*
Нью Йорк, 2012 год. Ева поморщилась, всматриваясь в пустоту одинокой квартирки, и нахмурилась, останавливая взгляд на дипломе с подтверждением удачного окончания курса комиссии. Теперь приходилось останавливать себя, чтобы не сорвать мусолящую бумагу, оформленную в рамке на тумбе в проходной. Легким жестом подхватив связку жгучих холодом ключей, она поспешила покинуть помещение. — Я ухожу! — заявила Ева, после ловя себя на глупой привычке. Лайла давно съехала в отдельное помещение, на прощание пообещав вернуться спустя время, и теперь оповещать об уходе было некого. С долей иронии рассмеявшись собственной глупости, девушка повернула ключ в скважине, окончательно ограждая себя от небольшой квартиры-студии, купленной ею ещё после первых пяти месяцев официальной работы в комиссии. Идти в основной корпус Комиссии вовсе не хотелось, а сплошные тучи, предвещающие ночной дождь, ограждали от желания устроить легкий пикник в гордом одиночестве. Женские шнурованные ботинки ступили в свежую лужу, капли от ударов которой еле заметно полегли мелкими пятнами на капроновых колготках агента. Её классические-студенческие чёрные шорты слабо, но все же согревали область талии, сдерживая под собой края бежевого легкого свитера. И лишь пальто действительно пришлось по промерзлой погоде. Ева вдохнула свежий воздух после грибного дождя, прошедшего парой часов ранее, и взметнула взгляд к ближайшей кофейне, крепко прикусив губу. Вероятно, именно там коротал время напарник, возясь с бесконечными числовыми расчетами и черновиками отчетов о прошедшей миссии, выполненной строго по уставу. Предупреждающий грозовой раскат окатил главные улицы дождливого Нью Йорка, и агент, пряча всякое колебание куда подальше, приняла простое решение: идти только вперёд, прямиком навстречу парню двадцати четырех лет, имеющему обыденную привычку поправлять наручные часы. Гулкие звуки яростных машин, плотные пробки и раскачивающиеся в парках деревья, подсвеченные многочисленными светофорами и вскоре фонарями, обычно загорающимися в районе восьми вечера — вот с чем наедине не желала оставаться девушка, наконец потянув ручку входной, прозрачной двери на себя. Бариста, знающая личность вошедшей уже вот как несколько месяцев, тепло улыбнулась, ярко сверкая ровной линией белых зубов. — Ева! — воскликнула Майя, облокачиваясь миниатюрными ладошками на барную стойку из чёрного крашенного дерева, отполированного лучшими мастерами центра города. Несколько меню: для закусок, напитков и фирменных кружек-термосов и справочников с рецептами пошагового приготовления различных видов кофе, лежали слева от кассы, редко открывающейся для вложения купюр. Теперь оплата в основном принималась банковской и подарочными дисконтными картами, но находились и пожилые посетители, изредка вкладывающие несколько измятых долларов прямиком в руки работников, мягко прося типичный капучино или крепкий глинтвейн. Миссис Норрис была такой, вот только она уже пару недель коротала в приближенном госпитале, задыхаясь от нехватки кислорода в легких. Об этом Колхейн также узнала от баристы, пока та протирала барную стойку для посетителей прямо напротив кассы. — Тебе тыквенный латте, как обычно? Кстати, вчера в меню добавили новый напиток. Твой молодой человек отказался его брать. Я ему напрямую сказала: почему бы тебе не скупить весь чёрный колумбийский? Он его берет буквально каждый раз, да и сахар не всегда просит. — Он здесь? — спросила Ева, пропустив остальные слова мимо ушей. После миссии они так и не поговорили, из-за чего давящее чувство вины мешало спокойно класть пищу в рот. Майя положительно качнула головой, хитро прищуриваясь: — Если честно, мне показалось, что он разочаровался, когда вошёл сюда. Я имею ввиду, он словно искал кого-то взглядом, а не увидев знакомого лица, просто сделал заказ в привычной манере и уселся около окна на втором этаже. — Ева подняла брови, отрицательно мотнув головой. Он никак не мог искать её. — Я бы поставила двадцатку на то, что ты ему неравнодушна, но мне нужны деньги на новый мобильник, так что просто напоминание в сотый раз: этот паренёк смотрит на тебя с чертовым тёплом, а остальных взглядом прожигает. Говорю тебе, упускаешь счастье, подруга. Острота глаз Майи порой была чрезмерна, ошибочна. И хрупкие плечи девушки содрогались от постоянного, беззаботного смеха. Её притупившийся британский акцент пропал после поступления баристы в Нью Йоркский университет искусств, в который она сбежала из Англии в семнадцать, таща с собой обильную папку работ личного авторства в собственном стиле. У них с Евой была незначительная разница в возрасте: Колхейн всего двадцать четыре года, баристе — почти двадцать полных лет. Внешность работницы отличалась медовыми глазами, разрез которых имел лёгкую азиатскую манеру, а пышная копна афроамериканских волос и шоколадная кожа вводили Еву в восторг. Плотно забившаяся в кутикулу масляная краска болотного цвета беспрерывно мелькала уже в течение трёх месяцев осенней поры. Сейчас за окном начало холодного, пасмурного ноября. — Тогда мне один тыквенный латте большого размера и… пожалуй, всё. — бариста ловко пробила заказ, принимая оплату, и улыбнулась во все тридцать два зуба, заговорщически подмигивая светловолосой, мол «подумай над моими словами». — сможешь отнести на второй этаж, молю тебя? Мне действительно нужно поговорить с ним. Майя положительно кивнула, дав ответную «пять» Колхейн, и принялась за заказ следующего посетителя, гаркнувшего что-то про горячий шоколад с двойной порцией фирменного зефира. Тихий джаз в компании тёплого света лампочных гирлянд и пледов прямо на стульях, попарно примкнутых к редким столикам, меж которых было достаточное количество пространство, и два этажа сплошного уюта — вот что в себе сочетала кофейня «Амбрелла». И название было неспроста: на стенах были закреплены зонтики осенних темных цветов, а на входе стояли отдельные корзины с зонтами в аренду. Она поднимается, с характерным звуком ударяя подошвой об лестницу из светлого дерева. Где-то сбоку один из немногочисленных посетителей перевернул страницу газеты, где жирным шрифтом явилась новость дня «Династия Колхейнов перешла под крыло дамы-инкогнито». Ева гулко фыркнула, неприязненно перебрав плечами, и на долю секунды замерла: у широкого окна с чёрным блокнотом сидел номер Пять. Он отстранённо постукивал карандашом об поверхность стола, глядя на дождливый Нью Йорк, разразившийся природным грохотом, и добравшись рукой до кофейника, налил в опустевшую кружку горький напиток, не обращая внимания на характерный пар, проходящий словно вальсом кверху. Пятый, очевидно, заметил её боковым зрением, но ничего не сказал. Лишь откинулся на спинку кресла с массивными ручками от края до самого основания, и тихо кашлянул, лениво отпив терпкий кофе. — Извинения приняты, — ни слова больше он не произносит, когда напарница приземляется строго напротив, покоясь в таком же твёрдом кресле кремового цвета. Ядовитость зелёных глаз завораживает, но Ева чуть ли не безразлично кивает в ответ, сдерживаясь от едкого комментария. Харгривз имеет право на столь небрежное обращение, но отказ от банальных манер вызывает в девушке отрицательные эмоции, сопровождаемые потупленным взглядом в стол. — Я должна была узнать что у тебя на уме, Пять, — скупое на одобрение парня оправдание выходит неуместным до невозможности, из-за чего губы Евы сжимаются, непозволительно долго задерживаясь в напряженном положении. — На кой черт лезть в мою голову, Ева? — его холодность пугает, притягивает, топит вглубь к ядовитому дну. Напряженность мужского тела и разума нагнетает, словно запретный плод, такой желанный на пробу. Нет, она не будет рыться в его голове. Хватит с них обоих. Спектр эмоций людей вокруг давит в виски, и тысячи посторонних мыслей мешают сосредоточиться на одном лишь человеке. Ева молчит, борясь с собственной способностью, неподвластной должному управлению. Она больше не отвечает за контроль над собой, по крайней мере в момент обостренной паники. Номер Пять хмурит выразительные брови, пытаясь выйти на зрительный контакт с напарницей. Она видит его, чувствует и молча молит отвернуться. А потому, закрывает глаза, все же решаясь достать оранжевую банку с медикаментами. Майя подходит вовремя, улыбчиво устанавливая тыквенный латте на пробковую подставку. Где-то звучит приглушенное: «С ней все в порядке?», отдаваясь гулом в ушах, и темноволосый парень лишь кивает, прося баристу покинуть их. Колхейн тотчас же примкнула губами к металлической трубочке, втягивая характерную пенку с корицей, и кинула в рот две капсулы, с облегчением вдыхая воздух ртом. Смерч из чужих мыслей прекратился, оставляя её наедине с собственными мыслями, и она наконец смогла взглянуть на Пятого, теперь проявившего хоть и скудную, но эмоцию: непонимание. — С некоторых пор этим сложно управлять. — глухо оповещает Ева, вновь примыкая губами к напитку, обволакивающему стенки горла, и мягко осаживающему свою долю на остром языке. — Я не хотела, чтобы это зашло так далеко. И мне однозначно не стоило лезть в твою голову, Пять. Но твой алкоголизм и одержимость идеей о спасении человечества от апокалипсиса сведут нас обоих в гроб. Мне нужно точно знать как оберечь нас от казни, ладно? — Меня бы здесь не было, если бы не кое-что важное, — Пятый залпом выпил оставшееся содержимое чашки, слабо морщась от осадков кофейной гущи на дне, и слабо усмехнулся, видя заинтересованный взгляд напарницы. — у нас есть возможность сбежать. Основополагающей их взаимоотношений являлась, безусловно, работа в комиссии: их назначили напарниками четыре года назад, но не было ни единой проваленной миссии, и все рапорты отличались идеалистическим описанием выполненной работы. Ева замерла, прекращая тянуть любимый латте, и напряглась всем телом, устремляя взгляд куда-то в окно: — Я не могу сбежать из Комиссии, — краткий смешок парня оказался не настолько тихим, чтобы остаться в пределе его слышимости. Колхейн подалась вперед, вновь поглощая напиток, пока Пятый нетерпеливо опустошил уже, вероятно, четвёртую чашечку кофе. — Я всю свою жизнь жаждала идеей управлять Комиссией, заставить изменить правила. Найти другой выход из ситуации, ограничивающий нас от убийств. Хотя бы сократить их количество на большой процент. Если не сейчас, то когда мне представится возможность прострелить мою несносную мачеху и наконец вершить действительное правосудие во благо народа? Номер Пять молчал продолжительное время, очевидно, обмозговывая сказанное напарницей. Ясно было одно: он с ней не согласен. Убийство — непосредственное устранение проблемы без шанса на восстановление, в любом ином случае — всегда есть вероятность того, что в том, кого пытались исправить, ограничивая от всего плохого, все-таки проснётся преступник мирового масштаба. — Оцени это как взрослый, глубоко мыслящий человек, ладно? — под его холодным взглядом охота лишь закурить и, забрав небольшую сумку, уйти прочь. Обратно домой, где вероятно она и забыла закрыть окно, в которое вот-вот польётся чертова туча капель. — С чего сейчас настал лучший момент? Ты продумала план до мелочей, не исключая возможности провала? Какова вероятность успеха и твои планы на дальнейшее будущее? По крайней мере на то, что тебе осталось до конца света. Ева лишь отрицательно мотнула головой, признавая частичное поражение. У неё взаправду непродуманный план. — Тогда что ты предлагаешь? — Колхейн проследила за парнем, быстро осмотревшемся по сторонам, и тихо повторила вопрос, наконец привлекая его внимание. — Не здесь, нас могут услышать. — Ева слышала эту фразу десятки сотней раз в кино и книгах, всегда считая их интригующими. Теперь это пугало, вводило в панику и нагоняло противные мысли: кто пытается подслушать, отследить? Пятый резко обхватил руку девушки, вводя ту в крайнее заблуждение, и, бросив на их теперь уже соединенные руки короткий, смущенный взгляд, быстро телепортировался, оставляя единственного посетителя на втором этаже в глубочайшем шоке. Вспышка, в которой они возникли после появления в квартире, вызвала небольшой поток ветра, снеся пустуя бутылку из-под Бурбона. Еву чуть не сложило пополам от взбучки, заставляя на секунду присесть на пол. — Опять не ела, — констатирует номер Пять, нагло приближаясь к холодильнику. Пустые, обмороженные полки, явно ввели его в заблуждение, но он лишь фыркнул, взяв взяв домашний телефон, и набрал издавна заученный номер. — Здравствуйте, я хочу сделать заказ: одна веганская лапша с кунжутной посыпкой и одна куриная в соусе кари. На адрес данного телефона, да. Мужчина небрежно кинул телефон на место, не обращая внимание на безразличный взгляд напарницы, и приземлился на диван, просекая взглядом пачку сигарет прямо у него перед лицом — на низком стеклянном столике. — Почти завязала, — проследив за Пятым, Ева заметила его негодование. Он всегда относился к табаку с большой опаской, словно это прочерчивало жестокие ассоциации с прошлым, забыть которое было невозможно. Девушка чувствовала это, периодически натыкаясь на тревожность его расшатанного за годы работы мозга. — Просто выдался плохой день, сам знаешь. За последние годы ею овладела постоянная паранойя и отсутствие каких-либо потребностей в еде. Она ела нечасто, забывая позавтракать чуть ли не каждый день, и лишь Пятый тащил её в бары, заставляя принимать пищу. Её вопрос о его заботе он аргументировал участие в жизни организма Евы тем, что несмотря на все недостатки (кои он даже не смел перечислять, только отнекиваясь), он бы не хотел потерять такого качественного напарника. Колхейн на этом останавливалась, внушая себе удовлетворенность ответом. — Да уж, не часто приходиться рыться в чужой серой массе. — съязвил парень, посматривая на левую руку, где запястье было перемотано белой марлей, и лишь в некоторых местах просачивались следы свежей крови. — Насчет плана, кстати. Первым этапом я вырву из тебя чип. Ева выразительно подняла брови, отходя от номера Пять на значительное расстояние, и отрицательно мотнула головой. Чипирование было обязательным пунктом для каждого работника комиссии, чтобы отслеживать агентов не составляло труда, и в случае побега их всегда можно было отследить. Разумеется, неимоверной боли в процессе не было. Половина и не подозревает о встроенных в них маячках, провоцирующих их на более жестокое убийство, чем они смогли бы совершить, находясь в абсолютно адекватном состоянии. Насколько это было возможно — быть адекватным. Разрезать собственную плоть не было никакого желания, но от осознания того, что в её теле таилось что-то чужое, отдающее в мозг вовсе не приятные сигналы, побуждающие Колхейн беспощадно разрывать виновников изнутри, «заражая» их разум бесчисленными галлюцинациями, лишь бы не не почувствовали боли выстрела, целиком и полностью концентрируясь на попытках отогнать самые дикие страхи больного сознания. Из них сделали орудия-машины для убийств, наподобие тряпичных кукол. Стоило Куратору потянуть за ниточки, и Ева уже отправлялась на новую миссию на пару с Пятым, мысленно напоминая себе о том, что нужно лишь подождать. Она отомстит за отца. — Я уже извинилась, это раз.— Колхейн заранее знала ответ на поставленный вопрос, но все же решилась. — Два: когда я успела согласиться на твою безумную идею, которую ты даже не огласил? Номер Пять закатил глаза, досадно фыркнув перед тем, как началось объяснение. Но стоило ему открыть рот, как настойчивый писк дверного звонка раздался неприятным звуком по всему помещению. Ева застопорилась, слегка затравленно смотря на дверь. Она прикрыла глаза, вены наполнились синим свечением, и уже спустя несколько секунд девушка громко выдохнула, улавливая мысли доставщика китайской еды, мечтающего оказаться дома со своей невестой. Его раздражение частично передалось Колхейн, спокойно заверившей напарника, что личность по ту сторону двери — не опасность. — Ваш заказ, — гнусавым голосом произнес работник, стоило Еве показать своё лицо, больше не ограждаемое «барьером». — две лапши и традиционное Ма Чиу на двоих в подарок от заведения. С вас восемь долларов и тридцать центов на чаевые. — Обойдешься, — появившийся прямо за спиной Евы, Пятый протянул ровно восемь долларов, давя едкую улыбочку. Доставщик громко цокнул языком, с глупой обидой принимая плату, и удалился прочь, бормоча нецензурные слова, отдавшиеся легким эхом по подъезду. — Не смотри на меня так. Я заказывал у них еду, и никаких дополнительных денег помимо стоимости заказа там нет. Он явно не стриптизерша, чтобы я отдавал ему лишние купюры. Ева лишь закатила глаза на высказывания напарника, к которым она привыкла за четыре года совместной работы. Номер Пять часто язвил, постоянно спешил в неизвестность и постоянно считал. Казалось, словно основой его жизнь были одни лишь цифры и постоянное беспокойство по поводу апокалипсиса.*
Комиссия, 2009 год. Ева вернулась с миссии всего несколько часов назад, успев в очередной раз повздорить с Оуэном и получить пулевое ранение в руку, теперь накрепко перемотанную бинтами. Рана ужасно саднила, даже пульсировала, иногда пропуская лишнюю струю крови прямо на бежевый вязанный кардиган. Колхейн попала в местный госпиталь, крепко сжимая челюсти, чтобы не взвыть от боли. Показываться перед Куратором в болезненном состоянии она намеренна не была, сжимая ткань больничной простыни, когда пулю наспех изъяли из руки, не посчитав нужным проводить операции. Кость раздроблена не была, чудом уцелев даже при такой ужасающей травме. Перекись жгла нежную кожу, провоцируя кровь за закипание. Задыхаться от крайне неприятных ощущений сил больше не было, поэтому все что было в силах Евы — это закрыть глаза и ждать верной отключки из-за потери немалого количества крови. — Не засыпай, милая, тебе нужно продержаться хотя бы пару минут, прежде чем мы начнем процесс зашивания, ладно? — мягкий голос медсестры убаюкивал, а чувство её тревоги Ева чувствовала настолько четко, насколько была способна, мысленно пытаясь заверить новенькую стажерку, что с ней все в порядке. Ей просто нужен недолгий отдых. — Сейчас мы сделаем тест на восприимчивость твоего организма к наркозу, и ты ляжешь спать. Только держись. Отвращающие саму девушку мысли лезли в голову: быть может, ей суждено умереть? Вероятно, никто и не будет скучать. Может Лайла погрустит денек-второй, а после как ни в чем не бывало запьет все любимым виски и сходит на могилу некровной сестры, которую уложат под землю рядом с надгробьем отца. Ева с постыдным эгоизмом представляла реакцию Оуэна. Наверняка тот уронит голову в руки, устало выслушивая извинения коллег, знающих о романе дочери Куратора, погибшего при неизвестных обстоятельствах, а после отнесет цветы к её надгробью, плотно сжимая губы в тонкую линию. Может даже закурит в её честь, пропитывая легкие ядовитым дымом, как бы напоминая о глупой привычке Колхейн. Но нет: Ева проснулась спустя несколько часов, резко поднимаясь на кровати, и завидев трубку, вставленную с помощью иглы в её руку, резко опустилась обратно на койку, чувствуя адское головокружение. Теперь же девушка сидела в проклятом кабинете, где год назад отец огородил её от правления Династией, и со всевозможной ненавистью смотрела на Куратора, выдыхающую дым толстенной сигары прямо в лицо падчерицы. — Как твоя рука, дорогая? — от такого обращения светловолосую передернуло, и она, поведя плечами, одно из которых пронзила дичайшая боль, язвительно усмехнулась, глядя прямо в глаза убийцы единственного близкого ей человека. — Донельзя лучше, благодарю за заботу. — говорить с женщиной не было ни малейшего желания, но пригласили её явно не на чай. И уж точно не ради душевных разговоров. — Рада, что ты идешь на поправку, — Ева осмотрелась, чувствуя чье-то присутствие в комнате, и прокрутилась на стуле, теперь замечая стоящего в дверях парня, чьи плечи были сжаты руками охраны. — Здравствуй, номер Пять. Пустите его, господа. Парень выглядел жалко — его выгоревшие на концах волосы свисали чуть ли не до плеч, а в на корнях имелось небольшое количество откуда-то взятого пепла. От него веяло безумием, промывающим кости страхом и большой долей растерянности. Его загоревшая кожа имела коричневатый оттенок в некоторых местах, а лицо выражало лишь ненависть ко всему сущему. Юноша крепко сжимал кулаки, и Еве даже подумалось, что его тонкие пальцы сейчас переломаются от той силы, с которой он вжимал их в ладонь. Колхейн вдохнула как можно больше воздуха, концентрируя внимание на парне. И то, что она увидела, ей вовсе не понравилось: боль, досада и паника пронзали истощенный годами в одиночестве разум, а все мысли забивались неизвестным девушке апокалипсисом. Что за человек стоит перед ней, теперь таращась на её сияющие вены. — Ты, — единственное, что он успел выдать, прежде чем Куратор вновь вызвала здоровяков-телохранителей, приказывая увести молодого человека. На худой конец незнакомец чуть ли не крикнул, пронзая слух. — Кто ты… Ева почувствовала волну тревоги, окатившей парня с головой, когда его обхватили под подмышками, буквально срывая его с места. — Это номер Пять, Ева. — эффектная женщина торжественно улыбнулась, наблюдая за реакцией падчерицы. — Твой новый напарник, которого ты обучишь. Колхейн вопросительно уставилась на женщину, заставляя подавить желание выкрикнуть «да ни за что!». Кажется, дело откровенное дерьмо.*
— Сама идея свержения Куратора неплоха, но устранению апокалипсиса это никаким образом не поможет. Все связано слишком тесно, а в папке по «концу света» мелькает только упоминания глаза-протеза и предостережение о том, что результатом попытки вмешательства станет лишь ухудшение ситуации. Я успел перерыть все архивы, пока ты мучалась от совести. — Ева тихо кашлянула, прожевывая нежный кусочек запеченной курицы в лапше. Множество альтернативных версий причин наступающего апокалипсиса вертелись в голове на пару с догадками Пятого, что проскользнули в её подсознание совершенно случайным образом. Суммарно их догадки можно было оценить в ничтожно малую вероятность правдивости. Каждый из вариантов был слишком предсказуем, не имел такого необходимого подвоха. — Основной вопрос в том, кому принадлежит искусственный и каким образом нам удастся это узнать, потому что обойти всю планету, интересуясь у каждого из семи миллиардов нет ли у него протеза — крутой вариант, но сомневаюсь, что это не займёт у нас всю жизнь, точнее ее остаток. Тем более мы не можем знать точно, что у виновника уже отвалился глаз, или что там с ним произошло. Это одна из причин, по которой тебе нельзя уничтожить Куратора сейчас. — Это навлечёт панику, кретины-комиссионники начнут пытаться отжать у меня мое по праву, и в итоге устранение апокалипсиса превратится в колесо фортуны — повезёт ли мне усмирить их. — Ева наконец уловила мысль напарника, подтвердившего ее высказывание легким кивком ровно в тот момент, когда пугающий раскат грома окатил небо, заглушая сигналящие где-то внизу машины. Девушка вздрогнула, и, взяв плед, валяющийся прямо под ногами, укуталась в него. — Дьявол, как же все запутанно. — Ясно только одно: нам срочно нужно попасть в две тысячи девятнадцатый и устранить причину апокалипсиса. Причём как можно быстрее, — парень раздраженно откинулся на спинку дивана, нервно накручивая еду китайскими палочками. — захват Комиссии станет следующей целью, если мы не сдохнем от какого-нибудь ядерного взрыва. Теперь тебе ясен план? Колхейн кивнула, потупляя взгляд в картонную коробочку с едой. Особого интереса фасолевые стружки и составляющая лапши в целом чем-то интересным не являлись. Комнату освещали лишь теплые гирлянды, заменяющие яркий, искусственный, холодный свет лампы. Пожалуй, любой ответ на высказывание номера Пять казался лишним, поэтому она продолжала молчать, изредка посматривая на напарника, расслабленно поедающего пищу. Уверенность в том, что в мыслях он уже продумывает подробности плана, была стопроцентной, потому что в ином случае парень бы уже с ленивым интересом спрашивал, не дочитала ли Ева «Грозовой перевал». С виду Пятый не выглядел как человек, заинтересованный в прочтении романов Эмили Бронте, но девушке было известно то, чего не знали другие: именно эта книга была единственным литературным произведением, уцелевшим вплоть до чистеньких страниц после конца мира. Только её он перечитал дважды, позже переходя на одноразовые философские статьи и научную фантастику. — Я согласна, но мы заключим уговор, ладно? — номер Пять быстро оживился, теперь переведя чуткий взгляд на напарницу, из-за чего она смущенно обратила глаза к окну, разглядывая уличные причины шума. — Ты поклянешься, что после устранения апокалипсиса мы уничтожим Куратора, и я не останусь брошенной на произвол судьбы. Я не хочу вновь потерять все то, что только начало появляться в моей жизни. — то есть, более частые, нежели раньше, диалоги с Харгривзом, и редкое, но все же существование, спокойных вечеров. — Ладно, — пожал плечами парень, заметно гордясь маленькой «победой». — Нет, Пять, поклянись мне. — она протянула мизинец, с полной серьезностью осмелившись посмотреть в зелень завораживающих глаз. — На пальце, для надежности. Я серьезно. Услышав его чертыхания, Ева улыбнулась. Он лениво протянул свой мизинец, выразительно выгибая бровь, и сжал палец Колхейн, тихо поклявшись ей в верности. Отныне, они были связаны не только обещанием и уговором, но и грандиозными планами на ближайшее будущее, которого, возможно, могло не стать. Она смотрит на их переплетенные пальцы несколько мгновений, которые напарник тратит на то же действие, с долей неловкости признавая, что отпускать друг друга вовсе не хочется. У неё кожа нежная, насквозь пропитанная кремом для рук с экстрактом меда. У него же шершавые мозоли от вечно использующегося пистолета и нередких тренировках, особо не делающих погоды: очевидно, у него на уровне ДНК и генетики не может быть крупного телосложения и хотя бы достаточного количества жировой массы. Им по двадцать четыре года, если отсчитывать от даты их рождения до настоящего момента, а Пятый семью годами старше, но несмотря на взрослость они сидят с перекрещёнными пальцами, смотря на них, как на что-то поистине прекрасное. Просто смешно. — Если хочешь, можешь остаться сегодня. — сипло выдает Ева, когда Харгривз наконец-таки убирает свой мизинец, вновь берясь за еду, как ни в чем не бывало. — Уже довольно поздно, и я не смогу самостоятельно вырезать чертов чип. — она смущенно убрала прядь волнистых волос за ухо, вновь глядя на взошедшую за окном луну. Пятый явно взвешивает все за и против, увлеченно тираня и без того остывшую лапшу, чей вкус уже не сможет быть прежним — приятным. Девушка сотню раз успевает пожалеть о предложении, борясь с желанием пробраться в его голову, проверить реакцию на её слова. У них строго деловые отношения, и позволять себе такое — казалось чем-то неправильным, непристойным. Номер Пять появлялся в квартире Колхейн практически ежедневно, иногда телепортируясь лишь за просьбой как можно быстрее составить отчет о результате миссии, а в остальных случаях, когда им удавалось поговорить о чем-то менее формальном, он уходил до заката. Впервые они сидели друг напротив друга, практически в полной темноте поедая мерзотную из-за холодности еду. — Думаю, сегодня ограничимся чипом. Нельзя наводить подозрения, так или иначе, но за нами всё же следят. — парень переместился в кухню, доставая из шкафчика нож. Очевидно, он не раз исследовал просторы кухни в поисках хоть какой-нибудь пищи. И каждый раз все заканчивалось доставкой и ресторанной едой. — Ощущение будет, как будто тебя разрывает животное, но боль пройдёт быстро. Мысленно, в саркастичном тоне, поблагодарив напарника за «здоровскую» поддержку, Ева прикрыла глаза, готовясь к ноющей, пожалуй даже тупой, боли в чипированном месте. Холод металла она ощутила ещё до соприкосновения с кожей, нервно выдыхая сквозь губы. Острие лезвия резко прошлось по коже, разрезая её на две части, и тело охватило странное чувство, заставляющее онеметь и терпеть до последнего — когда щипление уймется, оставляя все обязанности перекиси водорода и Пятому. Заранее взятый пинцет коснулся плоти, погружаясь чуть глубже, и спустя секунду Ева почувствовала некое облегчение под кожей, перекрывающееся беспрерывной пульсацией. — Дьявол, как же больно, — пробормотала Ева, свято надеясь на то, что напарник, занятой обработкой раны, не услышит её слабой фразы. От запаха металла тянуло вывернуть желудок наизнанку, а открывать глаза она так и не решилась. Увидеть собственное мясо — не самый заманчивый вариант. Вонь перебивал только легкий парфюм Пятого, и, немного, кофе. — И не через такое проходили, — ирония в голосе номера Пять лишь на каплю, но все же улучшила обстановку. Они взаправду пережили столько, что разрезанная рука в сравнении с прошлым казалась лишь маленькой царапиной, которую с легкостью можно залепить пластырем. — Главное носи его с собой до завтрашнего вечера. После уничтожим их и я телепортирую нас в две тысячи девятнадцатый. По крайней мере, попытаюсь. Гарантии удачного результата не было, но ни один из напарников не мог ждать хотя бы еще несколько дней. Казалось, что именно за этот срок они сойдут с ума, погрязая в «игре на выживание» навсегда. Пожелав спокойной ночи, и проинструктировав что делать в случае, если рана разойдётся, Пять растворился в моментальной вспышке, на прощание оставив ухмылку и просьбу убрать за ним после трапезы. Уже завтра их ждет нечто неизведанное. .