Кому: Антону Андреевичу Шастун (правда не склоняется?) От кого: Сказочного оленя Чтобы не бесючил. С Новым годом.
Он мог бы составить список всех вещей, которыми «бесючил» Дмитрия Темуровича, но тогда понадобилась бы вся бумага мира. Предположений — море. Как известно, когда предел стремится к бесконечности, он обращается в ноль, поэтому Антон не гадал, иногда просто поглядывал на коробку, чтобы удостовериться, что она до сих пор существует. Чё она такая аккуратная? Стыдно аж. Если вспомнить, в какое скотче-клеевое исчадье завёрнуты его подарки, можно без помех записываться на девятый круг по Данте — Антона пропустят без очереди. В остальном Новый год прошёл относительно хорошо. Отчим угнал отмечать с друзьями, поэтому они с мамой настругали салатов, взяли по сидру и до четырёх утра смотрели сериалы, пока не уснули на диване в скрюченных позах. Оба не хотели нарушать редкую семейную идиллию разговорами про замужество и усиленно притворялись, что всё в порядке. Первое января Антон вообще не помнил: он то спал, то спал, а потом спал и спал. Иногда закусывал мандаринами, иногда запивал лимонадом, а потом снова спал. В минуты коротких пробуждений мучился от полового созревания во всеми вытекающими — в прямом смысле — последствиями. После Инцидента На Балконе желание не то что усилилось, оно стало почти невыносимым. Антон сам себе поражался. Откуда тогда смелости набрался на все эти обжимания? Как выжил после разговора? Но боже мой, это такой кайф — чувствовать, как человек плавится от твоих прикосновений. И этот недопоцелуй… Закройся, пожалуйста. На третье января вернулся отчим, чтобы поругать за тройки, прочитать несколько нотаций и отпустить с богом в свою комнату, откуда Антон старался больше не выползать. Личное пространство было каким-то странным явлением: ни тебе Айдара с гитарой в три часа ночи, ни Андрея, повисшего на балдахине коалой, ни Вити с конфетами под кроватью, ни девочек, через стенку распевающих песни популярного бойзбенда; только плакаты с матчей, коллекция фигурок Человека-паука и пару заначек «Парламента» за шкафом. Антон словно совершил большой прыжок в прошлое: школьная жизнь теперь казалась миражом. Иррациональный страх, что всё это ему приснилось, иногда вспыхивал, но быстро угасал, стоило взглянуть на нетронутый подарок. Скучно было без Дмитрия Темуровича. Ни тебе постоянного сексуального напряжения, ни эмоциональных американских горок — сплошной мрак. Ещё этот случайный родственник досаждал постоянно. Антон заметил, что во время нравоучений научился незаметно отключаться от реальности: пара заготовленных фраз, выдаваемых автопилотом, кивки, виноватый взгляд в пол. Может, Антон — самый главный псих в этой странной истории? А в Дмитрии Темуровиче он искал отца, друга и любовника, потому что всего этого катастрофически не хватало? Хорошо ли это, взваливать на человека столько ролей? Антон не имел понятия. Просто жил по наитию, как и всегда. И вот, после очередного неприятного монолога он подумал, что пора. Закрылся в комнате, положил коробку на колени, развязал бант и снял крышку, ожидая увидеть там всё что угодно — кроме того, что в итоге увидел. Мартинсы. Высокие кожаные мартинсы с тёмно-синим отливом, грубыми чёрными ремешками и массивной подошвой. В старых ботинках Антон передвигался преимущественно падениями вперёд: то скользко, то шнурки развязываются, то промокают до полного обледенения конечностей. Когда они вместе шатались по улице, пятьдесят процентов времени Антон развлекал Дмитрия Темуровича травматичными свистоплясками, а один раз даже утянул за собой в сугроб — бедное кашемировое пальто, покойся оно с миром. Теперь «бесючество» обрело конкретные формы. Антон напялил обувь прямо на плотные махровые носки, получая множественные оргазмы от того, насколько быстро она застёгивается. Возникали два вопроса, на которые он, честно говоря, не хотел знать ответы: откуда Дмитрий Темурович знает размер и откуда у него столько денег на подарок ученику? Вполне устраивало предположение, что Дмитрий Темурович — знаменитость с телека, которая устала от звёздной жизни, изменила внешность (а зачем ещё таскать бутафорские очки, скажите на милость?) и решила тайно отдохнуть в компании семнадцатилетней нищеты. Антон готов был устроить экскурсию по самым грязным гаражам провинции, если его селебу это порадует. Показывать обновки маме он не станет — у неё могут появиться те же вопросы, и теория Ханны Монтаны уже не проканает. И по району гулять в них не будет — с контингентом по пять криминалов на тусклый подъезд инициатива опасная. Но где-то там, в хорошей жизни, он обязательно примерит их снова. И они будут гулять, гулять, гулять…***
Прежде чем покатить чемодан к выходу, Дима завернул к Большой Ёлке. Неожиданно много пакетиков от девочек, свёрток от Серёги и аляповатая коробка от Антона, выполненная через тяжкий труд, но, что называется, с душой. Свободной сумки у Димы не было, поэтому пришлось свистнуть Арсения, чтобы вместе дотащить сокровища до машины и развалить на заднем сидении. Когда они ехали по трассе, Арсений потихоньку разбирал завалы, показывая Диме самые интересные вещички. Жуя мармеладки из пакетика от Командира, он выдал: — Смотрю, ты прям востребован, — Арсений пробежался глазами по открытке и чуть не поперхнулся: — Что значит «лапками ласкает язычок»? Ты в каких отношениях с ученицами, прошу прощения? Дима усмехнулся. Он впервые получал столько подарков. По правде говоря, в прошлые годы их совсем не было, так что теперь он чувствовал себя неловко. Зато по подаркам выяснилось, что с большинством учеников у него существовал междусобойчиковый прикол или значимая шутёха, понятная только в узких кругах, — это ли не лучший показатель его педагогической деятельности? — Та-ак, это от Серёги, — перегнувшись через бардачок между сидениями, Арсений схватил свёрток и вернулся обратно. — Как ты понял? — Он мне так же запаковал. Серёжка стабильнее и зануднее, чем ты, хотя, казалось бы, куда больше, о-о-о, «Армани»! — Арсений достал на свет божий одеколон в чёрно-красной упаковке. — Ты всех кадрил? — Когда посмотрю твой подарок, тогда и отвечу. — Он будет лучше всех, обещаю. Тут осталась… — Не трогай. — От кого? — Не тро-гай. Арсений надулся, в отместку схавав весь мармелад, но лезть не стал. Дима вернулся к коробке только на алтайской турбазе, где они сняли маленькое шале возле замёрзшего озерца. Убедившись, что Арсений ещё долго будет распевать диснеевские песни в душе, он нетерпеливо содрал упаковку и чуть не задохнулся от прилива чувств. В самодельной книге с заглавной надписью «Противопожарный фотоальбом» прилеплена одна фотка, сделанная Ленкой после снежного побоища. На ней у Димы красные глаза и вид такой, будто он подшофе третьи сутки подряд; Антон за спиной почему-то охренел от жизни — глазищи распахнуты, стоит пялит в никуда, дурак такой. Помимо прочего на дне лежал шарф «Спартака», на который Дима зажмотил денег в прошлый раз, и медовуха. Ну вот как его не любить? Скажите, и Дима разлюбит. Он до сих пор чувствовал мягкие касания, мог с точностью до миллиметра определить, где именно скользили чужие руки — и где не скользили. Сам Антон растворился в воспоминании, осталось лишь ощущение от него как от какого-то обволакивающего шёлка, приятного к коже. С таким опьянительно уверенным Антоном он толком не был знаком, но попробовать хотелось до озноба. Дима запрокинул голову и закрыл глаза. Два месяца он рефлексировал по поводу своих педофильских наклонностей — осточертело. Да, вот такие отношения, оба бакланы, спору нет. Но большинство «нормальных» пар не могут похвастаться даже тем малым, что они с Антоном успели выстроить в дружбе. Возможно, лучшее решение в этой ситуации — дать Антону всё, на что он способен. Всё, в чём Антон нуждается. Хочешь сказать, я не наврежу ему? Не смеши меня. Дима опустил голову и поджал колени ко лбу. В глубинах подсознания иногда маячило одно желание: совершить преступление, чтобы его посадили за решётку, а голоса в голове удовлетворились скверным положением хозяина. Но потакать своим хотелкам — это моветон. Слушать уродцев в своей башке — это пройденный этап. Куда забавнее изводить их самих несгибаемым поведением и вредностью здравого смысла. Так что Дима не тупой, он не навредит. Выкусите. — Димка, — позвали извне. Он поднял голову, встречаясь взглядом с Арсением. Тот присел на корточки, положил руку на его колено и спокойно улыбнулся: — Страдаем? — Немного, — уклончиво ответил Дима. — Моё музыкальное образование плачет после твоих надрывов. — Это от счастья, — Арсений тряхнул мокрой чёлкой. Им с Тохой надо к парикмахеру, причём срочно. — У нас по плану скейтборд и бублики. Смогёшь? — Смогу, гусь, смогу. Кто первый свалится, тот платит за ужин. — Может, сразу кошелек достанешь? — Может, нахуй пойдёшь? Арсений скорчил мосю и поднялся, чтобы улететь переодеваться. Спустя некоторое время Дима, скрепя сердце и суставами, поднялся следом.***
Арсений полетел в снег первый, но оба признали проигрыш недействительным, потому что правила игры не предусматривали придурков, которые стоят посреди трассы и поправляют тупорылую гондонку. Арс, врезавшись в бедолагу, так разорался на него, что Диме пришлось оттаскивать его силками: благо он обучен искусству усмирения буйных детей. Через полчаса Арсений перестал бурчать и тихо-мирно макнул шашлык в кетчуп с луковыми кольцами, запивая Диминой газировкой «Севен ап». Как сей ебалай в правоохранительные органы попал? Непонятно. Вечером Дима пожелал пошататься в одиночестве вокруг территории базы. Алтай, конечно, хорош — горы прекрасные, природа интересная, — но порой он слишком влажный и холодный для длительного любования. Натянув шарф по глаза, Дима глянул парк, присмотрел некоторые кафешки вблизи назавтра, дал кругаля и вернулся к берегам, где заманчиво безлюдно светили гирлянды на хвойных деревьях. Немного подумав, аккуратно ступил на неверную гладь и протопал до середины ледяного круга. Ну вот. Теперь он повелитель маленького озера. Мама бы им гордилась. Дима потопал по льду ногой, но, услышав лёгкий хруст, опомнился и принял взрослое взвешенное решение лечь. Лёг. Небо над ним стремительно синело. Зимой оно обычно светлого цвета, без звёзд и прочих бриллиантов, а тут сверкало да подмигивало — приятно. Гирлянды красиво развесили, вообще красота. Атмосфера подчистую зависит от света: можно, к примеру, не особо стараться над интерьером дома, но подобрать правильную уютную лампу и добиться эффекта не меньшего. Вот будет у него своя квартира — в тридцать пора бы перестать бомжевать, — будут там модные подсветки, которые по движению руки включаются. А в завещании пропишет, чтобы хоронили его ночью: он планирует уходить под землю с иллюминацией светодиодного гроба в сопровождении заказной песни от «Теплопотери» — такой ироничной смерти он вполне заслуживает. Дима услышал шаги по льду, слишком лёгкие и беспечные, чтобы принадлежать человеку. Любопытное лицо Арсения заслонило вид на звёздный небосклон. — Я прилягу? — вежливо спросил он. — Ты свободный человек, — невозмутимо ответил Дима. Арсений, старчески кряхтя, уложился рядом и складировал руки на своём животе. Помолчали. Дима постукал пальцами по льду: — Почему ты со мной празднуешь? — Потому что ты умеешь играть в «Воображариум». Так утомительно каждый раз правила разъяснять, ты бы знал. — Понятно, — вздохнул Дима. — Тоже проблемы с социализацией. А мы ведь с тобой очень приятные люди… — Это точно. — Так почему нам некого пригласить на праздники? — Потому что я девяносто процентов времени посвящаю беседам о трупах, а ты сидишь на антидепрессантах? — Хм. Зерно истины. Арсений кивнул и перевернулся набок, водя перчаткой по трещинке на льду. — У меня появилось ощущение, что я не очень подхожу к своей работе. — Надо же. Кто бы мог подумать. — Ну Дим. Говорят, у меня талант к расследованиям, но при этом не дают заниматься интересными делами. Я бы и к «Парадоксу» побольше улик нашёл, но меня загрузили банальщиной. А между прочим, ваш уборщик оказался… — Арс, твой талант — это не расследовать преступления, твой талант — преуспевать везде и всюду. Ты способный, всесторонне развитый мальчик, работай где душе угодно, не прогадаешь. Это я тебе как учитель говорю, — Дима серьёзно поглядел на него, и Арсений скромно, но довольно улыбнулся. Он снова поглядел на небо, а потом нахмурился: — Погоди, чё ты там про Гудка ляпнул? — Уборщик ваш, говорю, просто загадка. Приехал из того же города, что и ты, — вот и вся информация, которая о нём существует в мире. Его нет ни в регистре, ни в базе — нигде. Завуч ваш сказала, что он просто появился на пороге без денег и паспорта, а Павел Алексеевич взял на работу из жалости. — Пашка мог. Предлагаешь последить за ним? — Нет, предлагаю не совать свой греческий анфас в опасные опасности, но быть настороже. — Ладно, инспектор. Как прикажете. Арсений выдохнул пар и поёжился: — Можно вопрос? — Нет. — Ты до сих пор борешься с чудищами? Дима закрыл глаза. Внутренности сковал металл, кровь потекла по венам медленно и неохотно. — Откуда ты знаешь? — глухо спросил он. — Я всё знаю. — Это тебя не красит. Арсений поджал губы, осознав, что случайно надавил на больное. — Оно сжирает меня каждый день, каждый час, — бесцветно продолжил Дима. — Говорит, что я делаю всё неправильно, что меня ненавидят. В детстве водили к психологам, пока я не понял, что болтологией повреждённый мозг не вылечить. Потопал к психотерапевтам. Оказалось, люди не придумали, как убивать чудищ. Они придумали клетку, которая ржавеет без постоянной чистки. Хуйня на палке: больше побочек, чем эффекта. Так что да, Арсений, я борюсь. Ты выяснил всё, что хотел? — Прости. — Ничего страшного. Но больше не спрашивай. Арсений положил на него руку в качестве своеобразной поддержки. Дима усмехнулся. — Что ещё ты знаешь? — уже более миролюбиво поинтересовался он. — Что ты иногда бурчишь во сне. И воруешь мой шампунь. Всё видел. — Оу. Я думал, это отельный. — Да конечно. — Ну там такой бабский флакончик, я решил… — Он не бабский! Треск. Треск-треск-треск. Они переглянулись и в последний момент дёрнулись, чтобы подняться, но было поздно. Лёд разбился, и они улетели вниз, в судорожный холод прямиком ко дну.***
Печка на колёсиках двигалась со скрипом. Они с Арсением, укрытые несколькими пледами, стучали зубами и ошалело смотрели вперёд себя. При падении Дима даже успел порадоваться, что рядом человек, подготовленный к чрезвычайным ситуациям: выбрались они быстро, а дойти до тепла помогли случайные прохожие. Им всучили дымящийся глинтвейн и сменную одежду, за что жертвы несчастного случая были благодарны до невозможности. — Наушники! — вдруг воскликнул Арсений, и Дима дёрнулся. — Мои наушники! В кармане были! Всё пропало, Димка! Жизнь кончена… Конечно, сейчас только о наушниках и волноваться. — Не бзди. Я как раз новые в подарок купил, — Арсений восхищённо поглядел на него, и Дима усмехнулся: — Тоже всё знаю. Арсений в порыве чувств приобнял его, и Дима положил голову ему на плечо. Вот так и отдыхают нормальные люди.