Fowler

Молодая, но уже с серебряными косами, ясноглазая женщина кри Гиништинокве никак не выходила у Огимабинеси из головы. Она, и убийца из дерева... — Слава богу, — выдохнула рядом Юджени, — люди... Живые! Сначала он увидел двух монахинь, которые суетились вокруг колодца, а затем навстречу им из-за обгоревшего сарая вышел старик, который немедленно испугался, и схватился за ружье: — Чертов дикарь! — заорал он что было сил, сиплым, сорванным голосом, — проклятый дикарь! — Он не дикарь, — внезапно разозлилась Юджени и вскинула руку с пистолетом, — прекратите кричать, мсье, и опустите оружие, сейчас же! Вобик лежал в тлеющих руинах, однако кое-что осталось от крепостных стен и почти не пострадали церковь и постройки ордена кармелиток. — Будет война, — сказала сестра Луиза, обняв девушку и холодно, цепко взглянув на Огимабинеси, — война между новой Францией и теми, кто сотворил в Вобике такое... Но, когда они вернутся, вооруженный отряд интенданта Дефера, будет уже здесь. Вы можете остаться. Хотя никто не одобрил бы мой поступок. — Я знаю одного, кто бы одобрил, — сухо заметил Огимабинеси,- и, возможно, еще двенадцать его приятелей. — Вы необычайный человек, — сестра Луиза сощурила мрачные черные глаза и покачала головой, — на моей родине, вас объявили бы еретиком, мсье Ивон. В Гаскони не любят удивляться и все еще очень сильна Инквизиция. Хорошо, я готова принять вашего раненого англичанина или кто он там. У меня нет выбора. Огимабинеси кивнул, поблагодарил и отравился за «своим» раненным. Не стоило Хэмишу Гомсу оставаться в одиночестве так долго. У французов явно накопилось ярости в адрес всех, кто носил английскую шерсть и говорил на английском языке, не говоря о тех, кто был англичанином, пусть даже и с шотландских островов. Впрочем, Огимабинеси рискнул и не прогадал: на деле риска не было, он отлично знал, что ему не откажут. Он знал, с кем имеет дело. Монахини учили его азам, отвечали на жадное любопытство и терпеливо сносили глупость и невежество. Огимабинеси до сих пор имел некоторую душевную слабость к их черным покрывалам и белым токам. Юджени очень хотела помочь, но сестры остановили ее, и Огимабинеси был даже немного рад этому. Все же девушке, даже такой отчаянно смелой и сильной, лучше отдохнуть в безопасности, чем бродить с потенциальным врагом по пеплу Вобика. «С тебя хватит страшных историй, дитя» — подумал он непривычно ласково и даже с нежностью, — «довольно. Мир не самое уютное место, но тебе в этот раз досталась самая его изнанка. Отдохни» Хэмиш ждал в лодке. Его палец легонько поглаживал взведенный курок. — Без приключений. Все тихо. Я чувствую себя гораздо лучше. — Нет, — качнул головой Огиабинеси, — ты болен, но через два дня покоя, чистой воды и тепла, я так и быть, тебе поверю. Идем, нам пообещали приют кармелитки. Этим людям можно доверять. — Что Вобик? — Плох и готовиться к войне. Остались одни женщины и пара стариков, но они ждут интенданта с войсками. — К войне? — Они, кажется, решили продлить столетнюю войну еще на пару веков, так что тебе здесь не рады. — Дьявол... — И мне не рады, думаю, что скоро эти несчастные доведут себя до такого состояния, что все мы станем для них на одно лицо — враги. Но кармелитки — отличный выбор, поверь мне, эти женщины нас защитят. Я вырос рядом с ними, они не сходят с ума от вида крови и гноящихся ран, они ненавидят убийства и они самые хладнокровные их всех, кто приходил сюда из-за моря. К тому же бог, в их представлении, довольно доброе существо... Словом, теперь нужно лишь собраться с силами и дойти до обители. — Ивон... — Хэмиш? — Ты же понимаешь, что теперь мы в расчете? — Конечно. И это прекрасное чувство, поверь мне. — Мы в расчете. И ты можешь уйти, когда захочешь. Хэмиш Гомс тихо повторил это еще раз, очевидно, чтобы темнота тоже прониклась тоской от этих слов. Им выделили крохотную комнату с одним узким окном-бойницей, и Огимабинеси был рад такому потрясающему везению. Не всякий в Вобике теперь мог рассчитывать на столь роскошные условия. Хэмиша обследовали две молчаливые пожилые кармелитки, рану еще раз промыли и начисто перевязали белеными тонкими бинтами, что в такой обстановке было невероятной щедростью. — Хорошая работа, рана почти чистая, — сказала одна из старух Огимабинеси, — где вы этому научились? — Наблюдал, — коротко ответил он, чуть склонив голову, в знак благодарности за оценку, — времена уже давно тревожные, я видел много ран на своем веку, мадам. — Ох уж эти времена, — сурово сказала старая монахиня, нехорошо прищурив бесцветные глаза, — никогда не меняются, только раны становятся глубже. Пусть отдыхает два дня, а потом вам нужно будет уйти. Сестра Луиза очень добра, но интендант и его солдаты, возможно, забыли писание. — Это более, чем любезно с вашей стороны, мадам. — Сон и горячая еда — и он будет здоров, — проворчала старуха, — это нам всем бы сейчас не помешало... Огимабинеси устроил себе отличную постель из соломы прямо при входе в комнату, так что никто чужой не смог бы войти не разбудив его. — ...ты можешь уйти когда захочешь... — Я всегда мог, — усмехнулся он, поправив старое шерстяное одеяло, вытканное ловкими и старательными руками гуронов,- теперь мы будем спать до тех пор, пока... Архангелы не затрубят, или интендант Дефер не прибудет со своими страшными солдатами, о которых теперь все говорят. — Ивон... — Да? — Ты опять спишь на полу, как слуга или дикарь? — Здесь всего одна кровать, и на ней мы сможем уместиться, только если ляжем друг на друга, Хэмиш. Я отлично устроился. Если кто-нибудь попытается войти, он упадет лицом в каменный пол. Я это гарантирую. Спи спокойно. — Ивон... — Да? — А какие чудовища живут на твоей земле? Ты так ничего и не рассказал. — Тебе не достаточно ужаса? — Расскажи. Что произошло в том лесу? Что твоим сородичам известно об этом? Не может быть, чтобы ты не знал, что это такое? Ты знаешь все, Ивон. — Я ничего не знаю, — вздохнул Огимабинеси, — это единственное, что я точно знаю, да... Он помолчал немного, надеясь, что несчастный Хэмиш Гомс, смертельно уставший и измученный долгой дорогой уснет еще до начала его рассказа. — Так что есть в легендах твоего народа, Ивон? Кто такая Ренардетт? Кто убил целый отряд ирокезов и чертова ублюдка Билла Селби? — У алгонкинов и тех, кто живет севернее Скалистых гор, есть история о том, как одни глупцы раз срубили очень старое дерево, из которого вышел злой дух и убил этих дураков и всех их соплеменников. Затем злой дух, насытившись кровью многих, укрылся в другом старом дереве и задремал в ожидании, когда придет какой-нибудь еще глупец с топором. Возможно, его задобрил жертвами шаман, не знаю. Все эти старые байки... Они не имеют ни кульминации, ни развязки. А еще... у народа дине есть такие боги... Злые Маниту, они могут принимать любой вид, могут убивать, но могут и миловать. Им ничего не стоит заменить собой душу живого человека. И когда Злой Маниту вселяется в человека, тот становится всесильным. Как бог. Эти духи совершенно не разбирают в кого вселяться. Иногда это бывают брошенные в лесу младенцы, дети от которых отказались, старики которых послали умирать. Или девочки без имени, рода и племени... Да, Хэмиш, я знаю, что это похоже на горячечный бред, но ваши байки из Библии тоже не вершина здравомыслия. Наступила тишина. Огимабинеси, закрыл горящие, словно от огня, глаза и вдруг обнаружил, что сна нет. Очевидно, события этого чудовищного и долгого дня так обострили все чувства, что несчастное его тело надорвалось и вместо здоровой усталости и крепкого сна, возжелало каких-то стремительных и хаотичных действий. — Почитай мне, — вдруг опросил Хэмш Гомс, — все равно что, главное чтобы тебе нравилось. Огимабинеси удивленно приподнялся на локте и посмотрел вверх, в темноту, туда где должно было быть лицо его друга. — Ты отходишь? — спросил он удивленно, — ты решил умереть после всего того, что мы пережили? — Нет, — иронично усмехнулась темнота, — я еще поживу, не пугайся. Просто хочу послушать твой голос, Ивон. И стихи, которые ты везде с собой таскаешь. Я сегодня те деревья, которые готовы слушать тебя. Огимабинеси снова лег, прикрыл глаза, с минуту помолчал, задумчиво выбирая, какое из восхитительных сокровищ, что он носил в себе достойно прозвучать первым и негромко, ласково, аккуратно выговаривая каждое чужое слово начал: — Подвигов всех Одиссея, в страданиях твердого духом Ни рассказать не смогу я, ни их перечислить подробно. Но расскажу, на какое деянье дерзнул он бесстрашно В дальнем троянском краю, где как вы, ахейцы страдали...