юноша был очень мрачным и каким-то полумертвым — ему стоило нечеловеческих усилий заставить себя заниматься, выполнять ежедневные домашние задания или даже просто делать что-нибудь отвлеченное. Обычно он проводил свое время в одиночестве и о чем-то думал. Он посещал местного психолога, но особых результатов это не давало.       Из-за этой отверженности он быстро стал жертвой для токсичных сверстников — они с лёгкостью нашли множество причин, в связи с которыми могут начать над ним издеваться. Сирота, едва переходивший черту бедности. Мрачный, неразговорчивый и нелюдимый. Уязвимый. Осаму был идеальной мишенью для камней, и его бичеватели ни разу не упускали своего шанса.       Рыжеволосому юноше, довольно низкому, но бойкому и сильному на характер, было жаль этого паренька, поэтому он пытался хоть как-то уберечь его от остальных. Они учились в одной группе — когда Чуя наблюдал за Дазаем во время занятий и уроков, он замечал, что несмотря на дьявольское нежелание что-либо делать, в конце концов у него всегда все выходило довольно сносно. Мелодии, раз за разом проигрываемые за пианино — все точно и никакой фальши. Задания, будь то любой из общеобразовательных предметов — правильно, но очень небрежно. Темноволосый обладал способностями, но не имел никакой мотивации хоть как-то их реализовать.       Однажды они встретились в пустом кабинете после конца занятий — Накахара ходил и искал свой телефон, нечаянно забытый с зарядником в розетке, и забрел в небольшой класс, пытаясь вспомнить, где же его оставил. Молодой человек как-то слишком тихо зашел внутрь помещения и увидел картину, которая впоследствии ярким образом отпечаталась в его сознании до конца жизни.       Осаму сидел за пианино, подняв голову наверх и сверля тяжёлым взглядом потолок. Солнечный тепло-желтый свет потоком бил из окна: длинные бледные пальцы с удивительной ловкостью перемещались по белым клавишам, а юноша не опускал на них взгляда. Это выглядело красиво, и Чуя не хотел прерывать парня. Прошло минут десять, прежде чем тот остановился и обернулся, будто почувствовал спиной чужой взгляд. — Я думал, это некрасиво — подглядывать за людьми, — холодно сказал Дазай и закрыл крышку, опустив взгляд. — Извини, я просто…— Накахара в растерянности попытался найти нужные слова, чтобы формулировка не оскорбила одногруппника, проходя вглубь класса и вспоминая, что пришел искать телефон, — Не хотел тебя отвлекать. Ты выглядел… увлечённым, это довольно редко можно увидеть. — Так уж редко? — флегматично хмыкнул темноволосый, обернувшись в сторону собеседника. — Я бы сказал, да, — Чуя начал обходить класс, оглядывая розетки на стенах, — Что ж, извини, что помешал. Тебя ведь Осаму зовут? — Да, — юноша уставился в стену, — Дазай Осаму. — А меня Накахара Чуя, — рыжеволосый подошёл к парню и протянул ему руку. Тот посмотрел на нее с каким-то ступором на лице, после чего все же догадался, чего от него хотят, и пожал ее, — Очень приятно. — Взаимно… — Просто, как-то так получилось, общаемся понемногу почти два месяца, а не знакомы. Почему бы не восполнить пробел, — Накахара вздохнул и закрыл глаза, убрав руки в карманы и задумавшись, — Слушай… Ты тут случайно нигде телефон не находил? — Ох, я… я как раз подумал, что он твой. Хотел отдать завтра, потому что ты уже ушёл, — юноша с внезапно растерявшимся видом вытащил из рюкзака телефон с аккуратно свернутым зарядником и отдал рыжему в руки. Не было похоже, что он врёт — да и Чуя мог бы поклясться, что этот человек не был тем, кто украл бы потерянную вещь знакомого, — Держи. — Воу, спасибо. Ты меня выручил, — улыбнулся Накахара, после чего забрал вручаемое.       С тех пор эти двое начали общаться. Обычно разговор начинал рыжеволосый — Осаму был не самым социальным человеком, поэтому часто терялся и мог лишь поддерживать диалог. Он старался вести себя вежливо с Накахарой, да и кроме него ни с кем не говорил: печальный юноша оказался довольно приятным в общении, за исключением того, что шутил про смерть или упоминал ее слишком уж часто. Но и это было вполне терпимо, поэтому у друзей не возникало особых проблем.       И тем не менее, Дазаю не становилось лучше, а только наоборот: с каждым месяцем он становился все мрачнее, медлительнее, больные нервы заставляли его часто зависать. Он был дерганым и со временем окончательно потерял всякую производительность. Чуя пытался хоть как-то ему помочь, но особого результата это не приносило. Да и сам Осаму говорил ему, что не стоит беспокоиться, ведь это все равно бесполезно. Он и хотел бы измениться, но не мог.       В один день Дазай не появился на первом уроке. Ни на первом, ни на втором, без предупреждения не присутствовал весь день. А на последнем занятии группы в кабинет зашёл их классный руководитель с мрачным лицом. — Дети, — объявил он, опустив тяжёлый взгляд, — Ваш одногруппник, Дазай Осаму… сегодня прыгнул под поезд, попытавшись покончить с собой.       Пока преподаватель читал нотации о аморальности самоубийства учащимся, Накахара был ошарашен больше, чем кто-либо, сидевший в аудитории.       Вероятность выживания была равна трем с половиной процентам. И Осаму остался жив, но ему отрезало нижнюю часть ведущей ноги. После обычной больницы, в которой он сначала был реанимирован, а потом прошел реабилитацию, его положили в психиатрическую лечебницу на несколько месяцев. Накахара волновался за него все это время, поэтому стал навещать с того момента, как к нему начали пускать посетителей. С суицидником произошли некоторые изменения в характере — в первые месяцы он выглядел скорее удивлённым всему вокруг. С другой стороны, он немного повредил голову и даже получил травматическую амнезию на этой почве, так что неожиданного в этом было мало.       Дазай покинул больницу совершенно другим человеком — неизвестно, что произошло с его сознанием за этот промежуток времени, но он стал вести себя очень странно, а от былой мрачности не осталось ни следа. Где-то в себе он нашел неиссякающее желание трудиться, и с тех пор его успехи пошли в гору.       Когда обида на друга за все то волнение, что он доставил, прошло, они продолжили свой путь вместе как ни в чем не бывало.       В небольшой комнате, в которой жил темноволосый, как всегда было светло. Он притягивал к себе солнце, словно оно было привязано к нему невидимыми веревками — раньше оно ярко освещало его тоску, теперь же странную радость или ровное спокойствие.       Осаму лежал на кровати, закинув одну руку за голову, а другую положив на обложку небольшой раскрытой книги, удобно расположившейся на его груди. Он, улыбаясь, наблюдал за тучей птиц, которая кружила и неистово кричала что-то за окном. Юноша всегда считал ворон очень красивыми.       Чуя сидел на другом конце его постели, наблюдая за Дазаем — рыжий был расслаблен, потому что это место и правда было уютным. — И все же, я не понимаю, Осаму…— тихо сказал он, задумавшись о чем-то. Собеседник поднял взгляд на него, — Почему ты так изменился после того, как потерял ногу? — Не понимаешь? — темноволосый улыбнулся, в его глазах появилось что-то теплое, — Ты хороший человек, Чуя. Хороший, если не понимаешь.       Рыжеволосый вздохнул. — Ну и что, что хороший? Объясни, — сказал он, ловя озорной взгляд карих глаз.       Суицидник поднялся, усевшись удобнее и переложив книгу на кровать. Он потянулся. — Люди совершают насилие над собой, только если сделали большую ошибку. Этой ошибкой может быть либо слабость, либо… насилие, совершенное тобой над кем-то другим, — Дазай встретился глазами с вопросительным и непонимающим взглядом Накахары, улыбаясь, — Я совершал много насилия над другими, Чуя. Я заслуживаю всего того, что со мной произошло. Потеря конечности в какой-то мере возместила то, что я делал.       На несколько секунд в комнате повисло молчание — Осаму откинулся назад на кровать опять и привычно закинул руки за голову. — А что насчёт перемены… В прошлом я однажды совершил кое-что действительно ужасающее, но мне удалось это отпустить, — он повернул голову к парню, — Этот поступок больше меня не тяготит, потому что… из-за амнезии я забыл, что совершил. Амнезия стала моим благословением.       Дазай засмеялся. В этот момент Накахара понял все, от начала до конца: все особенности и странности поведения этого человека, все из путаницы и неразберихи вдруг превратилось в нечто понятное, словно ему вдруг сообщили слово, с помощью которого был закодирован тяжёлый шифр. Спустя какое-то время рыжий тоже улыбнулся: он опустился на постель рядом с парнем и, взяв его руку в свою, аккуратно обнял. Рыжеволосый чуть усмехнулся. — Вот как. Теперь все стало ясно, Осаму.