***
Со стадиона они вышли в хорошем настроении: ругались на вратаря, агрессивно жестикулировали, материли судью, организаторов, рассадку и впереди сидящую парочку, которой постоянно требовалось вскакивать со своими тупорылыми плакатами. Антон так распылился, что случайно заехал по лицу мимо проходящему мужику, весившему как несколько бетонных фундаментов. — Простите, — пролепетал он, наблюдая, как багровеет лицо незнакомца. — Простите, пожалуйста. Прохожий вобрал в себя весь негатив мира, угрожающе выгнулся, как параплан, и открыл рот, чтобы высказать своё экспрессивное: «Что вы, любезнейший, ничего страшного», однако Дмитрий Темурович пошёл на опережение: — Вот ты баклан! Ну я тебе дома устрою! — сделал он вид, что ругается на Антона, и тот для убедительности стыдливо опустил голову. Дмитрий Темурович обратился к мужику: — Понимаю вас, очень обидно получилось. Мы пойдём, чтобы вас не задерживать. — Будьте так добры! — язвительно ответил мужик. — И не возвращайтесь сюда! «Куда «сюда»? Это твоя личная улица, милая чебурашка?» — подмывало спросить Антона. Вместо этого он выставил руку в скаутском салюте, давая безмолвную клятву, и они с Дмитрием Темуровичем двинулись дальше. — Блин, как вы это делаете? — не сдержался Антон, иногда оборачиваясь назад. — Делаю что? — приподнял брови Дмитрий Темурович. — Манипулируете. Я читаю туеву хучу книг по общению, пытаюсь делать как написано, но ни бе ни ме ни кукареку. А вы только что нахреначили четыре коммуникативных принципа один на другой! Они никогда ни у кого не работают! Но у вас сработали! Как? Как?! Дмитрий Темурович остановил его за плечи и внимательно посмотрел в глаза: — Мой мальчик, ты прекрасно общаешься. Да, возможно, сейчас ты чувствуешь неуверенность в разговоре, но потом это всё равно сгладится, понимаешь? — Антон пожал плечами, хотя приятная волна облегчения прокатилась сверху донизу. Дмитрий Темурович, заставив его наклонить голову, оставил символический поцелуй на макушке. — Ты умница. А теперь займи, пожалуйста, очередь в «Маке». Мне нужно переставить машину. — Ладно, — ответил Антон и пошагал по направлению к забегаловке. А потом резко остановился. Да его только что… — Так, минуточку! — возмутился он и обернулся. Дмитрий Темурович беззвучно хехекал, прикрыв рот тыльной стороной ладони. Антон восхищённо ахнул: — Вот вы сволочь! — И это мой главный коммуникативный секрет. А тебе я вообще не советую в присутствии учителя такими словами разбрасываться. Как ты теперь контрольную сдавать будешь — ума не приложу, — с ехидцей улыбнулся он. Антон пропыхтел что-то, развернулся и, проглатывая маты, громко утопал вперёд.***
Очередь в «Макдональдс» неловко топталась у кассы, стараясь не слишком агрессивно палить ушлёпков, которые уже уселись и радостно макали картошку-фри в кисло-сладкий соус. Они с Дмитрием Темуровичем получили чек, в ожидании присели за барную столешницу и резко замолчали, растратив весь социальный запас. Антон неосознанно сравнивал свидание с Кокоткой, где диалог по мановению волшебной палочки превращался в монолог, где любое действие вызывало сокращение мышцы неуклюжести, и чисто дружескую поездку с Дмитрием Темуровичем, где приходилось объявлять перерывы между бесконечным потоком занимательной болтовни. Нет, конечно, в силу возраста, склада ума и природного упрямства Дмитрий Темурович оказался редкостной душнилой, которую просто невозможно перебазарить, поэтому Антон, лавируя между спорами и смешочками, порой раздражался до крайности. Но это настолько нормально, что даже не имеет права считаться проблемой: пара-тройка разговоров, и он поймёт, какие темы надо обходить стороной. И молчание воспринималось иначе, не в облипку: Антону неловко, но несильно. Просто щекотала внутри уверенность, что перерывы надо занимать чем-то другим. Чем — пока непонятно, но и до этого со временем докопается. Дмитрий Темурович долго смотрел на прозрачный барабан с деньгами, предназначенный для пожертвований, затем подошёл и кинул туда несколько купюр. — Так вы занимаетесь благотворительностью? — спросил Антон, когда Дмитрий Темурович вернулся обратно. — Ну, громко сказано. Так, кидаю чё есть время от времени. — И вы реально думаете, что они отправляют эти деньги в фонд? — стараясь скрыть скепсис, спросил Антон. — А почему нет? — приподнял брови Дмитрий Темурович. — Нихеровый такой вклад в репутацию бренда. Добро с коммерческой выгодой, чем худо? — Хрен знает. Но вот если добро делается из-за коммерческой выгоды, то это уже никакое не добро, как по мне. Дмитрий Темурович фыркнул: — Это не по тебе, а по тем бесючим сочинениям о милосердии, которые вы строчите постоянно. Почему, если делаешь добро, ты обязательно должен делать его безвозмездно? Если от добра получают выгоду сразу две стороны, то это плохо? — Не знаю, — задумался Антон, сложив брови домиком. — Нет, я думаю, нас просто воспитывают так, чтобы мы не требовали от людей чего-то взамен. Они не виноваты в нашем желании делать добро. Если бы все включали в воспитание и вашу схему, это было бы… слишком сложно. — В итоге из-за упрощения мы получаем людей, которые разбрасываются добротой направо и налево, которые садятся на уши первым и которые обсирают компании, организовывающие благотворительность. «Они делают это лишь для собственной репутации!». Ну… да? И чё теперь, обесценивать их помощь? В компании сидят люди, которые хотят жить богато и счастливо. Если они добиваются этого путём благотворительности, то это, на мой взгляд, похвально. Почему вот все считают иначе? — Негатив идёт из вины за собственную недоброту. Я вот не испытываю желания кому-то помогать. Не могу себя объективно оценивать, но наверняка где-то в глубине души я такой: «Так, давайте-ка вы не будете выпендриваться великодушием, чё началось-то?» и всё, считай, вокруг одни лицемеры. Собственно, чё вообще толкает заниматься этим без коммерческой выгоды? — Ты же изучал общагу. Если человек стремится к благотворительности без коммерческой выгоды, то это… — Отклонение, — без раздумий отчеканил Антон. Немного подумал, а затем кивнул: — Я понял. Те, кто занимается благотворительностью, и те, кто не занимается, испытывают разную вину за разные вещи. — Я бы сказал, разную степень вины. Антон немного помолчал, усиленно думая. — Ага. Так. И за что вы испытываете вину? Дмитрий Темурович поводил пальцами по своей щетине и будто бы легкомысленно пожал плечами: — За своё существование. Антон склонил голову. Почувствовав, что надо менять тему, он невозмутимо произнёс: — Ну хорошо. Могу привести убойный контраргумент. Дмитрий Темурович лукаво улыбнулся: — Попробуй. Грузло азартное. — Я люблю новую школу, но моё обучение здесь — заслуга отчима. Он сослал меня, потому что я мешал ему жить. Мы оба получили выгоду. По вашей логике, он добрый? Голос Антона прописался противной горечью, которую он тут же попытался сглотнуть. Дмитрий Темурович мягко поглядел на него. — Не все люди, приносящие миру добро, обязательно добрые — гнилая земля, плодородная земля. Я вот тоже не добрый, просто грехи замаливаю. Сейчас пижню сказану, готовься: легче будет поблагодарить и пойти дальше. Твой гневный зырк меня напрягает, так что давай я впервые в жизни признаю свою неправоту. Вообще-то я прав, но… — Давайте, — невозмутимо перебил Антон. Тогда Дмитрий Темурович подвинулся поближе к его уху и понизил голос: — Я чертовски не прав. — Да-а, — Антон запрокинул голову и закрыл глаза. — А твой отчим — говно. — Вы правда хорошо манипулируете, Дмитрий Темурович. Тот снова подарил ему ухмылку, и Антон остудил пыл, с которым хотел его покусать. Точка в разговоре не была поставлена, однако чизбургер и кола больше не могли их ждать.***
Гуляя вечером по главному проспекту, Антон пытался охватить взглядом всё сразу. Волшебен тот город, что способен и в ночное, и в дневное время суток казаться красивым: этот городишка был полукровкой среди себе подобных. Вывески, гирлянды, кафешки — только когда витринная деятельность засветила светодиодами, лампочками и гирляндами, а сталинский ампир скрылся ужасом в ночи, он расцвёл и похорошел. Читерство, не иначе. — Ну такое. Не Воронеж, конечно, — сказал по этому поводу Дмитрий Темурович. Антон округлил глаза: — Вы из Воронежа?! Они поглядели друг на друга и вмиг стали близкими людьми. Воронеж, необыкновенный Воронеж со своей чудесной аномалией: ничего по сути не имея, порождать прекрасное. Дальше беседа перетекла в нетерпеливые «О, а ты был…» и «О, а вы знаете…», пока оба не убедились, что обмусолили каждый двор и местячок, опасность левого берега и пижонство правого, как Антона не пустили во «Фламинго» («Ты реально думаешь, что из-за куртки, морда малолетняя?»), как Дмитрий Темурович раздевался за честь стоматологии. В итоге всё каким-то образом скатилось в обсуждение «Аффинажа», а после — дикий ржач без повода. Ноги гудели после длительной прогулки, так что они нашли удобнейшую из скамеек: не посередине кипучей ночной жизни, но где-то рядом, где можно было наблюдать за движением со стороны. Сейчас бы ещё полчасика погулять, а потом домой, в собственную квартирку с шумным холодильником. Да, в мальчишеской спальне часто бывало весело, особенно когда кто-нибудь дрался или проигрывал на желание в «Уно», но иногда хотелось уединения, и балдахин в этом плане мало спасал. Думалось, с Дмитрием Темуровичем они бы нормально жили. Откуда такая уверенность? Исчезни.***
Автомобиль разрезал синюю ночную гладь жёлтым свечением фар. Трасса пустовала, никаких ориентиров, кроме убогоньких деревушек и мотелей с поломанными вывесками, не наблюдалось. Чтобы не засыпать, Дмитрий Темурович включил радио: оттуда завывало нечто русско-рэперское, нечленораздельное, но очень пафосное. Антон, непрошибаемый в своей сонливости, периодически отключался, ударяясь то лбом, то макушкой о стекло. Впрочем, он старался не шевелиться, чтобы сохранить то состояние, в котором находится: невесть отчего по телу проходились приятные мурашки, а внутри грудной клетки всё легонько подрагивало от прохлады и уюта. Машина вдруг громко затарахтела, издала пару утомлённых вздохов и заглохла. Антон продрал глаза и сел ровно, выглядывая в тёмное окошко: — Это что такое? — ЭТО ЛЮБО-О-ОВЬ! — надрывался рэпер из потрёпанных временем динамиков. — Ой, заткнись, а, — устало выдохнул Дмитрий Темурович и ударил по кнопке выключения. — Видимо, мы приехали. — Вы так спокойны, — расслабленно улыбнулся Антон и отстегнул ремень безопасности. — Разумеется, ведь знакомство с тобой научило меня важной вещи. — Быть стойким, несмотря ни на что? — Прислушиваться к человеку, который постоянно трещит о своём магнетизме к катастрофам. Ты умеешь чинить машины? — Э-э, неа. — И я нет. Будем разбираться с этим сейчас или завтра? — Утро вечера мудренее. А вот там, кажется, какая-то гостиница, — Антон указал в тёмное неопределённое будущее. Мотелем в минус пять звёзд заправляла закономерно неприветливая тётенька, на голове которой помимо химии факультативно напарикмахерили ещё и биологию. Она потрясла своей роскошной трёхкомнатной шевелюрой, взяла их паспорта и стала придирчиво сверять фотографии с реальными личностями, нетерпеливо постукивающими пальцами по столешнице. — Ваш сын? — гаркнула она в никуда. — Да, — ответил Дмитрий Темурович. — А почему в паспорте фамилия другая? — подозрительно прищурилась тётенька. — Незаконный. Увожу контрабандой во Вьетнам, чтобы продать в рабство. Тётенька помолчала, оглядывая Антона с ног до головы. — Такого не купят, — вынесла она вердикт. — Это мнение эксперта? — очаровательно улыбнулся Дмитрий Темурович. Владыка ресепшена молча кинула им ключ. Они добрались до номера по плохо освещённому проходу, и пока Дмитрий Темурович возился с дверью, Антон нервно покусывал губу. — Чё вы так с ней? А вдруг меня реально украли? — не выдержал он. — Такого здорового лосяша? — скептически отозвался Дмитрий Темурович. Он преодолел препятствие и широко распахнул дверь, пропуская Антона вперёд. — Она тебя обосрала, ты в курсе? — Да я к этому привык. — Отвыкай, мальчик мой. И вообще, почему сразу батя? Я что, так старо выгляжу? Может, ты мой тайный любовник. — За счёт которого вы молодитесь? — невинно спросил Антон, заходя внутрь. Дмитрий Темурович сопроводил его галантным пинком под зад. Двухместный номер со спартанской меблировкой не вызывал большого доверия, но по первому впечатлению казался чистым. На пустой бежевой стене нашлось место для одинокого блёклого натюрморта в рамочке из «Икея». Антон по неведомым причинам задержал взгляд на картине. Стоит ли создавать шедевры живописи, чтобы однажды стать мейнстримом, висящим в отстойниках? Что толкает художников рисовать однотипные вазы и лимоны на переднем плане? Наверное, то же, что толкает людей вставать по утрам и жить однообразную жизнь, — привычка надежды. Дмитрий Темурович скрылся в ванной. Антон снял рюкзак и достал оттуда две бутылки крепкой медовухи. Подумал-подумал, но решил попытать счастье: — Пить будем? — громко спросил он, заглушая шум воды. — Как твой педагог я говорю нет! — донеслось из ванной. — А как Дмитрий Темурович, очень приятный человек и душа компании? — Против меня, — он вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, — да моим же оружием… — Докажите, что оно действенное, — Антон протянул бутылку. Дмитрий Темурович покачал головой, но бутылку, к победоносному ликованию Антона, взял. Они выключили свет, уместились на широком подоконнике, касаясь коленками, звонко чокнулись и сделали по обжигающему глотку. Ночь шелестела унылыми осинками через приоткрытое окно, луна делала вид, что усиленно светит. После города тишина казалась неземной. — Что делать, если мне не нравится, что мне здесь нравится? — спросил Антон, подперев щёку рукой. — В дешёвом продуваемом мотеле? — усмехнулся Дмитрий Темурович. — Ты довольно непритязателен. — Да не, я про загород. Вроде глухомань, а прикипело. — Понимаю, на самом деле. Готовься страдать в вузе. — Ценю вашу поддержку. — Что поделать, правду говорю. Ты куда после школы собираешься? — Куда бог пошлёт. Прорекламируете медицинский? — Помой язык с мылом. — Но вы же там учились, — развеселился Антон. — Вот поэтому и говорю: херня полная. Туда идут по династии или природной безнадёжности. — И какой вариант ваш? — Второй. Но вообще-то там был хороший КВН. — Вы участвовали в КВН? — приподнял брови Антон. — Ух, — он игриво улыбнулся. — Давай так: я иногда участвовал в вузе, а основное обучение проходил в КВН. Там было много интересного. — К примеру? — Я был единственным парнем в команде. Этого достаточно? Антон рассмеялся. — А я ведь в телик хотел, — ностальгически произнёс Дмитрий Темурович. — Но один не вывез. Команда нужна была, но не в этой жизни, видимо. — Ну, сейчас вы выступаете перед зрителями и имеете собственный фан-клуб, так что… Дмитрий Темурович тихо рассмеялся. Алкоголь быстро расслабил его, движения стали менее сдержанными, и они с Антоном наконец расположились из соображений удобства, а не вежливости: чья-то нога на чьей-то ноге, чья-то рука на чьём-то колене. — У вас разве нет КВН? — спросил он, рассеянно улыбаясь. — Только когда я у доски пытаюсь решить интегралы. — Безобразие какое. А чё вы делаете-то, чем живёте? Надо нам с Пашей потрещать об этом. — Вы с ним дружите? — Да не сказать. У меня с дружбой туговато. — Понимаю. Дмитрий Темурович помолчал, подумал, а затем как-то странно выставил локоть вперёд. Антон понял лишь с промедлением и со смехом коснулся своим локтем его. Теперь это будет их приветствием, прощанием и тайным знаком. Пожалуй, достаточно для начала.