***
Торонто, 2019 год. Напарник не движется, молчит. Смотрит куда-то перед собой, изредка переводя взгляд на её черные, шнурованные ботинки, когда-то ставшие заменой строгим каблукам. Доселе привычная комната с дотошно правильной расстановкой кажется вовсе не такой уютной, как раньше. Она чувствует напор приближающейся катастрофы, смаргивая пелену омерзительно колющих слёз. Вот он: сидит перед ней, опираясь локтями о побитые колени, скрытые строгими брюками. К горлу подкатывает тошнота, и она, стоящая пред ним словно мать, наказывающая ребенка, теперь кажется девочкой, провинившейся перед кем-то. Обиженной жизненным опытом и судьбой-искусительницей. — Ты ведь знал, верно? — ярость достигает предела, разражаясь легкими белыми пятнами по телу Евы. Её глаза источают сплошную ненависть, нависающую беспощадной волной над мужчиной, смотрящим на неё снизу вверх. — Ты никогда не собирался возвращать его, так ведь? — номер Пять даже не пытается отрицать, лишь хмурит брови, не решаясь посмотреть в глаза. — Я пожертвовала всем ради тебя и твоей бесконечно несуразной идеи, слышишь? Всем. Она стоит напротив, пытаясь совладать с напором наваливающейся силы и редко моргает, давая глазам заискриться, наполняясь сочным цветом морской волны. Сотни мыслей, чувств и чужих эмоций пронзают плоть, изматывая разум на худой конец. Голоса проходящих в ближайшей окружности людей гулким эхом отдаются в голове, расходясь по всему телу. Наполняя вены синим свечением и завораживая окружающий мир паникой. Омерзительная боль скрежета в запястьях медленно рвет реальности, искажаясь словно прозрачные концы костра больным искажением. Ядовитые глаза мелькают перед её лицом, мысленная поддержка передается подсозательным путем, но догнать до подслушивающего она не успевает, перехватываясь в задыхающемся мозгу Евы. Скоро все прекратится, нужно только потерпеть. — Тебя никто не просил, ты сама на это пошла. — Пятый корит себя за эти слова, но с места поднимается, теперь чуть возвышаясь над напарницей, готовой пойти на всё ради мести, найдя силы взглянуть в горящие глаза. — и, если ты не заметила, пока мы торчим в этой дыре ты могла сбежать не менее десяти раз. Это было чем-то слишком логичным, чтобы оказаться правдой. — Я не сбегу, потому что передо мной обязанность. — Ева бесстрашно наступает ближе, приставляя дуло его пистолета, только что появившегося в его руке из кармана, ко лбу. — Тебе ли не знать каков чертов уговор, мы ведь сами его составили. — Уговор? — он срывается, как срывался десятки сотней раз, ударяя о стену около головы Евы. Та лишь моргает от неожиданности, но с места не двигается. Она сильнее него. Его садизм никогда не поощрялся, что было весьма логично. Потому что настоящий Пятый не был садистом. — Наш уговор в чертовой силе, и я помогу. Так что хватит за меня беспокоиться, твою мать. Даже если я сдохну, ты не пропадешь. Легкий шорох за стеной, вызванный очевидным подслушиванием третьего лица, и напарники тяжело сглатывают, крепко сжимая челюсти, словно дикие звери, готовые разорвать все и всех на куски, оставив за собой кучу ни к чему не приводящих следов. Ева прикрывает глаза, чувствуя легкое прикосновения пальца Пятого на тыльной стороне своей ладони, но напущенную ярость и злость утихомирить нельзя. Потому что иначе — им крышка. Книга, в содержании которой древняя психология на пару с историей эволюции человеческого мозга, взметнулась к потолку, кружась вместе с настольной лампой и десятком источенных карандашей. — Перед тем как ты сдохнешь, мы захватим чертову Комиссию.***
Комиссия, 2008 год. Тление толстой сигары с манящим дымом пронзило наследницу насквозь, оставляя на языке терпкую горечь и желание выхватить папиросу с табаком из рук отца. Тыльная сторона аккуратной ладони с мелкими ранами чесалась так сильно, как никогда, но ярая гордость позволяла держать себя в руках, держа ровную спину стержнем. — Я готова взять на себя управление, отец! — звон аккуратных лаковых каблуков нервировал и саму их обладательницу, но она продолжала гордо выстукивать по мраморным плитам вдоль главного зала с декоративным фонтаном. Еву пробрало отвращение, стоило лишь ей взглянуть на фото, обрамлённое золотой, совершенно безвкусной рамой. Богатство было явно не тем, чего ей хотелось от этой жизни. Все карманные деньги, где сумма составляла несколько нулей на конце, отправлялись в фонды поддержки нуждающимся, а основная прибыль с доли кампании оставалась на личные нужды, не учитывая того, что Колхейн за всю свою жизнь нуждалась лишь в эмоциональной поддержке отца, коей так и не получила, компенсируя желание спать табаком, а разговоры с себе подобными подростками — писанием и чтением, являющимся основополагающей гуманитарных наклонностей. Девушка многозначительно взметнула взгляд к каштану отцовских залакированных волос, замечая несколько седых прядей. — Рано списывать меня со счетов, дочь. — мужчина приказным жестом предложил ей сесть, прикрывая за собой дверь главного офиса, когда пара любопытных агентов выглянули из «отдела семнадцать: правовые обязанности, условия работы в комиссии». — В любом случае, тебе стоит пересмотреть приоритеты на ближайшее будущее, ведь теперь ты не единственная женщина в нашей семье. Это Сьюзен — моя невеста, твоя мачеха и будущий Куратор. Доселе сидящая на пушном кресле женщина вдруг поднялась, предоставляя Еве возможность рассмотреть её: вызывающая красная помада, длинные худощавые ноги и вычурный болотный костюм, несомненно хорошо сочетающийся с крашенными серебристыми волосами. От неё веяло стойкой уверенностью и строгостью аристократичного характера. Колхейн остановила взгляд на сверкающем бриллианте в кольце на левом безымянном пальце, так и норовящим упасть в какую-нибудь канализацию сразу после бракосочетания. — Очередная потаскушка? — делает вовсе неверные с точки зрения отца выводы девушка, слащаво усмехаясь не заставившей ждать реакции новоиспеченной мачехи. Укоризненный взгляд лёг на девушку, заставляя Еву ссутулиться, но лишь на секунду. После она осела на противостоящее отцовскому столу кресло, медленно подаваясь вперед, когда тот беспристрастно кладя пред ней стопку документов. Её лицо разразило возмущение. Серые глаза забегали вдоль мелких строк, цепляясь лишь за информацию о передаче должности новому лицу, чьей личностью явилась не Колхейн. — Вообще-то, именно за этим ты и здесь. — Кроувел Колхейн провел указательным пальцем по столу, утягивая документ прежде, чем дочь успела коснуться его. — видишь ли в чем основная проблема: ты слишком молода и мягка ко всему, а Сьюзен способна совладать с обязанностями, и в экстренной ситуации пристрелить любого, кто встанет на пути нашей Династии. Я, будучи твоим наставником, ценю твою пользу, принесенную комиссии, но этого не достаточно, чтобы предводительство целиком и полностью перешло под твоё крыло. Ты сама ещё птенец. — Поверить не могу, — шепот разошелся по всему офису, не давая словам быть удержанными при себе. — Я способна на убийства, отец. И справлюсь не хуже этой…женщины. Откуда ты вообще её достал? Эффектная невеста Куратора продолжала хранить молчание, лишь стоя в метре от эпицентра разговора. Но теперь она подошла ближе, становясь за спину Евы. Её пальцы в ярко-красном лаке на ногтях теперь опустились вместе с ладонью на плечи, откидывая с них русо-медовые пряди вьющихся волос. Светловолосая вздрогнула, но с места не двинулась, продолжая буравить взглядом злосчастные бумаги и всматриваться в подпись, принадлежащую кому угодно, но не отцу: — Это ведь можно проверить, не правда ли? — коварная ухмылка озарила лицо эффектной женщины. — приведите сюда какого-нибудь, пусть покончит с ним одной пулей. Хотя бы нажмет на курок, делов-то. Сердце девушки забилось с бешенной скоростью, напитываясь лёгким синим свечением, но попытка утихомирить себя оказалась удачной, поэтому Ева позволила себе коротко впитать как можно больше воздуха, сжимая ладонь в кулак. Дрожащие пальцы судорожно вертели небольшое серебряное колечко на мизинце, позволяя снять минимальную, но всё же долю, стресса. Серые, точно копия Евы, глаза отца сощурились, что означало его одобрение с легким сомнением. Девушка со скрытым ужасом наблюдала как его рука тянется к кнопке вызова, и спустя несколько мгновений с того конца раздаётся голос, обрывающийся фальшивыми нотами аппарата связи. — Приведите ко мне Оуэна из двенадцатого отдела, и побыстрее. Ева резко замирает, прекращая теребить кольцо, и брови её сводятся к переносице прежде, чем это кто-либо успеет заметить. Он знает её слабые места. Последующая минута кажется слишком долгой, словно тягучая карамель заполнила всё пространство, обволакивая время сахарными комками. Дверь в кабинет открывается после протяжного стука и положительного ответа в виде дежурного «Войдите!» грозным басом. Непонимающий Оуэн, чьи аккуратные, широкие брови, лишь недавно выщипанные Евой после их свидания, сводятся к переносице, проходит в центр кабинета. Она чувствует его присутствие с помощью ненавязчивого парфюма, подаренного ею на прошедшее рождество, когда они впервые провели праздник вместе, на следующий день переглядываясь на работе, когда она в очередной раз следила за управлением сразу пяти отделов, бережно кладя текст с информацией о миссиях на столы печатников. — Вы меня вызывали, Куратор? — взгляд мужчины останавливается на подрагивающей Еве, опустившей взгляд куда-то в угол позади отца. Он уж было хотел подойти к девушке ближе, но Кроувел поднялся с места, предоставляя дочери пистолет. — Что здесь происходит? Её неуверенная рука сомнительно потянулась к орудию убийства, и, застыла в миллиметре от него. Холод грузного металла Ева ощутила слишком ярко, прикрывая начинающие искриться глаза. Сердце гулко долбило в груди, прося дать ему свободу — выйти наружу, вдохнуть и расслабиться. Словно оно задыхалось внутри, перекрывая доступ кислорода в лёгкие. Она выдохнула, всё-таки касаясь горячего оружия, отчего темно-синие глаза Оуэна расширились и он вопросительно посмотрел на девушку, параллельно с этим хмуря лоб, отчего меж бровей пролегла ярко-выраженная вертикальная кожная складка, со временем оставившая небольшие очертания при любом выражении лица. Сьюзен отошла в сторону, наблюдая за картиной с превеликим удовольствием и сложила руки в лёгкий замок, опуская их к чуть блестящей юбке-карандашу. Колхейн поднялась с кресла, сотню раз успев пожалеть, что выбор пал именно на такие неподходящие в данный момент каблуки. Шпильки так и норовили сломаться под небольшим весом девушки, а святая уверенность в собственной непоколебимости канула в пропасть, оставляя Еву наедине с навязчивым страхом. Слова «самое страшное — бояться страха» заиграли новыми красками. Она вообще не была из тех, кто боялся мельчайших преград, ломая их с помощью логически выстроенного мышления и непостоянного нахождения в комиссии: когда ты не являешься её официальным работником, а твой отец не позволяет тебе отправляться на миссии, спасая нежную шкурку — всё в жизни легко. — Сделай это, — слащавый глас женщины пришелся как нельзя кстати, выводя девушку из оцепенения. — направь пушку, нажми на курок — и должность твоя. Животные инстинкты предпочли остаться где-то глубоко. Там, где Ева похоронила их на пару с уверенностью в следующем дне. — Ева. — шепотом пытается вразумить девушку Оуэн, смотря на неё всё с той же нежностью. Словно это не она наставила на него пистолет, не в силах подойти ближе, чем на два метра. Ироничность ситуации достигает предела: вечное будущее в роли предводителя Династии и любовник, чья любовь к ней не взаимна. Разумеется он не знает что стоит на кону, но последние дни, в которые девушка без остановки говорила про передачу всей комиссии на её плечи отдавались гулом в его голове. В этом можно было быть уверенным. Стиснутые до онемения зубы скрежетали так тихо, что полная тишина в помещении казалась через чур неправильной. Хотя какая к черту правильность, когда дуло оружия смотрит в сердце, бьющееся воедино с её, молящим остановиться. Его страх врезается в подсознание Евы, отдаваясь нервным хлюпом в сердце, и теперь она целиком и полностью чувствует любовника. Он боится её, и свечение синих вен оказывает тот же эффект, что и дуло, направленное на него. Колхейн может перенять его страх на себя, отключить к чертовой матери и дать его энергии иссохнуть, погружая мужчину в вечную темноту, но она не жестокое животное. Она подносит палец к курку, дрожа всей рукой, и отец сзади кашляет, как бы торопя события. — Не из того теста ты слеплена. — ухмыляется Сьюзен за пару секунд до того, как Ева спускает курок, обречённо плюхаясь в кресло, когда во взгляде отца читается некоторая тень разочарования. Гулкий звук раздается по всему этажу. Да так, что женщины из ближайших отделений вскрикивают, а некоторые продолжают набирать отчеты, стремительно вписывая подробности совершенных злодеяний. — Думаю каждый присутствующий согласится с неготовностью девчонки на должность. Дыра в отполированном, деревянном полу, находящаяся в миллиметре от мужчины, всё ещё дымится, а жертва громко вдыхает воздух, шокировано глядя на не свершившуюся убийцу. Она не справилась. Никто и не надеялся на успех, и лишь Оуэн сглотнул, расправляя широкие плечи. Даже не поднимая взгляда на ту, что чуть не прострелила его насквозь, оставляя лежать на темном паркете наполненного дымом кабинета Куратора. Разочарование априори должно было его пропитать, ещё в самом начале, когда Ева предоставляла ему возможность уйти, не пытаясь починить поломанное. Мужчина был заслуженным работником двадцати четырех лет. Рапорты у него отличались детальной точностью и идеальностью исполненного долга, если это можно так назвать. Он и сам был прекрасным, не подходил для этой жестокой должности. Ему бы в какую-нибудь кампанию айти-сотрудников, на работу ходящих с ланчем в контейнерах. Ева могла представить Оуэн, обсуждающего с каким-нибудь Майклом из отдела по обработке данных, семейный отпуск и успехи детей во внешкольной деятельности. Но он был убийцей. Своего рода главным палачом двенадцатого отдела, где задания исполнялись если не каждый день, то четыре раза в неделю точно. — Я могу идти, Куратор? — ни то мужчина, ни то парень даже не дрожит, словно это всё казалось чем-то адекватным. Тем, что на постоянной основе вызывало горечь на душе и ни капли эмоций снаружи. Шок, очевидно, преследовал его лишь в начале. Он получает положительный кивок, удаляясь прочь. Конечно Оуэн будет её игнорировать до поры до времени, но дальше — как ни в чем не бывало пригласит в какой-нибудь ресторан и после всё по старинке. Так было всегда. Ева стыдливо опустила голову, глядя исподлобья на документы, покоящиеся на отцовском столе. Ещё бы, он так и придерживает их рукой, опустившись на положенное место. — Оставь нас, Сьюзен. — характерный бас неуютно давил на уши, заставляя девушку пожалеть о том, что слух у неё был отменный. Удовлетворенным взглядом он проводил выходящую за дверь невесту, теперь сверля взглядом юную дочь. «Провалиться сквозь землю» — вот, что пришлось бы как нельзя стати. Тяжелым металлом молчание разошлось по всему корпусу, словно даже за пределами офиса варварские сотрудники ожидали накал страстей, коего не произошло. Ева поерзала, заламывая и без того побитые после последней миссии пальцы, и вдруг заговорила, прерывая задумчивого отца. — Это же Оуэн, как я могла его застрелить? Это же Оуэн — звучало жалко, но девушка поняла это слишком поздно, когда Кроувел откинулся на спинку колесного кресла, подаренного ею самой на его предыдущий день рождения. Белый кожаный чехол еле слышно скрипел при легком раскачивании туда-обратно, словно дразня девушку. — Ты должна знать одну простую вещь, которая является стержнем нашей профессии: требуется отключение эмоций при каждом убийстве, даже если человек безмерно дорог. Твоя мать когда-то не совладала с эмоциями, пришел и её конец. — отец никогда не рассказывал о смерти матери, упоминая её лишь как ответственное должностное лицо комиссии. Имя женщины было тайной, бережно уложенной в склеп на семистах замках и одном лишь ключике, что пропал в пучине отчаяния Кроувела навсегда. — Кто этот мужчина? Твой любовник с неплохим резюме и вызывающим парфюмом в твоем стиле? Твоя неспособность справиться даже с ним говорит сама за себя: ты не готова. Сьюзен достойный кандидат, она находилась в засекреченном отделе наедине с несколькими персонами, представляя комиссию как Династию, отсылающую бесчисленное количество денег во всевозможные фонды — спасибо тебе за указ — и кампании, выгодные для сотрудничества. Усадить тебя в кресло и дать штамп в руки — это не то будущее, которое тебя ждет. Разумеется, все предопределено. Еще несколько лет поработаешь на комиссию, найдешь достойного мужа и управление перейдет на него, а ты будешь его правой рукой. А может и левой, как пожелаешь. Финансово ты не зависишь ни от меня, ни от кого-либо иного. Этого хватает на данном этапе, поэтому я не передам тебе Династию. Не в этот раз, милая. — Будущее, которое меня ждет, я выстрою без Вашей помощи, отец. — переходить на официальную манеру речи Ева позволяла себе редко, зачастую предпочитая раздражать Кроувела простецким «папа». Её упёртость не видывала границ, а потому, девятнадцатилетняя Колхейн жаждала чего-то большего, нежели непонятные пилюли и сумасбродные миссии включающие многочисленные убийства в девяносто пяти процентов случаев. Её список пунктов «стремлению к взбалмошной, наполненной жизни» показал первую неисправность. Выдал ошибку в пункте «Управление комиссией», когда взявшаяся черт знает откуда женщина посмела поставить подпись на сотнях бумаг, старательно не замечая вожделения мужчины, касающегося её руки по несколько раз за минуту. — Сегодня же вечером я поставлю штамп на передачу Династии в руки Сьюзен. После моей кончины. — после конечного высказывания отец встал с места, собираясь направляться прочь из помещения, но голова его загудела, вызывая жгучую боль, словно кто-то лавировал меж его мыслей и воспоминаний, дергая самые сокровенные тайны и секреты. Он развернулся лицом к сидящей дочери, чьи руки слегка искажали пространство, и её напуганное лицо подтвердило его догадки. — Прекрати. Ева не совладала с силами, пропитываясь чужими мыслями, ловя обрывки фраз со всех сторон и несвязно вырывая чьи-то воспоминания. Давя на больное, она поражала невинный разум, проходящий сверкающим голубым по венам. Её дыхание сбилось, глаза прикрылись и она, наконец, обмякла, теперь дрожа всем телом. Приступы, за её девятнадцать лет, происходили всего-навсего трижды, но каждый из них был чертовски неизведанным. В остальное же время она «пробуравливала» человека, касаясь самого сокровенного, основополагающего его страхов, и выплескивала на поверхность, разразив галлюцинации повсюду. — Простите, Отец. — она встала, поспешно доставая медикаменты, и нервно заложив под язык две таблетки, покинула помещение, мысленно посылая весь мир к черту. Разумеется, она не будет сидеть на месте. Нужно срочно найти выход из ситуации, стоит только поразмыслить и убедить отца в неправильности его решения, явно принятого наспех. Мужчина, которого она знала, ни за что бы не канул в пропасть ради женщины, а уж тем более, мало знакомой. Вероятно, появиться спроста она банально не могла — о Комиссии знали лишь те, кого избирали. Но почему, будучи сотрудником и заправляя порядком отделов, Ева ни разу не видела потаскушку-Сью и вся информация о ней — это новый статус в виде жены Куратора. — Почему сейчас, отец? — пробормотала Ева, хмуря темные брови. Пазл в её голове никак не складывался, а всё, что она смогла «нарыть» на отца в его собственных мыслях — это свидания с невестой, более походящие на заранее зазубренную выдумку. Словно он знал, что дочь полезет в голову, отыскивая самое сокровенное. А главное: кому принадлежит имя Грейс и почему оно заполнило все мысли разом, скрывая тайны, словно пузырчатая пленка-спаситель?***
Мягкий шелк черного платья облегал фигуру, начинаясь отсутствием ткани на хрупких плечах, но её присутствием по длине всей руки. Медовые волосы свободно бежали на лопатках, не позволяя хоть одной пряди выбиться, перебираясь на плечо. Шея жутко ныла после последней миссии, конец которой пришелся на официальный девятнадцатый день рождения Евы, отмеченный в компании отца, его невесты, с которой уже сегодня планировалось обручение, и с новоявленной сестрой — Лайлой, ставшей единственным родственником, с которым Колхейн нашла общий язык. Они уже успели посетить ночное заведение в первый же день знакомства, когда Питтц ворвалась в её маленькую квартиру, нагло осматривая студию: — А у тебя есть вкус, сестренка. — мягко усмехнулась бедуинка, смотря в обширное окно. Ева лишь нервно вздохнула, протягивая руку к ментоловым сигаретам. Ей совершенно не нравилась собственная привычка, но отказаться от неё полностью и целиком она готова не была. — Ты из тех дрянных анорексичек, хватающихся за алкоголь чуть что, а? Или просто хреновая зависимость? — Скорее привычка, когда нервы сдают к чертям. — раздраженный голос новой сестры Лайла восприняла совершенно адекватно, чуть склоняя голову. — Слушай: у меня недотрах, у тебя — кокнутые нервы. Я знаю одно местечко неподалеку от твоей квартиры. — удивительная откровенность Питтц приятно удивила Еву. Колхейн-старший был скуп на честность и откровенные разговоры с дочерью, поэтому всему учиться приходилось самостоятельно, рассчитывая лишь на неограниченное количество долларовых купюр и нянек, держащихся в их доме не более двух дней. Теперь дочь превратилась в настоящую девушку, имеющую собственные доход от Комиссии и получила славного друга с преимуществами, до сих пор отказывающегося говорить о том случае, когда она чуть не вынесла его мозги, вместо этого лишь разочарованно отворачиваясь от нее всякий раз, когда её взгляд падал на него. — Возможно, отдых мне не помешает. — Ева сдалась, наконец спокойно вдохнув воздух. — что за место? Лайла хитро улыбнулась, прильнув губами к бутылке бурбона, и, слегка нахмурившись, оторвалась от бутылки. Действия казались настолько отточенными, что Ева даже задумалась: действительно ли из них двоих именно она страдает от зависимости к вредной привычке. — Да так, ночной клуб в центре Нью Йорка. На самом деле, там работает моя бывшая девушка — Мишель. — брови Колхейн взметнулись. — Она, вроде как, владелица заведения и все напитки за её счет нам не помешают, не так ли? Я чувствую, тебя что-то тревожит. Ева закусила губу изнутри, чувствуя подводящую сухость горла. Слишком долго она сторонилась никотина, подобающе настоящей леди, пытаясь бросить привитую в шестнадцать привычку. Её тело непроизвольно вздрогнулo, она перехватила пачку прежде, чем девушка напротив, и судорожно достав раковую палочку, подожгла попавшейся под руку зажигалкой. Ей всего девятнадцать. По официально принятым законом Соединенных Штатов Америки она все ещё ребенок, подросток. Вероятно, слишком многое стояло за хрупкой спиной юной Колхейн. — Если быть совсем уж честной, — откровение снизошло прямиком в момент попадания привкуса ментола в легких. — все, что меня тревожит — это твоя мамаша с маниакальными наклонностями убийцы. Лайла повела плечами, все-таки схватив сигару, и уставилась куда-то мимо Колхейн, нервно сдирая чёрный лак, явно пробывший на ногтевой пластине не меньше месяца. — А знаешь, уже самое время отправиться в клуб, — переводить темы она очевидно умела, а для умения требуется практика, соответственно, Лайла неплохая лгунья. Так решила светловолосая, оставляя для себя лишь единственный вариант: сделать вид, что не заметила резкой перемены настроения Питтц и её ничуть не насторожили различные фамилии Сьюзен и новоявленной сестренки. Ева охотно кивнула, направляясь в гардеробную. Этой Лайле явно нельзя доверять.***
Поправив блестящие серьги Колхейн наконец была готова к выходу из комнаты, в люди, где её уже не могли дождаться различные дамы, обсуждающие свадьбу Кроувела Колхейна и его эффектную невесту. Люди любят сплетни, а создавать их — ещё сильнее. Поэтому строгий инструктаж, проведенный ей и Питтц она все же выслушала, не упуская лишь один пункт: никаких личных разговоров с незнакомцами. И то, запомнилось ей это лишь потому что дочь будущей Куратора бодро разразила комнату едким ругательством, аргументируя негодование желанием познакомиться с новыми личностями, возможно, найти какого-нибудь паренька на ночь. Ева стёрла выступившую слезу, нелепо чертыхнувшись словно в первых раз, и, пожелав себе мысленно удачи, отправилась в зал, откуда жадными взглядами её поражали редкие репортеры-интервьюеры, которым чудом удалось пробраться на закрытое мероприятие. Подключи отец всю мощь комиссии, из доверенных лиц осталось бы всего несколько человек, и то хранящих некоторые тайны. — Ох, здравствуй, милая! — писклявым голосом просипела зрелая женщина, поправляя явно наращенную шевелюру. — вылитая мать, тебя и не узнать, Ева! — Вы знали мою мать? — слегка охрипший после курения голос подводил, а волнение — ещё больше. Никто прежде не упоминал имя той самой, когда-то выбранной самим Кроувелом. — Разумеется, милочка. Её знали все! Грейс была потрясной женщиной, даже лучше — неповторимой. Неужто Кро-Кро тебе все уши про неё прожужжал. Такая красивая пара, и такой несчастный финал... Врагу не пожелаешь, что тут сказать. Холод табуном разразил сердце девушки. Ева приложила огромное количество усилий, перебарывая таблетки и их ограничение от её силы, чтобы проникнуть в разум весьма поверхностной дамы, два дня назад проигравшей в покер на раздевание. Грейс мелькала лишь именнем, словно кто-то стёр образ загадочной женщины из памяти, оставляя место лишь ровной улыбке и даты похорон, когда белоснежный гроб под землю. Неужели мать действительно погибла на скудной миссии, да ещё и при таких грустных обстоятельствах: в голове дамы мелькал её разговор с Грейс, чей голос раздавался размытым эхом. Жалобы на очередную ссору в браке, тяжесть заботы о новорожденной малышке, и немой вопрос самой дамы: «но ведь всего две недели назад у тебя не было живота, милочка. Колдовство.» Ева, больше не в силах оставаться наедине с чужими воспоминаниями, оторвала от женщины взгляд, смаргивая несколько искр. Вены мгновенно преобразила привычный голубоватый оттенок, располагаясь линиями под тонкой кожей девушки. Церемониальная музыка заиграла ровно в тот момент, когда к Колхейн подбежала Лайла, облокачиваясь локтем на плечо светловолосой, и тихо хихикая от пьянства. В последнее время Питтц явно стала перебарщивать с алкоголем. Дамы и господа разошлись по две стороны, создавая невидимую дорожку для невесты. Жених уже давно стоял у венца, полный готовности обменяться кольцами и связать с собой противную Сьюезен. Ева обернулась на звук скрипа обширных дверей, в проеме которых показалась эффектная женщина в чертовски блестящем свадебном, пышном платье, подол которого заканчивался в неизвестной дальности. Она гордо вышагивала, попутно кидая наигранные усмешки незнакомцам, и наконец дошла до конца, становясь напротив отца. Сьюзен была немного выше ростом, и уж точно стройнее. Коренастый отец, в чьей внешности красиво было лишь лицо, широко улыбался, словно происходило что-то поистине волшебное. Произносящий молитву священник грубо прокряхтел часть, упоминающую кольца, и толпа оживилась после его нужной речи о любви на века. — Черт, они реально будут вместе, — как бы невзначай выкрикивает Лайла, вызывая легкий смех близстоящих людей, расценивших высказывание как шутку. — Не могу поверить, что их можно назвать милыми, — Ева слабо улыбнулась, понимая, что пришел конец их мирной с отцом жизни. Теперь есть еще два члена семьи, а точнее: в два раза больше недосказанностей и проблем в целом. — Наверное, такое прекрасное событие стоит отметить кучей алкоголя. Пойду освежусь, ладно? Потом расскажи как прошла остальная часть. Лайла лишь кивнула, закидывая в рот найденное где-то канапе.***
Вот уже несколько часов назад все начали расходиться. Остались лишь самые стойкие, желая впитать всю ценность богатств и наделать как минимум тысячи фотографий на будущее. Вероятно, именно за этим здесь стоял симпатичный фотограф, лениво щелкающий по кнопке. — Слушай, привет. — Ева привлекла внимание паренька, кажется одного возраста с ней, и неловко улыбнулась, почесав левое запястье. — Ты не видел виновников торжества в последние тридцать минут? Никак не могу найти их. — Лучше и не пытаться. Они сбежали в какую-то комнату и больше не появлялись. В левом крыле, вроде. — его узкие глаза практически исчезли, когда он подозрительно сощурился. — А тебе чего? Стоит ли говорить мальчишке, что теперь она каждую секунду будет проявлять паранойю, пока не убедится, что отец в безопасности, когда Сьюзен-неизвестная разгуливает по коридорам его дома, вечером укладываясь с ним в одну постель? Нет, это однозначно повлечет последствия. О таком и задуматься всерьез-то стыдно, что уж там распространять опасения на других. — Да так, ничего особенного. Отец задолжал мне свадебную партию в шахматы, а сам ушел. — фотограф, казалось, даже и не слушал девушку, вновь взявшись за фотографии. — В любом случае, спасибо за помощь. Ева снова пошла против подавляющих способности медикаментов, тщательно пытаясь уловить энергетику Кроувела, но тот словно пропал с радара. Поступил краткий удар с его волны, и все замерло. Дикая боль пронзила голову девушки, заставляя её тихо проныть, пока она пошатываясь двигалась вдоль коридоров, проверяя каждую комнату на наличие живого существа. Но нет, все скопились в бальном зале, и лишь одна пара нарушила всякие рамки, уединившись прямо в столовой, куда ворвалась Ева, непроизвольно краснея и принося извинения. — Да где же ты, черт возьми? — сигналы так и не появлялись, а силы иссякли в конец. Колхейн замерла, осознавая всю важность момента: перед ней последняя дверь в доме — спальня отца, и если его там нет, то она совершенно точно поднимет панику. Дверь медленно открылась, разнося истошный крик по всему дому. Ева дрожала всем телом, широко распахнув глаза в ужасе, и губы её то и дело тряслись, напряженные от рыдания. Перед ней предстала самая что ни на есть криминальная картина: перерезанное горло отца, через которое тянулась вязкая, бордовая жидкость, и остекленевший взгляд в потолок, где с отвратным лязгом скрипела люстра, ударяя бриллианты-украшения друг об друга. Пред тем как Ева успела коснуться отца, все еще не веря своим глазам, её обхватили крепкие руки, уводя прочь из помещения. Гул и напущенные вздохи отдавались ударами в ушах, голова гудела. Громкие просьбы позвонить в полицию, и раздраженные ответы, оповещающие о том, что это уже сделали давно, совершенно не волновали девушку. Бегущая к ней Лайла вдруг взывала от боли, хватаясь руками за голову. Держащий Еву мужчина отлетел к стене, тяжело глотая воздух. Колхейн отчаянно взвыла, сбегая в нижнюю ванную, и теперь она была уверена на все сто процентов: эта сука поплатится.