Can You Do This For Me?

Дверь в комнату резко распахнулась, послушно поддаваясь давлению двух сплетенных тел, которые ввалились в просторное помещение, не прерывая множественных поцелуев. Высокий парень в черной шелковой рубашке нетерпеливо ласкал губами бледную кожу стоящего перед ним мальчика в больших очках в роговой оправе. Слепо нашаривая ногой краешек двери, чтобы захлопнуть её с победным стуком, он (в отличие от своего нынешнего состояния) сдержанно расстегивал литые пуговицы на серо-голубом жакете любовника. – Себааастьян, - оторвавшись от губ Смайта, прошептал мальчик. – Это Кавалли, не смей оторвать ни одну пуговицу. – После прошлого раза, – мягкий поцелуй в правый уголок губ, – Чендлер, – три пуговицы покорились нетерпеливым рукам, – когда ты лишил меня своего сумасшедшего общества на целых две недели, – жилет полетел куда-то в сторону, – я ценю твою одежду точно так же, как свое собственное эго. – Но ты все равно кидаешь 725$ на пол, - улыбаясь под чужими губами, промямлил Чендлер. – А ты – чокнутый транжира, – простонал Смайт, толкая своего парня к кровати. – Я лишь свел приятное знакомство с менеджером магазина, – рухнул тот на мягкий матрац, покрытый светло-зеленым пледом. Наблюдая, как Себастьян скидывает с себя рубашку и расстегивает тонкий кожаный ремень с серебряной пряжкой, Чендлер продолжил: – Мне удалось заполучить его номер…. О Боже, Себ, никогда не перестану восхищаться твоим телом, как у Адониса…. Так вот, после трех дней переписки с этим божественным парнем с блестящими черными, словно пуговицы на гвардейской форме, глазами, он предложил купить его с огромной скидкой в 90…. Склонившись над очаровательно взъерошенным болтуном, полуобнаженный Смайт накрыл ладонью его рот, внутренне содрогаясь от приятного ощущения мягкой бархатистости губ парня. – Я собираюсь заняться с тобой любовью, а ты продолжаешь бормотать о каком-то неудачнике, который не вынес sms-атаки Чендлера Кила? – убрав руку и мысленно поздравив себя с тем, что несмотря на приоткрытый рот, парень не издает ни звука, Себастьян продолжил: – Разве ты не должен думать обо мне? Кил жизнерадостно улыбнулся. – Это является обязательной составляющей моего дня. Кроме того, – слегка покраснев, он кивнул в сторону ванной, – я прикупил кое-что для нас. Себастьян с огромным удовольствием наблюдал, как по бледной коже его парня равномерными розовыми бутонами расползается румянец, украшая и без того великолепный профиль. Продолжая хранить молчание, он ждал, пока первое смущение Чендлера пройдет, и он сможет продолжить. Его пальцы тем временем ласково поглаживали тонкие запястья, наслаждаясь мягкостью и теплотой. – Помнишь наш разговор… о ролевых играх? И о некоторых… штучках? – Чендлер, неужели ты решился? Наручники, презервативы с ребристой поверхностью, серьезно? – Себастьян удивленно покачал головой. – Что же ты молчал, эти двадцать минут, что я нахожусь у тебя в доме, мы могли бы провести с пользой. Не дав мальчику вставить ни слова, Смайт потянулся к нему, нежно захватывая в плен поблескивающие влагой губы. Чувствуя, как напряженное тело под ним расслабляется, проглатывая тихие стоны, что рождались от нахлынувшего удовольствия, Себастьян недовольно оторвался от лежащего под ним парня, переходя легкими поцелуями на щеки и скулы, и пробормотал: – Где? – Я… я сейчас принесу, - всё ещё смущенный, Чендлер резво вылез из-под Себастьяна и скрылся за дверью, ведущей в ванную комнату. Подтянувшись к изголовью, Смайт перевернулся на спину и растянулся на постели. Ожидание немного затягивалось, но парень не спешил звать своего внезапно застенчивого бойфренда, предвкушая блаженство ближайшего часа. Ладно, трех часов. Он потянулся к тумбочку, зная, что смазку Чендлер хранит там; открыв первый ящик, он наткнулся взглядом на обтянутую синей кожей тетрадь с заложенной внутри ручкой. Прежде он уже не раз видел этот предмет в руках у Кила, и, не на шутку заинтригованный, Себастьян достал её. Раскрыв как раз на странице с ручкой, он бегло осмотрел испещренный зачеркнутыми каракулями лист бумаги. ‘Сердце, сердце, что случилось, Что смутило жизнь твою? Жизнью новой ты забилось, Я тебя не узнаю. Все прошло, чем ты пылало, Что любило и желало, Весь покой, любовь к труду, - Как попало ты в беду? ’ – НЕТ! – громкий вскрик вырвал заблудившегося в рифмах Себастьяна на свет Божий. Не успев опомниться, он обнаружил, что его руки пусты, а Чендлер, глядя на него огромными от возмущения глазами, стоит у дверей, прижав к груди исчезнувшую книжицу. – Что это, Чен? Любовные признания твоей сестры? – издал легкий смешок Смайт. – Мне кажется, рифма у нее немного хромает, да и вся эта романтичная белиберда… – сделал он непонятный жест в воздухе, заменяющий слова. – Белиберда? Неблагодарный эгоист! – теперь румянец парня явно выражал не высшую степень возбуждения, а первую ступень ярости. – Да что бы ты понимал в поэзии, отражающей чувства и мысли! Это же самый прекрасный способ признания в любви человеку с давних времен! – Чендлер, успокойся, – не на шутку встревоженный, Себастьян передвинулся к краю кровати. – Я не говорил, что отвергаю поэзию – просто она мне так же чужда, как канарейке блэкберри. – В каждом живет частичка прекрасного, я уверен в этом. Тебе же понравилось то, что я написал? – Слишком много романтики, я не вдохновляюсь таким обилием… Постой, это написал ты? На миг Себастьян забыл, как дышать. Не то, чтобы он не подозревал какое-то творческое начало в своем парне, просто это было слишком неожиданно. А для самого Смайта слишком ново. Чендлер кивнул. – Разве тебе не было бы приятно получить зарифмованное признание, отражающее мои чувства к тебе? Смайт кивнул головой. Дважды. – Тогда почему ты называешь стихи белибердой? Иногда бывает слишком сложно подобрать слова… порой практически невозможно, – Кил неприятно поморщился, памятуя недавний опыт. – Тебе, конечно же, проще работать руками. Не в том смысле, - поправился он, заметив плотоядный блеск в глазах Смайта. Неловкое молчание повисло в комнате, наполненной недавно сладострастным предвкушением. Чендлер, сделав глубокий вдох, подошел к столу, заложив хранительницу поэзии разложенными тут же листами бумаги. – Хорошо. Поэзия – это прекрасно. Рифмы – это хорошо. Романтика в стихах – фантастика. А теперь вернемся к нашим занятиям? – Смайт с дерзкой улыбкой похлопал по свободному месту рядом с собой. – Нет, я слишком разочарован сегодня. Мой воинственный дух пал под острыми мечами твоего скептицизма. И, не дав Себастьяну вставить ни слова, Чендлер восторженно воскликнул: – Напиши сам! Точно, – он радостно подпрыгнул на месте. – Не поймешь, пока не прочувствуешь. – Он подбежал к сидящему в ужасе парню. – Себби, я хочу, чтобы ты написал мне хотя бы маленькое четверостишье. Пожалуйста? Смайт обреченно уронил голову. Разве возможно отказать этим умоляющим глазам? * * * Через неделю Себастьян торжественно постучал в дверь Чендлера. Как только с той стороны послышались шаги, он пафосно встал на одно колено, выставив перед собой исчирканный листочек. И он придёт! к его устам Прижмусь устами я моими; Приют укромный будет нам Под сими вязами густыми! Волненьем страстным я томим; Но близ любезной укротим Желаний пылких нетерпенье: Мы ими счастию вредим И сокращаем наслажденье. – Себастьян, дорогой мой, это чудесное стихотворение! Ты так великолепно справился, Боже, я польщен, я восхищен, мне дико нравится! – радостно подпрыгнул в дверях Чендлер, глаза которого предательски блестели непролитой влагой. – До встречи с тобой у меня не было подходящего вдохновения, - улыбнулся он. Распахнув свои объятия для восторженного паренька, Смайт мысленно похлопал сам себя по плечу и, отбросив в сторону злополучный лист бумаги, обнял присевшего к нему на колено паренька. Предвкушая грядущий поцелуй, Себастьян прикрыл глаза…. – Постой! Себастьян, гадкий мерзавец! Ты думал, я не узнаю де Форжа? ‘Неужели он читал все стихи, написанные в этом мире?’ – Чендлер…. – Нет, даже думать не смей. Я хочу твои собственные мысли, а не просто переписанные великие строчки. И, стукнув опечаленного Себастьяна по плечу, Кил гордо прошествовал обратно, громко хлопнув дверью напоследок. * * * По прошествии ещё одной недели, вполне довольный собой Смайт кидал камешки в окно Чендлера. Высунувшаяся взъерошенная голова с предвкушающим блеском в глазах эмоционально закивала, разрешая декламацию. Я внимаю пенью лир надзвёздных, Гимну сфер, вращающихся в безднах, С музой сочетаюсь в забытьи, — Это, медля, как в блаженной муке, Неохотно покидают звуки Губы сладострастные твои. – Побойся Бога, Себастьян, это же Шиллер! И окно с треском затворилось, грозно звякнув стеклами. * * * – Ладно, ты сам напросился! Неделя пролетела в беспокойных поисках правильных слов и фраз, но когда Себастьян был хорош в романтике? Поэтому, вымучив из себя три четверостишья, он предстал перед Чендлером с гордо поднятой головой и полностью изнасилованным мозгом. – Теперь то ты согласен со мной, что поэзия – это нелегко? – Да, черт тебя подери. Маленький садист, да я… – Ты не заставишь меня отказаться от вкушения твоих признаний, – рассмеялся Чендлер. – Начинай. Себастьян откашлялся. Мы встретились довольно необычно – Я сразу затащил тебя в кровать. Ты был до этого приличным, Ну а сейчас…. Не знаю, что сказать. Глаза твои сияют, как ограненный изумруд – И это всё, что я могу сейчас придумать. И знай, – о расставании не смей ты даже думать! Я и представить не могу, как мужики тебя еб… – Я понял! Не продолжай!– остановил Себастьяна Чендлер, искренне наслаждаясь полным отсутствием у Себастьяна чувством стиля или ритма. – Я тебя предупреждал…. – Обещай мне больше никогда не смеяться надо мной, а я не буду заставлять тебя больше писать. Себастьян улыбнулся. – Значит, теперь ты смеешься надо мной? Чендлер кивнул. – О да, ты был ужасен, – рассмеялся он. – И больше никаких литературных дней? Чен, я больше не выдержу пытки воздержанием. Кил счастливо улыбнулся, притягивая его для первого за сегодня поцелуя. – Я тоже.