Ange blessé

      — Нет никаких особенных или острых проблем, — подпиливая ногти, спокойно заявил Тони, покачивая ступнями, заброшенными на журнальный столик.       — Уверен? — Росса прищелкнул языком и столкнул его ноги на пол, где, как он считал, и должны были они находиться.       Горье недовольно посмотрел на него, оторвавшись от своего занятия, и ткнул пилочкой в свою грудь.       — Ты меня в халатности подозреваешь? — его брови поползли вверх, будто оскорбленный в лучших чувствах, он собирался закатить справедливый скандал, что непременно отбелит его честь. — Это у тебя тут паранойя.       Прошел месяц с тех пор, как Марсель принес ему все необходимые документы, подтверждающие его свободу. В слезах и жуткой истерике, так что Фабрис уже готовился сравнять с землей существование Фанрье на этой планете, но, конечно, Марсель нуждался в нем больше в тот момент, так что он это отложил. Омега всем поделился, он боялся, что Росса рассердится на тот поцелуй и прикосновения к нему, которых он и сам не хотел. Но никакой агрессии не последовало, по крайней мере, не на омегу. Конечно, он по-прежнему на дух не переносил Максима со всеми его расстройствами, и оставалось ждать, когда эта история иссякнет, а воспоминания о ней останутся пыльными и никому не нужными.       Консультация Горье понадобилась потому, что уже некоторое время спустя Марсель стал чувствовать себя странно. Не критично, но Фабрис, наблюдающий со стороны, в некотором роде поражался тому, какие перемены происходили с парнем. Обострившаяся эмоциональность, в том смысле что все доходило до крайностей: если смех — то до слез, если слезы — то в таких количествах, что можно было подставлять емкости. Пусть он и раньше был довольно открыт в проявлении любых своих чувств, это было несколько за гранью.       В тот же список изменений входила его легкая возбудимость, он загорался энтузиазмом от всего подряд, а потом это внезапно сходило на нет. Его постоянная тяга к Росса (хотя именно это он считал не слишком странным, потому что логично, если он раньше был лишён удовольствия в постели, то сейчас хотел восполнить недостающие знания и опыт), характеризующаяся внезапными вспышками желания.       И сейчас Горье просто заявлял, что это нормально? Он считал, что, возможно, когда Марсель оказался вне поля его зрения, Фанрье вонзил в его омегу нечто такое, что нарушило его душевное равновесие, потому заявление Горье могло вполне себя оправдать. И все же, ему необходимо было знать наверняка.       — Вероятно, — мужчина присел на диван рядом и психолог суетливо столкнул на пол свою сумку, уже там ее закрывая. Фабрис изогнул бровь, но не стал спрашивать, в чем причина, примерно догадываясь: очередной налет на секс-шоп увенчался трофеями. Знать такие подробности ему не особо хотелось и он промолчал.       — Но что насчет того, что рассказал тебе я?       — Честно, — отодвинув сумку под стол, он снова закинул сверху ноги и продолжил пилить ноготь на указательном пальце, — мне прямо до фейерверка, что ты мне рассказал. В десять крат важнее самоощущения Марселя, а с ними у него все хорошо, и тесты положительные результаты показали.       Именно эти несостыковки и не давали мужчине спокойствия. Не может быть все так радужно хорошо, в то время как его омега пребывает в подобном состоянии. Он потер пальцами подбородок, буравя психолога подозрительным взглядом.       — Дай мне взглянуть на эти тесты.       — Так, слушай меня сюда, — Горье грозно нахмурился и прижал к его горлу пилочку, как если это был скальпель, как только Фабрис потянулся к бумагам на столе. Росса в ответ на это издал смешок, но лицо психолога осталось невозмутимым. — Это мои писульки, тебе своих мало? Есть только один тест, который тебе следует увидеть.       Росса закатил глаза. Тон не терпящий возражений из рта этого омеги казался убийственным. Он даже не стал возражать, да и не нашелся, как бы это сделать так, чтобы в его теле не образовалось лишнего отверстия.       «Его писульки» — это статьи в медицинских журналах. Он устроился сразу в несколько достаточно престижных и именитых изданий, в том числе и итальянских. Попросту потому что это было весьма удобно: он мог работать из дома, отправляя лишь по электронной почте уже готовые статьи. Так он мог все время, ну или почти, быть с Марселем дома, но при этом продолжать вдоволь заниматься любимым делом: медициной, которой ему не хватало для полного счастья. Так же было предложение из университета, куда его всеми силами тянули на пост преподавателя. Это было куда менее выматывающе, ведь он давно не мальчик, и при этом у него молодой жених, постоянно требующий к себе много внимания. Особенно в последнее время, когда это стало так очевидно выражаться.       — А где, кстати, Элли? — Антони взглянул на мужчину из-под лба.       — Еще в ванной, — Фабрис покрутил на безымянном пальце кольцо, глядя на его новый блеск и, со вздохом, закинул руку за спинку дивана.       — Логично, — задумчиво произнес Горье и улыбнулся под нос, что-то бормоча.       Марсель появился в кухне бледный и с влажными губами немного спустя. Фабрис сразу встал и взял его лицо в ладони, вглядываясь в глаза. Это обеспокоило его еще больше, но спросить он не успел.       — Ну вы и парочка. Ты на день рождения Марселя предложение ему сделал, а он...       Блондин застонал, тем самым перебив омегу. Стремительно краснея, он ткнулся в грудь альфы лицом, тщетно стараясь это скрыть. Фабрис тепло улыбнулся и бросил недоуменный взгляд на психолога. Тот на это не отреагировал, безразлично взявшись за уход за ногтем на среднем пальце. Он явно решил не договаривать фразу до конца и игнорировал сигналы Фабриса, тем самым позволяя Марселю самому решать, как преподнести непонятливому альфе его заслуженный подарок к тридцативосьмилетию.       — Какие альфы придурки, господи, — откинув голову на спинку, он с упреком обратился к потолку.       И только после Фабрис начал что-то понимать в происходящем. Будто эта укоряющая все его существование фраза дернула рубильник, и наконец вывеска засветилась. Не поднимая головы, Марсель показал руку, в которой сжимал тонкую пластиковую полоску. И уже на ней он разглядел две красные линии, оповещающие его о том, что он станет старшим родителем. И его подозрения, к счастью, подтвердились.       Какое-то время он не мог выдавить и слова, пока рука парня не задрожала и он взял тонкую кисть пальцами. Он ощущал пульс, его содрогания и горячее дыхание под сердцем, пытаясь найти путь, чтобы как следует выразить свои чувства, и по-прежнему не мог оторвать взгляд от кусочка пластика.       Антони сурово свел брови и постучал себя по виску, затем ладонью указал на Марселя, наверное, таким образом желая показать, чтобы он не стоял истуканом. Впрочем, на него внимания особо никто не обращал, с тем же успехом он мог покричать в ведро, было не до него.       Росса склонился к покрасневшему лицу и прижался к приоткрытым губам. Тест упал на пол, а обе руки омеги ухватились за него: требовательно и сильно, комкая волосы и рубашку, будто он именно такой реакции и ждал.       Запах Элли усилился, колени подогнулись, ему было все равно, что они не одни, он желал поскорее оказаться предельно близко к альфе, ощутить все по максимуму.       Первый положительный тест не вызвал в нем ничего, так что он не отреагировал никак, будто и не случилось ничего из ряда вон. После Горье дал ему еще один и аналогичный результат ужасно напугал, так что его даже стошнило, к тому же, несколько раз. Все странности его поведения Антони списал на беременность еще после первого, потому дал ему несколько своих тестов, которые у него всегда с собой в сумке для повторных процедур, лишь чтобы к нему самому пришло осознание. Одинаковые результаты, оповещающие его о беременности, для блондина стали неожиданно сильным потрясением. В голове в ужасе прокручивались мысли о том, какую боль он испытывал потеряв ребенка, ощущение пустоты и холода в животе, кошмарные мысли и сны, вызывающие тошноту и головокружение. Но позже, вспомнив о Росса, что говорит ему «у тебя еще будут дети», как он этому безоговорочно поверил, он подуспокоился. Хотя тогда и подумать не мог, что от самого Фабриса. И постепенно его отпустило, так что даже из ванной наконец смог выйти.       — Ладно, мне пора, — Антони встал и провел по рукавам рубашки, выравнивая складки.       — Стой, — Фабрис подхватил жениха на руки, надежно сжимая его бедра и чувствуя, как он напряжен и потирается о его живот пахом. — Нам же теперь нельзя заниматься сексом?       — С ума сдурел? — он возмущенно фыркнул и поджал губы, пытаясь изображать сердитого, но быстро сдался и засмеялся. — Можно, нужно даже, но без экстрима, конечно. Мне, когда был беременным Фабьеном, все время хотелось.       — И мне, — прошелестел под ухом альфы блондин, крепче обнимая его ногами, как бы напоминая, что ему совсем невтерпеж.       — Так, а теперь проваливай, будь добр, — с плохо прикрытой радостью, он взглянул на психолога и провел носом по шее избранника.       С подобным даже язвительный Горье не мог спорить и поспешно покинул пределы их квартиры, на прощание лишь хлопнув дверью, пытаясь изобразить нечто вроде обиды. Фабрис сел на диван и скользнул ладонями под футболку парня, оглаживая бока и скользя большими пальцами по пока еще плоскому животу. Марсель замер, ощущая в этих движениях альфы нечто новое. Щекочущие прикосновения заставляли его ежиться от мурашек, внутри все свело от чувств любви и обожания к этому мужчине, что выходил его и буквально вернул с того света. Что принял его со всеми отвратительными пороками так, будто просто их не замечал, ни единого.       — Лучшего подарка мне еще никто не делал, — Фабрис улыбнулся, все еще не до конца осознавая, что с ним происходит.       Элли смутился и отвел взгляд. По его мнению, ради этого сам Фабрис все-таки постарался куда больше, но сказать это он постеснялся. Царапнув его по шее ногтями, парень застенчиво улыбнулся и провел по его груди вниз, остановив ладонь на ширинке.       Антони сказал, что теперь у него будут невообразимые коктейли из гормонов, и его альфа будет бегать за ним, исполняя все прихоти. Потому он может этим безбожно пользоваться. Такие услуги он собирался протестировать позже, но не злоупотреблять. А вот действие гормонов ощущал уже некоторое время. Он не мог успокоиться, пока полностью не насытится близостью с Фабрисом, его выносливое тело требовало полного изнеможения, прежде чем угомониться. Фабрис, к счастью, полностью утолял его голод.       Будто все линии их тел всегда сходились, как если их по отдельности высекли из мрамора, чтобы в конечном счете они снова стали единым куском: каждая впадинка омеги подходила под выступ альфы и ровно наоборот. Он давно подстроился и притерся к мужчине, едва ли не с первого поцелуя, понимая, что натура у него совсем другая. И это не было трудно, он принял это с удовольствием.       Первое проникновение, поцелуй в ключицу, плотно сжатые ладони, втиснутые в обивку дивана. Это больше не было новым, но по-прежнему оставалось чем-то волшебным и ощутимым. Он свободно принимал его, вот так сходу и так легко и приятно, что не оставалось никаких мыслей, что тревожили его каких-то несколько минут назад.

***

      Позже оказалось, Марсель носил мальчиков-близнецов. Горье, присутствовавший на УЗИ, долго насмехался над Фабрисом и подбрасывал фразочки вроде «чтоб два раза не стараться» или «хорошему снайперу нужна одна пуля». Ушел он оттуда на своих двух и с целой шеей только потому, что его шуточки нравились Марселю, который решил сделать его крестным, ведь он был его единственным другом, к тому же, тоже много сделавшим для того, чтобы он шел на поправку. Потому Тони и было позволено там находиться. Фабрис против желания своего возлюбленного идти и не хотел, и не мог, потому лишь кротко на это согласился; впрочем, желание заткнуть красноречивого омегу, что выбрал его своей целью издевательств, никуда от этого не делось.       На деле, он позволял это лишь потому, что явно понимал: Марсель не справится, и это его слишком сильно волновало, чтобы он мог выразить всю радость. На какое-то время его сильно это потрясло, скорее в плохом смысле. Потому что его омега слишком маленький, чтобы выносить сразу двух малышей и при этом оставаться здоровым самому.       Пока Антони снова чем-то шутил, вызывая у Марса приступ смеха то ли словами, то ли щекоткой его живота, Росса паниковал внутри, сжимая снимок в похолодевших пальцах. Отчего-то ему казалось, что все самое трудное позади, но теперь он пребывал в шоке. Этот его немой крик заметил, пожалуй, только диагнозист, что тактично промолчал, не желая портить настроение омегам.       Последующий месяц Антони носился к Марселю с разными угощениями, что он сам любил, когда был в положении, и все время предлагал имена для детей. От всех Марсель вежливо отказывался, считая, что сначала должен их увидеть. Ведь как случается, что родители называют сына Франц, в то время, как это имя совсем не о нем. И ходит потом Франц, похожий на Феликса. Антони на это только вздыхал, но спорить с беременным не стал, хотя изначально считал, что Марс совсем не настолько упертый и категоричный.       До последнего срока Фабрис тянул, переживая сильнейший стресс в своей жизни в одиночку. Ведь раньше он отвечал за две жизни: свою и Марселя, а теперь внезапно их стало в два раза больше. Омега слишком выматывался, к тому же, с ним возилось все семейство Росса, и он из-за этого уставал, хотя смутно ощущал, что Фабрис ведет себя несколько иначе обычного. Он старался слишком не волноваться, но это было выше его сил.       «Что-то не так?» — омега встал перед сидящим на постели альфой и жалостливо свёл брови. Весь его вид явно выражал, что он требует правду и ничего кроме, иначе неизвестно, как на это отреагирует его неустойчивый эмоциональный фон.       Фабрис приоткрыл рот, пытаясь возразить, мол, не понимает, о чем это он, но вовремя остановился. Он мягко улыбнулся, притягивая парня к себе и усадил его на свою ногу. Марсель терпеливо ждал, все же от тревоги поддевая заусенец на пальце ногтем и совершенно не замечая от этого боли. Его метания остановил мужчина, запустив пальцы в влажные после душа волосы, что блестели в свете летнего горячего солнца, проникающего в спальню через открытое окно с легким теплым сквозняком. Он огладил метку, расслабляя и параллельно пытаясь собраться с собственными мыслями. Только когда Марсель окончательно разомлел и, кажется, забыл, что что-то спрашивал, Фабрис решительно кивнул самому себе. Либо сейчас, либо уже никогда.       — Милый, — Росса погладил живот возлюбленного ладонью, внимательно глядя в глаза, чтобы явно видеть каждое изменение. — Думаю... Нам придется родить чуточку раньше положенного.       Марсель шире распахнул глаза и опустил обе свои ладони на руку Фабриса, будто у него забирали детей. Он явно испугался. И очень сильно: его глаза сразу повлажнели и он напрягся.       — Не переживай, ничего страшного в этом нет, ведь они полностью здоровы...       «Дело в том, что я — нет?» — он шмыгнул носом и утер его рукавом халата, все же мужественно сдержав слезы.       — Не совсем, — Росса повернул его лицо назад на себя и улыбнулся, поглаживая щеку большим пальцем. — Все потому что ты тоже крошечный, никто не смог бы выносить сразу двух мальчиков до положенного срока в таком случае.       Альфа постепенно сделал голос тихим, подстроился под дыхание парня, что само собой выровнялось. Он тщательно взвешивал и подбирал слова, чтобы не огорчить, не обидеть и не ранить парня. Конечно, он считал характеристику «маленький» относительно омеги похвалой и постепенно к этому его приучил, но сейчас это могло сработать ровно наоборот. Марсель спокойно ожидал продолжения объяснений и Фабрис выдохнул спокойно.       — Даже природой заложено несколько ускоренное формирование близнецов или двойни, в несколько преждевременных родах нет ничего опасного, — заметив, что парень снова занервничал, он прикоснулся к его шее губами, в месте, где артерия ускоренно перегоняла кровь. — С ними все будет хорошо, я обещаю, я ведь ни разу тебя не обманывал.       Марсель медленно кивнул.       На деле Росса едва не сказал «я больше волнуюсь за тебя», но зная нрав жениха, а точнее, его отношение к их детям, было очевидно, что тот возмутится. Он считал их гораздо важнее себя и мог противиться до последнего в их пользу. В то время, как существовала опасность не только для его тела, но и, скорее всего, жизни. Точных прогнозов никто давать не брался, но Росса отлично догадывался обо всем и сам. Даже если Марс чувствовал себя хорошо, ему нельзя было расслабляться. Пожалуй, он действительно опустился до паранойи, но сворачивать было поздно.       Он просто не смог бы пережить смерть любимого второй раз, не представлял себе такого. Он по пятам ходил за возлюбленным, опасаясь пропустить какой-нибудь тревожный звоночек, но все протекало спокойно, однако, лишь внешне. В самом процессе родов назревал ряд проблем связанных с его строением и пережитым несколько травматичным выкидышем. Это могло все очень затруднить, вызвать разрывы и опасное для жизни омеги кровотечение.       Фабрис боялся, что потеряв любимого, он станет одним из тех отцов, что смотреть не смогут на своих детей. Это было явно не в его духе, но он не мог, не хотел узнавать, как именно все для него обернется. Он уже любил их, таких желанных, но не готов был приносить кого-то в жертву.       И то, что Марсель принял новость о преждевременных родах относительно спокойно, стало для него настоящим облегчением.       Парень охнул и ухватился за его рубашку на плечах пальцами. Дети явно выражали свое согласие появиться немного пораньше, поскольку двоим им было явно тесно. Они будто толкали друг друга, пытаясь освободить себе побольше места. Мужчина ощущал своей ладонью это очень хорошо и лишь подозревал, какого от подобных «драк» Марселю.       Уже через неделю у альфы прибавилось седых волос (Марсель считал, что он и платиновым блондином будет ужасно сексуальным), а у омеги, в перспективе, на один шрам больше. Однако процедура кесаревого сечения прошла успешно, младенцы были в полном порядке и оказались еще и омегами, что случается крайне редко и, наверное, получилось из-за вложенных в них генов. Акушер сказал, что это, вероятно, потому, что Марсель мужчина-омега, и Фабриса родил тоже мужчина-омега, это и увеличило вероятность. Впрочем, честно говоря, его мало кто слушал.       Младенцев младший родитель решил наречь Эмилиан и Ноэль, считая эти имена звучащими мягко и ласково, спорить с этим было некому. Маленькие рыжие и голубоглазые, какими они и воображались Элли.       Он смотрел на Фабриса, наконец полностью спокойного и умиротворенного, как и всегда, знающего, что делать дальше, и улыбнулся, стискивая его ладонь. Мужчина с тоскливой нежностью смотрел на младенцев за стеклом, к которым пока было нельзя, и тихо прошептал:       — Теперь я хочу еще белокурого малыша.       Омега перевел взгляд на мальчиков, потом снова на лицо мужчины и залился смехом, чувствуя, как смущение краской растекается по лицу и заставляет уши гореть. От этого шов на животе побаливал, но остановиться он не мог.       Разве мог он сказать «нет»?