Devil you know

Беверли не успела оглянуться, а лето уже подходило к концу. Казалось бы, школу она закончила, уже целый месяц назад, даже ухитрилась немного на этом заработать (Джейн всё-таки сжалилась над ней и заплатила скромное жалование за пошив выпускных платьев), но вот это чудное учреждение снова напомнило о себе. На этот раз это была школьная форма, которую вдруг решили ввести в этом году администрация школы Дерри. После опыта пошива вечерних платьев для, казалось бы, половины девушек и женщин города, форма казалась даже слишком легким заданием — они использовали одинаковые выкройки, одинаковую фурнитуру, одинаковый скромный декор. Да даже размеры были одинаковые — за счёт бюджета школа не собиралась подгонять форму по фигуре каждой ученице. Джейн шутила, что помимо заказа от города они ещё смогут заработать на подгоне. Беверли же думала, что семьи большинства девушек вряд ли смогут себе это позволить. Ага, конечно, сказали бы родители, а на следущий год ты вырастешь на два дойма, наберешь три фунта, и придёться снова перешивать. Нет уж, дорогая, пусть это будет навыраст. Так они и шили эти бесконечные передники, юбки, воротнички и рубашки вместе с Джули Лори, которая вела себя ещё более мерзко, чем обычно, постоянно жаловалась и отлынивала. Работа была простой, но очень тягомотный и однообразной, так что даже зубы сводило, а в глазах рябило. Постоянно заканчивалась то ткань, то пуговицы. Доделав очередной комплект, Бев обнаружила пустую корзинку для «сырья», которая стояла наготове рядом с её швейной машинкой. Беверли вздохнула. Опять придётся идти к этому Расселу, который в последнее время начал действовать ей на нервы. Она постоянно ловила на себе взгляд его цепких глаз, он часто стоял на крыльце, когда Роб забирал её с работы, задавал совершенно неуместные вопросы о её собственном самочувствии и, почему-то, о самочувствии её парня! Она как-то пожаловалась Джейн на странности их бухгалтера, когда они вместе курили на заднем дворе во время обеденного перерыва. Пару недель назад Джейн застукала её там, и у Беверли чуть инфаркт не случился от строгого взгляда начальницы. А та протянула вперёд раскрытую ладонь и потребовала сию же секунду... угостить её сигаретой, а потом, всё с тем же суровым лицом отчитала её за то, что раньше не раскрыла своей пагубной привычки. Теперь же мисс Чалмерс весело следила за яростной тирадой Беверли о Фарадее, и пару раз хихикнула, за что была вознаграждена раздраженным взглядом девушки. — Может, ты просто ему нравишься, и он ищет к тебе подход. — Какой-то очень странный подкат, — насупилась Беверли. — Беверли, — отсмеявший, вздохнула Джейн, — Рассел замкнутый, наверняка одинокий человек. Я никогда не слышала ни о его семье, ни о друзьях, ни о девушке, — Джейн и сама теперь слегка помрачнела, — черт, да я даже не знаю точно, откуда он приехал в Дерри. — Как же так, мисс Чалмерс, — покачала головой хихикающая Беверли, — а вдруг он беглый преступник, сделавший что-то ужасное, и теперь скрывается в нашем богом забытом городишке. Джейн только махнула рукой, решив об этом не думать. — Считает хорошо, и черт с ним. На этом тема Рассела Фарадея исчерпалась. Теперь же Беверли снова нужно было идти в каморку к Фарадею, чтобы тот выдал ей новый рулон коричневой шерстяной ткани и отразил это в своих чудовищных пыльных гроссбухах — сейчас, когда из-за большого заказа ткань быстро уходила, в ателье тщательно следили за расходами, чтобы успевать вовремя заказывать новую. Ну, и чтобы никто ничего не прикарманил. Хотя, по скромному мнению Беверли, на такую жуткую материю позариться и не могли. Она глубоко вдохнула и обреченно поплелась к бухгалтеру. Джейн тогда не было в ателье — она была на встрече с поставщиками. Дверь в его кабинет была чуть приоткрыта, она слышала доносящееся изнутри клацание калькулятора и шелест бумаг. Бев постучала и чуть толкнула дверь, заглядывая внутрь. — Мистер Фарадей, можно зайти? На этот раз обычно угрюмый Рассел, который оттаивал только в присутствии начальницы, удивил Беверли ослепительной улыбкой и смеющимися глазами. — Привет, Беверли, — он указал на стул перед своим столом, приглашая её зайти, — Проходи, присаживайся. Что привело тебя в мою скромную обитель? Беверли просочилась в кабинет и присела на краешек предложенного стула. Хоть он и не смотрел на неё глазами голодного коршуна, а улыбался, как безумный, Беверли было ещё более неуютно рядом с ним. Как будто он пытался залезть к ней в голову. — Мистер Фарадей, у меня ткань опять закончилась. Выдайте мне новый рулон, пожалуйста. — Что же ты с ней делаешь, ешь, что ли, — Рассел театрально всплеснул руками и потянулся за учетной книгой, записал её данные. Пока он отвлёкся на любимую, Беверли в этом не сомневалась, работу, иллюзия доброжелательности ослабла, и он не казался ей таким странным, не в меру в ней заинтересованным. Потом он поднял на неё глаза, и это странное ощущение, как будто у неё ковыряются в мозгах, вернулось, и Беверли невольно поёжилась. — Скорее, её ест швейная машинка. — Хорошая метафора, малышка Беверли. Беверли вздрогнула, её посетила ещё более неприятная догадка. Так её называл только отец... А отец какое-то время, за которое чуть не успел ее прикончить в том забеге по Дерри, был под влиянием Оно. Но они же убили клоуна несколько лет назад. С тех пор дети бесследно не исчезали, изувеченные трупы не находили. Иногда даже казалось, что атмосфера в городе начала очищаться. Так что, черт побери, это было? Это чудом воскресший клоун охотиться за остатками развалившихся, как сраный бойсбенд, Неудачников, или у неё просто разыгралось воображение, и Фарадей опять неудачно пытается так к ней подступиться. Он вырвал её из задумчивости, громко захлопнув гроссбух. — Ну что ж, с бумажной волокитой разобрались, пошли кормить твою прожорливую швейную машинку. Следуя за ним на склад, Беверли начала забывать о своих подозрениях, будто кто-то ластиком стирал их у неё из головы. Когда, забрав рулон ткани из его ледяных пальцев, она вернулась на рабочее место и стала шить бесконечные передники, то забыла про это совсем. В тот день Беверли настолько увлеклась пошивом формы, что не заметила, как её коллеги одна за другой покинули ателье, и перед машинкой теперь сидела только она одна. Мерное постукивание иглы успокаивало и убаюкивала. Она, конечно, видела, как уходят другие швеи, поднимала на них глаза, приветливо улыбалась, махала на прощание, но сама будто заснула с открытыми глазами. Мысли лениво проплывали в голове, как течение Кендускига в середине засушливого лета. Что бы сегодня приготовить на ужин? Когда она в следующий раз увидит Роба? А потом и эта ерунда ушла из головы, заполненной только шумом работающей швейной машинки. Отложив в сторону очередное готовое изделие, Беверли обнаружила, что ткань снова закончилась. Она скорчила брезгливую гримасу, неужели придётся опять идти к этому противному Фарадею? Когда же она добрела до его кабинета, то уткнулась носом в запертую дверь. Странно, неужели он, пользуясь отсутствием Джейн, решил пораньше слинять с работы? Беверли хмыкнула, возвращаясь к рабочему месту. И удивилась ещё больше, не обнаружив больше в ателье вообще никого. Всё прояснилось, когда она посмотрела на часы — было уже почти одиннадцать вечера, на улице давно стемнело. Неудивительно, что она прикончила уже второй огромный рулон ткани — Беверли проработала сверхурочно около пяти часов. Тут-то она и очнулась. Она ведь не позвонила домой, не предупредила родителей, что задержаться так надолго на работе. Ох уж и взбучку ей устроят. Торопливо идя в сторону дома, Беверли не заметила идущей за ней по пятам тени. Она едва успела сделать очередной вдох, как чья-то огромная, воняющая куревом лапа зажала ей рот с такой силой, что губы больно стукнулись о зубы, она, прикусив язык, почувствовала отдающий железом вкус крови. К первой лапе присоединилась вторая, взявшая её в стальные тиски. Её потащили в переулок, где перегорели фонари и воняло протухшим мусором из перевернутых баков и мочой, толкнули в стену. Два огромных орангутана, реинкарнации Виктора Крисса и Рыгало, прижимали её к холодным, грязным кирпичам, больно вливающимися в спину, лапали её, пытались содрать одежду, шептали ей в лицо и в ухо своим пивным перегаром о том, что именно они собираются с ней делать, как будто требовались какие-то объяснения. Бев чувствовала их зловонное дыхание, напоминающее канализационные испарения, чувствовала шершавые, похожие на наждачку ладони, дотянувшиеся до голой кожи под рубашкой — было ещё тепло, и куртку она не носила, а жаль. Ловила в живот удары коленом. Она пыталась отбиваться, кусалась, царапалась, но с ужасом понимала,что только раззадоривает их ещё больше. Бев взвыла, когда один из них, сильно дёрнув, разорвал её блузку. Она ерзала, брыкалась, пытаясь ударить его коленом в пах, когда тот обеими ручищами сдавил ей грудь и капал слюной, как голодная собака при виде сочного куска мяса. Ей было так мерзко и противно, ни будто её изволили в дерьме, как фрикадельки в муке, злые слезы покатились по щекам. Окончательно ослабев, она сдалась на милость победителей и зажмурилась, чтобы не видеть их мерзкие рожи. Один продолжал держать её, вжимая в стену, второй, потянулся к ширинке её штанов. Руки после всего выпитого у него дрожали, он никак не мог подцепить пуговицу, пыхтел и сопел. Бев стояла так, в ожидании неизбежного, как почувствовала дуновение ветра, словно мимо неё пронеслось крупное животное типа волка или пумы. Руки, их вонючее дыхание, их огромные, потные и рыхлые тела, облепившие её со всех сторон, не дававшие не то что вырваться, а даже нормально дышать, разом исчезли, как по мановению волшебной палочки. Она ещё пару секунд оставалась с закрытыми глазами, не очень веря, что насильники решили поменять свои планы и пошли играть в бридж, забыв её предупредить, как услышала крик, пронзительный и визгливый, как орала бы добропорядочная домохозяйка при виде крысы в своей идеальной гостиной в какой-нибудь паршивой комедии. Совсем непохожий на низкий голос, которым минуту назад ей угрожали, что прирежут, если она не перестанет рыпаться. Она распахнула глаза и заорала сама. Гигантский волк, почему-то в синих джинсах и обрывках красно-черной клетчатой рубашки, загнав её обидчиков в тупик, рвал их на части. Щелкал у них перед носом мощными челюстями, вскидывал лапы с большущими, окровавленными когтями, раздирая кожу и плоть вместе с одеждой, как тонкие листы бумаги. Кусал за руки, за ноги, которые безуспешно пытались отбросить его назад, отрывая куски мяса, кровь лилась фонтаном. Беверли замутило, всё расплывалось перед глазами, как вид из окна во время ливня. Она сползла по стене и осела на асфальт, теряя сознание. *** В себя она приходила очень долго и тяжело, то и дело проваливаясь обратно в темноту, где раз за разом видела тупик, залитым галлонами крови, белоснежные, обглоданные кости, кишки, висящие на проводах, словно чертов серпантин, слышала истошные мольбы насильников о пощаде, оставшиеся неуслышанными безжалостным зверем, который закончил тем, что перегрыз им обоим горло, чуть не оторвав голову. Беверли потеряла сознание как раз тогда, когда волк обернулся и пошел к ней, на двух ногах, и вообще теперь у него была не морда, а лицо человека, человека, вполне знакомого ей. Беверли проснулась с криком, совсем как в паршивых фильмах ужасов. Голова раскалывалась и гудела, как после хорошей порции виски, её всё ещё мутило, ужасно хотелось пить. И чтобы всё это ей просто приснилось. С трудом ей удалось разлепить опухшие веки. Было темно, глаза ещё не успели привыкнуть, но это определённо была не её комната, Беверли поняла по запаху сырости. Пахло пылью, отсыревшей штукатуркой, как в заброшенных или недостроенных домах. Бев уже смогла различить покосившуюся мебель и порванные обои. Блядь. В какое дерьмо она вляпалась на этот раз? В тишине и темноте шаги раздались, как гром. Беверли подскочила, прижав колени к груди. Он нёс заженную лампу Коулмана, её мягкий свет растворял мрак вокруг него, разгоняя тени по углам. Молча, он сел на край кровати, поставив лампу на тумбу. Лицо, не выражавшее никаких эмоций, было похоже на восковую маску, под глазами темные синяки. Он выглядел больным и изможденным. — Ну привет, Беверли, — сказал Роб. — Что ты, блядь, такое? — её голос хрипел и дрожал от страха. Роб поморщился. Казалось, что жизнь снова в него возвращается. — Фу, как грубо, малышка Беверли. Особенно после того, как я спас твою шкуру. — Ты убил их! — она закричала ему в лицо, крик эхом рикошетил от стен маленькой комнаты. — убил их, будучи, мать твою, волком! — В следующий раз могу быть тигром, если волк тебе не угодил. Она смотрела на него выпученными от страха глазами, с отплясывающим чечетку сердцем, и тяжело дышала. Пеннивайз в теле Роберта Грея вздохнул, обиженно надул губы, как маленький ребенок, которому отказались давать конфеты на Хеллоуин, вызывал у неё ещё больший ужас. — Давай я помогу тебе вспомнить, — Роб потянулся к лежащей на тумбе ее сумке, которую он заботливо забрал из переулка вмести с ней. Он усмехнулся, видя, как она то вытягивает ноги вперёд, чтобы отодвинуться от него подальше, то прижимает их к себе, чтобы он не смог её коснуться. Порылся в сумке, выудил её губную помаду, снова усмехнулся. — Красная? А папочка разрешает тебе ей пользоваться? Ты не тревожишь его, Беверли? Она застыла при упоминании отца и слов, которые она слышала от него всю свою чертову жизнь. Робу пришлось дотронуться до её коленки, чтобы привести в чувство. Она взвизгнула, снова дернула ногу на себя. Даже в темноте Роб видел, что она снова бессильно плачет яростными слезами. И несказанно этому обрадовался. А пока, сняв крышечку с тюбика, стал наносить такой привычный ему гримм, наблюдая за ней, усмехаясь снова и снова. Он видел, чувствовал, как девчонка боится его, но не понимает, что за херню он творит, крася губы её помадой. А потом он продолжил линию по щекам, нарисовал на них кружочки-румяна, как у русской матрёшки, такой же кружок нарисовал и на носу. — А теперь узнаешь, Беверли, — улыбаясь, спросил Роб, наслаждаясь зрелищем, — не хочешь со мной полетать? Беверли оцепенела от ужаса осознания. Господи, она ведь спала с ним. — Этого не может быть, — Роб только кивал в ответ, — мы ведь убили тебя. Роб перебрался к ней поближе, а потом и вовсе сложил руки у неё на коленях и опустил на них голову, неотрывно следя за ней. Бев удалось подавить крик, она пыталась спихнуть его с себя, дергая ногами, но безуспешно. — Может, малышка Беверли, ведь я здесь. И я хочу, Бевви-на-ели, чтобы всё оставалось по-прежнему. Будешь играть в работу в своём сраном ателье, будешь притворяться моей девушкой и ходить со мной на эти глупые свидания. Беверли старалась проглотил комок в горле, старалась запихать страх поглубже, задушить его, старалась остановить поток слез. Но ничего у неё не выходило. Она видела, что клоун только насмехается над ней, упивается её страхом. — Мы просто соберемся снова и убьём тебя, вот и всё. Почти все ещё в Дерри. — Ой, да брось ты, — Роб покачал головой, — твой ка-тет давно развалился. Половина разбежалась по стране как тараканы при пожаре, а другим до тебя и дела нет, ведь ты провела выпускной, да и всё лето практически в одиночестве, — он придвинулся к ней ещё ближе, уже всем телом завалившись к ней на ноги, — Брось, Беверли. Никто тебе не поможет. И твой испепеляющий взгляд уж тем более, ты далеко не супермен. — Какие шикарные познания в комиксах, — фыркнула Беверли, — Было, чем заняться эти пять лет? — А ты думала, — Роб ухмыльнулся, и ей показалось, что в полумраке сверкнули его волчьи клыки, — и я сейчас уже многое могу, Беверли. Хочешь, чтобы я спустил с цепи твоего отца? Чтобы какой-нибудь пьяный гость случайно воткнул вилку в руку твоей матери? Или чтобы Джейн Чалмерс обожгла лицо паром в одной из сушилок? — Ты не посмеешь. — А вот и посмею. И поверь, получу безграничное удовольствие. Бев вздохнула. — Почему ты просто не убьешь меня? «И ведь правда, почему ты просто не убьешь её?» — усмехнулся Роберт Грей, глубоко заточенный в собственном теле. — А с чего ты взяла, что я не убью тебя в конце концов? Это всё та же охота, которую я издавна веду здесь, в Дерри. Только жертва теперь чуть постарше. И, если будет паинькой, поживет подольше. — У меня условие. — О, малышка Беверли осмелела и ставит мне условия? — Я просто думаю, что ты не так неуязвим, каким хочешь казаться. И я смогла бы тебя одолеть снова, с другими Неудачниками или без них. Но раз ты угрожаешь близким мне людям, и в конце я всё равно пойду на бойню, то у меня условие. Ты больше не тронешь ни одного ребёнка в этом сраном городе. — А взрослые тебя не интересуют? — Они не интересуют в первую очередь тебя. — А знаешь, Бевви, я согласен. Только вот учти, что за нарушение этого контракта ты заплатишь огромную неустойку. «Ничего, я найму хорошего юриста» — По рукам. «Мне ли не знать, что все юристы в этом городе подкуплены»