Дазай-кун был странным человеком, с лица которого редко сходила теплая и чуть снисходительная улыбка. Он, потерявший часть правой ноги ниже колена шесть лет назад, никогда не выглядел унывающим и старался радовать людей вокруг себя, хотя они опасались его и избегали, словно чувствуя угрозу или подвох в его доброте. Консерватория почти никогда не забывала его присутствия — юноша-инвалид был безмерно талантлив. Осаму был чудовищем, обданным ореолом неугасающего ласкового солнечного света.

Двадцатое марта. Дазай помнил о том, что в этот день празднуют весеннее равноденствие, поэтому сегодняшняя дата казалась ему чем-то особенно прекрасным. Она доставляла смутное удовольствие внутреннему перфекционисту. Сегодня было очень непорочным, и ему даже было жаль, что он должен это испортить, заставив ни в чем не виноватых людей смотреть на его умершее тело и убирать его.

В последнее время Накахаре часто становилось страшно за себя. Он скучал по той жизни, когда он мог спокойно читать, делать домашнее задание из универа или даже просто переодеваться, не чувствуя на себе чужого взгляда — внимательного, оценивающего и чуть насмешливого. Некто невидимый все время наблюдал за ним.

Осаму и Накахара всегда вставали гораздо раньше всех остальных детей в приюте. Утренние часы, когда солнце только-только поднималось над горизонтом, делая нежно-розовое рассветное небо все ярче, были их любимым временем для того, чтобы гулять. Они мало общались днём и вечером, в отличие от ранних прогулок, ведь у каждого из мальчиков была своя компания, и смешивать их друг с другом желания не возникало ни у кого, но каждый из них ценил то, что они могли побыть наедине с миром и друг с другом.

Когда Чуя вернулся домой, он застал Дазая в пугающем состоянии апатии. В момент, когда он вошёл, в комнате было темно. Окна были закрыты, было жарко и душно. Пахло сигаретами и дышалось тяжело. Рыжий включил свет и увидел, что мужчина сидел на полу, оперевшись спиной на кровать, и думал о чем-то, уставившись в стену и прикрыв глаза.Осаму был в крови — и без того изуродованные запястья сейчас в очередной раз были покрыты новым слоем порезов, из которых медленно сочилась темно-красная жидкость.