***
Глаза открываются подозрительно легко: его будто вытолкнуло наружу, так что он пораженно смотрит в незнакомый потолок, пытается смести в кучу последние воспоминания. Черный автомобиль, летящий на, как ему показалось, огромной скорости. Он, застывший прямо посреди полосы и безразлично глядящий на фары, слепящие его все сильнее по мере приближения. Потом все ужасно размыто, как некачественный киношный кадр. Запах дыма, мужские крики и брань, перекличка парамедиков — какие-то общие образы. Кажется, он просто витал в облаках все то время, пока его кололи и пытались выдавить какую-то информацию. Ведь ни телефона, ни документов, ни банальных ключей у него не было. Было бы даже странно, будь у него оные, ведь он вышел в десяти градусный мороз на проезжую часть в самих только кедах, джинсах и тонкой рубашке. Попытка сесть провалилась с треском ещё на стадии идеи — ему не удалось и пальцем пошевелить. Он испугался так, что даже лоб и верхняя губа покрылись испариной. Резко повернув голову, он посмотрел на правую руку и в горле скрутился ком, как испуганная гадюка. Адреналин со скоростью звука разогнал его кровь, так что он даже не ощутил боли от резкого движения. Подняв забинтованую руку над лицом, он раскрыл рот и часто задышал, в надежде, что так воздуха станет больше, он поступит к мозгу, а тот наконец начнет функционировать. В горле незамедлительно засаднило. Приборы отслеживания жизнедеятельности давно заходились в истерике — но он заметил это только сейчас, слух возвращался неохотно, все чувствовалось как будто он находился под сотней лье, в месте, что ниже Марианской впадины. Испуганный вздох сопроводился шорохом открывающейся двери. — Успокойтесь, Вы в больнице... Марсель недоверчиво опустил взгляд и начал дрожать, будто его обнаженного бросили в сугроб. Ладонь сжалась в кулак, то ли пытаясь изобразить воинственность, то ли ухватить последний крупицы самообладания. Что он, идиот, что ли, не знать, где он сейчас? Только после с ужасом Марсель заметил, что бинты перецветают в красный, а мизинец не подчиняется. Он попросту его не чувствует. Не то, чтобы это так важно, но всё-таки, он — часть его тела. Омега начинает задыхаться, изо всех сил стараясь пошевелить пальцем, но он все не ощущается, а глазам становится все горячее. Мужчина в халате приближается с опаской, пока омега отвлекся на свою руку. Судя по показателям, ему придется вливать в это хрупкое существо кубометры успокоительного. Как только светловолосая голова поднимается, показатели пульса резко вскакивают ещё выше, он буквально содрогается от собственного сердцебиения, а с кончиков его пальцев начинает капать, расплываясь по тонкому одеялу пятном. — Не... прикас-сайтесь! — Марсель дернулся в попытке отползти на другую сторону койки, отвернув лицо и зажмурившись. Кожу на лбу неприятно стянуло, и он в ужасе прижал к ней относительно здоровую ладонь. Пластырь на всю левую половину лба, а под ним ощутимый бугор: рана, с наложенным швами. Голос он свой, к счастью, не слышал. Потому что звучал он так жалко и тихо, что было не расслышать. — Вам больше не о чем беспокоиться, я Ваш лечащий... — Нет! — омега резко сел, взмахивая рукой, в попытках сбросить датчик с пальца и катетер, что слишком прочно приклеили к его внешней стороне ладони. Ребра и живот отозвались болью, но запах... Чужой запах альфы, мужчины, так ударил в нос, что даже стойкий аромат медикаментов не в состоянии побороться с этим. Его чуткий нюх, как проклятье, заставляет глотать густой воздух, от которого тошнит. Но его игнорируют, что-то вкалывая в мешочек на капельнице. Из-за бессилия и слабости парень зашелся в рыданиях, что причинили только больший дискомфорт, и так и не услышал, как мужчина что-то успокаивающе ему говорил. Его голос басил, и только это он заметил. Уже это в этом человеке опасность. Альфа. Сильнее его. В добрые три раза больше крохотного Марселя, чего тот, к счастью, больше не может видеть. От слез все размылось, а в голове закружилось. Последних крошек сознания хватило только чтобы из-под прикрытых век следить за тем, как его снова перетягивают на середину койки, внутренне содрогаясь от прикосновений. Затем бинт с руки грязной змеёй опустился на одеяло и он зажмурился, чтобы не видеть поджаренного мяса. Тело словно одеревенело, как сухая коряга на берегу моря, выбеленная молочными приливами. Он не хотел шевелиться, чтобы не рассыпаться на волокна, стало неестественно спокойно. Марс никогда в жизни так себя не чувствовал. Будто покачивая на волнах, его уносило все дальше, от лишних звуков, чувств, запахов и картинок. Он так устал...***
— ...этому не было никаких видимых причин, — мужчина сцепил свои пальцы, поставив локти на стол, и посмотрел на них сосредоточенным взглядом, как только закончил свой рассказ. — Полагаю, дело в его восприятии непосредственно меня как альфы. — И что же? — другой, рыжеватый мужчина в очках, потер кончик носа пальцем, листая чью-то медицинскую карту, не отрывая от нее взгляд на собеседника. — Мне особо некогда возиться с кем-то из интенсивной терапии, если ты об этом. К тому же, я тоже альфа. — Это да, — Матье хмыкнул, будто в насмешку, и невролог поднял недовольный взгляд, отлично зная, что это значит. — Но из омег у нас только Антони, купается в море из своих... — Не этично обсуждать пациентов, — Фабрис фыркнул под нос, не в силах пропустить пренебрежение к лечащимся, даже если они не его. — Но тут должны быть и беты. — Ты же знаешь, что недавно на строительстве спорткомплекса произошел несчастный случай? Бригаду строителей по кусочкам собирали, у нас специалистов в пять раз меньше, рук не хватает, — врач нахмурился, сурово глядя на коллегу. — К тому же, ты как невролог тоже обязан его рассмотреть. — Мой вторичный пол от этого должен был только что измениться? — темные брови Фабриса наигранно поползли вверх, как если его нечто шокировало в словах терапевта. — Будем честны, насильно я никого не смогу вылечить, к тому же, его физическое состояние... — Хуже, чем на бумагах, — мужчина встал с места, оперевшись о рабочий стол и отвернулся к окну, сцепив руки за спиной. — Ты слышал его фамилию? Фанрье. Фабрис уперся в подлокотник и подпер лицо кулаком, хмурясь. За день сквозь его уши проходят десятки имен и фамилий, а через глаза — лиц. Всех он не мог запомнить физически, на такое способен только какой-нибудь гений с феноменальной памятью. На такое звание даже он не претендовал, пусть и не считался человеком глупым. Фамилия показалась ему знакомой, явно где-то раньше встречалась, но никакого Марселя Фанрье он прежде не видел и не мог с ним пересекаться. Потому молча размышлял о других смысловых ветвях этого вопроса. — Максим Фанрье что ли? — он резко захлопнул книжечку, еще в середине разговора позабыв, чего он там искал. — Это его родственник? — Супруг, — подтвердил Матье и посмотрел на него, повернув лицо и потерев пальцами щетину на подбородке. — Этот чудак еще и в браке? — Фабрис удивленно фыркнул, скрещивая руки на груди. Ему удалось воспитано сдержаться от ругательств. Лимит подвигов на этот день был выполнен. Действительно, доводилось ему дело иметь с этим именитым юристом. Жулик, аферист, прохвост — вот кем он его считал. Тем не менее, на сегодняшний день он считался весьма успешным, частным, высокооплачиваемым адвокатом. Хотя по мнению невролога, он просто подкупал своей харизмой, а без нее — тот ещё врун, да и только. Но видели это почему-то немногие, или это ему одному посчастливилось пересечься с такой его стороной натуры. Его кто-то посоветовал фабрисовой тетушке; та, конечно, ослепленная красивой картинкой успешного красавца, побежала к нему, консультироваться в вопросах касательно неудачной покупки автомобиля. Максим, в свою очередь, успешно сбежал, поджав хвост, когда понял, что это дельце не выгорит в суде. Наверное, статистику не хотелось портить. Конечно, ни о каких возвращениях предоплаты за работу речи не шло, а поскольку и договоров не было — Фанрье юридически выкрутился сухим из воды. Правда, случилось это лет восемь тому назад, но Фабрис был твердо убежден в том, что такие люди не меняются. Он потом ещё полгода пытался вытрусить из этого — как он решил — мошенника компенсацию или положительное разрешение дела. И пусть сейчас он занимаелся лишь крупными делами, что обрисовывало общий градус доверия к его персоне, как одного из династии юристов, невропатолог абсолютно ничего хорошего в нем не видел. — Так ты знаешь о его крутом нраве? — К чему вообще эта беседа? — Росса, — Матье вздохнул, то, что он обратился по фамилии — уже свидетельствовало о том, что он ужасно вымотан, — я не могу сказать много, поскольку тайна это не моя и у нас возникнут крупные проблемы. Но как врач, все же должен предупредить: Марсель в трудном психическом состоянии. Я бы списал все на шок от полученных травм, но все гораздо глубже, потому что я знаю, что он подвергался... Нелицеприятным вещам со стороны Максима. Но ни я, ни ты — не можем себе позволить такой роскоши, как притянуть его к ответственности, ты же меня понимаешь? Поэтому я и обратился к тебе, как к специалисту, своему товарищу. Твой запах альфы — весьма слабый, подавитель нужен легкий, я тебе его предоставлю со своего кармана. — Не говори так, будто я уже согласился! — Фабрис недовольно нахмурился, вставая со своего места, чтобы не смотреть на коллегу снизу вверх, раз разговор принял столь серьезный оборот. Уже спокойным жестом поправил очки. — Сначала объясни, что значит, что наяву все хуже, чем на бумажках? И почему он оказался в этом состоянии, тогда, быть может, я подумаю, что с ним можно сделать. В течение двадцати минут, что Фель пытался убедить несчастного невролога снизойти до терапевтического отделения, Фабрис горестно вздыхал, слушая его рассказ о пациенте. Честно говоря, он думал, что сможет отыграться, в случае, если с его возлюбленным все не слишком плохо. Дорогостоящие препараты, не менее дешевые процедуры, ведь он может себе такое позволить, разве нет? Статус, всё-таки, надо поддерживать. Но судя по тому, что услышал врач — это было бесполезно. Хотя бы потому, что ни о каком возлюбленном не было и речи. Для него его младший супруг... как бы это мягче выразить словами? Эксперимент? Пожалуй. — И да, — Фель надавил пальцем на висок, уже по взгляду понимая, что Росса давно согласен под свое крылышко забрать беззащитного омегу. Этот его альтруизм его погубит, но ему было на руку, использовать это качество условным поводком, — в этой аварии он потерял своего первенца. Вероятно, он не знает, Фанрье попросил главврача, а она попросила меня... ну ты понимаешь. Этого нет в его медицинской родословной. — Что за черт вообще с этим Максимом? — Росса раздраженно вскочил на ноги, ворча под нос и направляясь к двери. — Сообщай мне о каждом его приходе, деньги за препараты перечисляй мне на карту, пришлёшь название сообщением, — он серьезно кивнул, взявшись за ручку двери и глядя в пол, потому что был уверен, что Матье ему улыбается, доволен собой, что удалось спихнуть неудобного пациента. — Я сейчас схожу к нему, он ведь спит? Мужчина кивнул, внутренне напрягаясь, потому что не был уверен в том, что юноша не выйдет из сна. Слишком уж он у него чуткий, как оказалось. По видимому, он привык реагировать на звуки и запахи, погружаясь в сон только поверхностно. Даже его грудь поднималась очень слабо, когда он за ним наблюдал, а он беспокоился сквозь медикаментозный сон. Впрочем, теперь всецело это проблема Фабриса. Ворчливый и строгий, он оставался самым добрым из всех известных ему врачей в принципе. В мире, наверное. Для виду он придавал себе важности, хотя ни для кого не было секретом, какой он обходительный, вежливый, и желанный для всех омег и бет в округе. Хотя сам он шутил, что «они же все невротики», — а потом осекался, не допуская себе вульгарностей в сторону обожаемых пациентов. Даже Вилена, главврач, очень уж его обожала, так что Матье даже ревновал свою любовницу. Но она всегда считала, что если бы Росса был патологоанатомом — из его морга трупы уходили бы своим ходом, ещё и с улыбкой. И он это мнение полностью разделял. Фабрис глубоко вдохнул, взявшись за дверную ручку. Он ожидал увидеть за дверью нечто... Пафосное, как тут иначе, если речь о Максиме Фанрье. Но странно было узнать, что он в браке, ещё и с парнем-омегой, что встречается чертовски редко. Все омеги составляют десять процентов общества, женщин из них — девять и восемь процентов. Из знакомых лично Фабриса — только его младший родитель да тот же Антони. Ему даже за столько лет практики не довелось столкнуться ни с одним из них в роли пациента. Как только он узнал о сущности этого паренька, сразу же решил, что возьмётся за него. Но побухтеть для виду тоже надо было, не разрушать же создаваемый годами имидж за какой-то час. Потянув дверь на себя, альфа неуверенно заглянул в образовавшуюся щель и сглотнул, поправляя очки. Опомнившись, воровато оглянулся и все же зашёл в палату, тихо прикрыв дверь. Пытаясь не создавать шум, подошёл ближе к койке и нахмурился. Его представление о супруге Фанрье раскрошилось и развеялось по ветру. Стоило подумать для начала, что он не так уж важен для Максима, но локомотив его фантазии было не остановить. Оказался перед ним омега столь нежной внешности, что ему захотелось сесть, но стула рядом не было, так что он попытался собраться и вытолкать из разума мысли о слабости в коленях. Марсель Фанрье во сне свёл тонкие, светлые, практически незаметные брови, образовывая меж ними крошечную морщинку. Веки окруженные темными венами, а на левом глазу — еще и синяком; светлые длинные ресницы, вздернутый розоватый нос со слегка округлой спинкой, россыпь светло-карамельных веснушек и белокурые завитки волос до самих припухлых нежно-розовых губ. Ему ещё только пары пушистых крыльев не хватало, чтобы уподобиться герою творения Хуго Симберга — если бы тот написал своего ангела мужчиной, конечно, — окончательно. В то же время все его увечья напоминали о том, что он человек, и не просто какой-то там, а очень деликатное создание. Так уж природа распорядилась, сделав мужчин-омеги мало не в разы слабее женщин-омег. Вероятно, потому их осталось так мало. Бывают, конечно, исключения, как и везде, но даже внешне тут можно было сказать — не та история. В то время, пока он рассматривал — откровенно восхищался — в груди засело какое-то неясное чувство. Значит, для Максима, вот это создание — лишь игрушка? Со слов Феля, что лично проводил осмотр, у него имеется все: термический ожог третьей степени правой руки до самого плеча, глубокая рана на лбу с семью швами, сотрясение, переломы ребер, несерьезные повреждения легких, множественные ушибы... Благо, автомобиль не ехал на достаточной скорости, чтобы превратить этого юношу в еще более плачевное зрелище. Все остальное уже не было указано в карте, потому что так захотелось Фанрье: повреждённое горло, предположительно, кипятком; разрывы заднего прохода, сигаретные ожоги, проблемы с цикличностью течки, точнее — ее полное отсутствие, выкидыш вследствии столкновения. Впрочем, по состоянию его организма, он бы все равно не смог выносить здорового малыша. Организм сам себя едва обеспечивал, не говоря уже о том, что должен был сконцентрироваться еще и на плоде. Сам Росса, хоть и носил очки, слепым абсолютно не являлся. Он видел и следы от пальцев на шее, и от веревок — на руке. Это не умещалось в его голове ответственного, адекватного альфы. Даже не так — здравомыслящего человека. Это же за что надо так обращаться с омегой, со своим супругом? Да вообще с кем угодно? Конечно, если обоим партнерам такое нравится — не ему осуждать, но все же, это травматично и даже угрожает жизни. Ему не верилось в то, что Марсель, белокурый омега нежного телосложения предпочитает что-то столь грубое. В кучу ко всему, выразительная ситуация сама по себе. Выбежать на оживленную дорогу среди ночи, одетым совсем не по погоде. К гадалке не ходи — попытка самоубийства. Значило это, что он, мягко говоря, не был доволен тем, как с ним обращаются. Но ещё это и освещало общую картину того, в каком состоянии он находился психически. Хуже, наверное, быть не может, но станет яснее, когда он проснется. Фабрис глубоко вдохнул, но запаха омеги не ощутил. Стало интересно, чем же он отличается от запаха женщины. Невролог склонился ниже, пытаясь выловить его, но совершенно ничего не ощутил. Он принюхивался, пока его нос не прикоснулся к белым волосам. Но он уловил только запах альфы и резко разогнулся. Во-первых, потому что это уже было похоже на сексуальное домогательство к спящему, больному и чужому супругу. А во-вторых, потому что этот богомерзкий альфий запах вызывал в нем неприязнь. И не хотелось ее проецировать на ни в чем не повинного Марселя, которого он видит впервые. Светлые ресницы задрожали, а пульс ускорился, так что Росса тихо отошел к двери, следя за ним одним глазом. Постепенно сердцебиение стабилизировалось, беспокойство на измученном трупно-бледном лице разгладилось. Тягостно вздохнув, мужчина вышел за дверь и прижался к ней спиной. Он, может, и жаловался на однообразность в выполнении своих обязательств, но в этом случае все было даже чересчур сложно. Даже не видя пока полной картины и основываясь на чужой информации, Росса понимал, что Марсель нуждается в нём. Даже если это излишне самонадеянно и даже самовлюбленно.