***
Короткая трава на футбольном поле совсем пожелтела. Осень выдалась тёплая, ясная, поэтому футбольная команда ошивалась на улице денно и нощно. В учебное время на трибунах всегда были болельщики: горсточка счастливчиков с окном в расписании, ученики с освобождением или скучающие учителя. А сейчас, на каникулах, потёртые сидения тосковали в компании одного с половиной человека — одного Дмитрия Темуровича и половиной в качестве Антона Шастуна. Антон кивнул ребятам, игравшим на поле, и взобрался по железной лестнице к зрительским местам. Джинсовку Дмитрия Темуровича заприметил сразу, но выбрал ряд повыше, выстраивая максимально комфортное расстояние. Если поймёт, что Дмитрий Темурович ещё сердится, то просто заткнётся и окажется в слепой зоне. Вдобавок физические препятствия между ними — сидения, ступени — могли морально помочь в критический момент. Иными словами, Антон был в ужасе. Он мышкой прошмыгнул наверх, сумев оказаться незамеченным: невидимка, ниндзя, Джеймс Бонд его второе имя, думал он в напряге. А как приземлился, понял, что совершенно не продумал диалог. А что сказать-то? А нужно ли? А вдруг он уже забыл? Дмитрий Темурович словно услышал мысленную истерию за своей спиной, потому что оглянулся, встретился глазами с Антоном и вопросительно выгнул бровь. Тот расширил глаза от испуга, вцепившись побелевшими пальцами в сидушку. — Ну, я не знаю, что сказать, — жалостливо выдавил он. — Я придурок, я всё осознал, так лажать больше не буду, разве что как-то по-другому, но это не от вредности, я просто иногда — всегда — туплю, простите, пожалуйста. И мне не наплевать на вас, я поэтому и не позвал, что мне не наплевать, просто я подумал, что это неважно, а оказалось, что важно, но кто ж знал-то? Я, наверное, должен был знать, но не сообразил, но, опять же, не со зла, а так, тупанул, простите, простите, простите… Дмитрий Темурович дал ему высказаться, после чего ненадолго замолчал. — Мне нужно ещё что-нибудь объяснить по поводу простейших правил безопасности? — наконец спросил он. — Что нельзя открывать Тайные комнаты в одиночку и топить мальчиков в фонтане? — Откуда… Никак нет. Никаких тайных мальчиков, никаких утоплений одиночек. Задумаю злодейство — предупрежу. — Вдохновляет. Антон смотрел исподлобья, отправляя всевозможные извинительные сигналы. Дмитрий Темурович вздохнул: — Полезай сюда, мне неудобно на таком расстоянии тебе мозги вправлять, — Антон живо вскочил, без особых ухищрений перешагнул сидения и плюхнулся рядом с Дмитрием Темуровичем. Тот пробормотал что-то о малолетних макаронинах, но Антон не услышал. — Я, наверное, тоже слишком бурно отреагировал. Просто очень тяжело переношу такие вещи, — он потёр лоб. — И самочувствие твоё не проверил. Тоже мне, врач. — Прошу прощения, а чё началось-то? Прекратите на себя злость растрачивать, не отбирайте хлеб, — он легонько пихнул его в плечо. — Как вы меня вообще нашли? Это же немыслимо. — Когда волнуешься за ребёнка, мозги, я тебе скажу, работают отменно, — фыркнул Дмитрий Темурович. Антон виновато поджал губы. — Что ты там хоть делал? Антон ответил не сразу. Первый час после того, как Миша ушёл, он целиком и полностью посвятил панике: метался по комнате в поисках запасных выходов, пытался выбить дверь или открыть её с помощью «Ну пожалуйста!». Второй час прошёл под знаком Великой рефлексии, где усталый Антон объяснял серой стенке простые истины жизни. На третий час он смирился, что умрёт здесь, а его скелет повесят возле парадного входа в назидание всем задирам, и заснул, кутаясь в старую штору. Когда проснулся и услышал голос Дмитрия Темуровича за стеной, первой его мыслью было: «Неужто рай?». Так сильно он ещё не ошибался. — Следил за одноклассником, у которого проблемы с наркотиками, — наконец пространственно сформулировал он. — А. Миша. Столетия прекратили плыть мимо, белые медведи перестали тереться о земную ось. Антон прищурился в пустоту: — М-м-м, вы не могли бы сделать вид, что не знали этого? А то, получается, я напрасно три часа пинал фанеру в одиночестве. — Так тебе и надо, балбесина. Миша давно на учёте стоит. Способный пацан, талантливый, но жизнь потрепала. Тут таких завались и больше. Наша школа в этом плане от остальных не шибко отличается. — Но надо что-то ведь делать с этим, как-то помочь. Я правда не знаю как, но… Дмитрий Темурович покивал головой, но Антон не чувствовал согласия. — Почему ты мне не сказал? Антон поколебался. — Сначала потому, что проблема показалась мне несущественной. А потом я побоялся, что вы пошлёте Миху к учителям, те устроят ему мозгодробильню и… О. — Именно, — сказал Дмитрий Темурович. — Я тоже не знаю, как помочь. Не нарколог и не психолог, поэтому не лезу. — «Не навреди»? — «Не навреди», — усмехнулся Дмитрий Темурович. Они замолчали, бесцельно наблюдая за игрой. Пацаны на поле разговаривали отрывисто и преимущественно нецензурщиной, падали и пинали друг друга, чтобы после матча вновь стать близкими корешами. Дмитрий Темурович наблюдал за ними с лёгким интересом. От его куртки пахло полынью, мятой и дорогим табаком: оставалось только догадываться, какие испытания она пережила. Антон незаметно подвинулся ближе и наклонил голову, вдыхая странно-приятный запах в лёгкие и неохотно выдыхая обратно. — А ты почему не играешь? Не любишь? — поглядел на него Дмитрий Темурович, не замечая или не желая замечать очевидного посягательства на своё личное пространство. — Нет, очень люблю. Нога, — Антон указал на правое колено, будто Дмитрий Темурович был не в курсе, что такое нога. — Вывихнул, пока к воротам летел. Пока берегусь. — Печально. Я раньше играл. — А почему перестали? Тоже травма? — Да. Старость называется. Антон недоверчиво глянул на него: — Вам сколько? Лет тридцать? — Тридцать. — И… чё? — Очень разумный аргумент. Обязательно подумаю над ним на досуге, — Антон закатил глаза, но настаивать не стал. Дмитрий Темурович помолчал, покрутил печатку на мизинце и заговорил снова: — В четверг будет городской матч. Может, хочешь со мной съездить? Антон рассыпался на наноатомы, утопая в бездонном микромире, где привычные законы жизни менялись, принимая извращённые конфигурации: вот там предложение Дмитрия Темуровича, с точки зрения квантовой механики, могло бы звучать правдоподобно. А здесь, в большом глупом мире, куда Антон с трудом всыпался обратно, это звучало как перевод гугла с латинского на латышский. То есть, мягко говоря, странновато. — Это была бы пушка, но Дмитрий Темурович, серьёзно? Вы мазохист, вам не с кем больше поехать или вы хотите воочию узреть, как я колдую проблемы на пустом месте? Дмитрий Темурович улыбнулся и опустил голову. От него перестало веять колючим морозом, так что Антон позволил себе чуток расслабиться. — Не знаю, — выдал Дмитрий Темурович. — Господи, я правда не знаю. — Я знаю, — Антон приподнял уголок рта, — но вам не скажу. Дальше разговор не мог развиваться словами, но продолжался мысленно, чтобы довести себя до логического завершения. Антон чувствовал всю невыносимую лёгкость бытия: осенний ветер, табак и тепло, которое постепенно возвращалось к ауре Дмитрия Темуровича.Глава 14. Бог простит
20 декабря 2020 г. в 19:00
Айдар потёр подбородок, как античный мыслитель: буква «И» определённо вышла слишком худой. Он пнул Антона поправлять недоразумение, а сам принялся созидать корявый восклицательный знак, превышающий размер остальных символов раза в два. С неуверенного разрешения Гудка, пользуясь подметёнными кучками кленовых и берёзовых листьев, они выписывали перед окном мальчишеской спальни фразу, которую Антон так и не смог полностью визуализировать в голове. Начиналось с «Витя», заканчивалось «…тварь!» — вот и всё, что известно к этому часу.
— Если после этого перформанса он сдастся, я его убью, честное слово, — проскрежетал Айдар, присаживаясь на корточки.
— Братан, при его физической подготовке ты откинешься первым.
— Э, слышь. Ты сам-то кто по жизни?
Никто. Три дня пролетело после Инцидента с подвалом, а они с Дмитрием Темуровичем не помирились, не поговорили по-человечески, даже не пересеклись. Тот в следующий же день уехал на очередную педагогическую тусовку, оставив Антона тет-а-тет с угрызениями совести, и вернулся лишь сегодня под утро. Уровень смелости в организме за это время опустился до критического нуля.
Антон не представлял, что творится в голове Дмитрия Темуровича. Он никогда не знал личной ответственности перед взрослыми, его опыт в конфликтах ограничивался школьными замечаниями и руганью директора. Взрослым в большинстве своём всегда было побоку, кто он и что он. Маме тоже параллельно: куришь — кури, пьёшь — пей, только кушай, бога ради, кожа да кости. Антон послушно ел, но в массе прибавить не получалось, как он ни старался. Злился, ругался, чтобы в конце концов обессилеть и прийти к полному гастрономическому безразличию: такова эпитафия его взаимоотношений со взрослыми.
Айдар положил последний листок на кучу, служащую подобием точки, и потёр лоб.
— Ну, всё. С богом, — он повернулся к окнам спальни, выставил руки рупором и закричал: — ВИ-ИТЯ, МАТЬ ТВОЮ-Ю!
Его слова громовым эхом пронеслись над учебным учреждением, из-за чего некоторым слабонервным воронам пришлось с испуганным карканьем покинуть электропровода. Через две минуты створки окон, как в сказках, отворились, чтобы хмурый сонный Витя предстал перед парнями в одной пижаме. Когда он потёр глаза, опустил взгляд вниз и увидел Айдара и Антона, стоящих возле надписи: «Витя, прости меня, тварь!», мат полился из него, как водопад. Айдар ухмыльнулся.
— Пидо-рас! — кричал Витя. — Пидора-си-на!
— Я НЕ СЛЫ-ЫШУ! — отвечал ему Айдар.
— Да прощаю я! Только убери это, ёп твою налево!
Засим створки закрылись. Витя скрылся в мальчишеской, чтобы переодеться и спуститься на улицу. Парни отбили друг другу победоносные «пять».
— И так будет с каждым, — довольно произнёс Айдар. Потом неожиданно подул сильный ветер: жёлто-красные листочки поднялись вверх, покружились и поэтично разнеслись по всей свободной территории, нарушая порядок, так бережно и трудолюбиво наведённый Гудком. Айдар с чертыханьями погнался за метлой.
Антон посмотрел ему вслед, потоптался и выдохнул. Да. Пора ему тоже решить один насущный вопрос.