Ange blessé

      — Нет, — громче нужного произнес альфа и Марсель содрогнулся.       Скрывая свою реакцию, он опустил голову и принялся терзать скатерть руками. Несколько мгновений смотрел на складки меж пальцев, потом выравнивал их и принимался заново складывать.       Фабрис вкратце поведал ему о Максиме, не вдаваясь ни в какие подробности, сказал лишь, что он выглядел «подавленным», а то, что заявился в их отсутствие пьяным — и вовсе решил упустить. Но даже так, от этого у омеги возникла какая-то тяжесть внутри, будто растущий булыжник, материализировавшийся из ниоткуда прямо у него под легкими, он и пригвоздил его к стулу. Хотелось изобразить глупую сцену с обидой и уйти в старую комнату, громко хлопнув дверью, даже вопреки пониманию, что это некрасиво по отношению к Фабрису, а так же чересчур по-детски. Но сейчас Максим казался ему далеким абстрактным образом, что не способен больше причинить реального вреда. Раньше он бы ни за что не подумал, что такое возможно, но он довольно долгое время уже находился в другой экосистеме, в которой не водятся животные вроде Фанрье, способные его съесть со всеми косточками и не удавиться. Он по-прежнему своеобразно был благодарен мужу за то, что он оплачивал лечение и сиделок для отца, да и сам Марсель от голода не помер, хотя в браке ни дня не проработал. Он мог иметь все: одежду, побрякушки, обслуживающий персонал. В этом он не был ограничен, просто ничего из этого не хотел.       И потому посчитал достойной внимания просьбу Максима о тет-а-тет встрече. Он постарается держаться с достоинством, покажет, что он человек, а не резиновая кукла, что его любят. Вроде хвастовства, но это его личное желание: понять, избавился ли он от тени Максима, нависающей над ним. Сможет ли он продолжать борьбу против останков его рычагов.       «Ты сказал, что у меня есть выбор», — сведя светлые брови, Марсель показательно отодвинул чашку и встал с места.       — Да, но я ожидал, что ты выберешь разумный вариант, — Росса сопровождал свои слова жестами, слишком быстро для Марселя, что пытался панически рассмотреть его руки, или наоборот субтитрами был его голос. От этого он выглядел более экспрессивно и раздраженно, чем следовало бы показывать. — Все, над чем мы... нет, над чем ты работал все эти месяца́ может рухнуть, понимаешь?       «Понимаю», — Марсель поджал губы, пытаясь не выдавать того, как они дрожат и выглядеть уверенно и решительно. — «Но это даст мне понять, как далеко я продвинулся и каким человеком стал. Доверься мне хоть немного».       — Милый, это может обратиться катастрофой. И тогда придется делать все заново.       «Так не делай», — Элли опустил глаза вниз и моргнул. Первые слезы, едва прикасаясь к коже, упали на стол, оставляя два уродливых мокрых пятна. Ему хотелось прокричать эти слова, сказать, что он не просил возиться с ним, раз это так проблематично. Хотя, конечно, это мягко сказано.       — Нет, я не это хотел сказать.       Росса наконец опустил руки и приблизился к омеге, но тот сделал полшага назад, сдерживая рыдания и вытирая нос рукавом. Это была их первая ссора, к тому же, по столь серьезному поводу. Фабрис выходил из себя от того, что Марсель без раздумий согласился встретиться с мужем. У него буквально все шаталось от злости, которую он неосознанно едва не направил на любимого, что просто не понимал серьезность ситуации. Максиму нельзя доверять, он оставался змеей, что медленно, но верно ползет к его маленькому кролику, который не замечает опасности. А еще, что более прозаично, в нем все бурлило от ревности.       Как бы там ни было, он не намеревался изводить Марселя этим своим пунктиком, вышло все совершенно случайно. Сам не заметил, как не сдержался. Стоило, пожалуй, заткнуться еще после его согласия и обдумать, как это устроить, а не резко ставить впротивовес его словам собственные, будто они более разумны и значимы.       «Я знаю, что я утомительный», — подняв глаза, Марсель сделал еще полшага назад и уперся поясницей в кухонную поверхность. Его руки уже заметно трясло, а по лицу беспрерывно текло. — «От меня одни заботы, но я этого не хотел. Сейчас я могу наверняка убедиться, что стал малость лучше, чтобы тебе не было так со мной тяжело»...       Он собирался еще что-то сказать альфе, объяснить свои чувства, но совсем раскис. Вместо этого он всхлипнул и, тряхнув руками, прикоснулся к пластырю на шее, что скрывал еще не зажившую метку. Она жутко зачесалась, по правде говоря, ему хотелось поддеть зачерствевшую кровь ногтями и сорвать корку. Но он мог лишь царапать большой бактерицидный пластырь. Поверхностные метания нисколько не приносили ему облегчения, он зашелся еще большим плачем, уже совсем ничего не видя и не соображая. Натуральная истерика заставляла лицо гореть от раздражения возникающего от слез, тонкая кожа болела, будто его побили.       — Дыши, — Фабрис медленно приблизился и взял парня под бедра, поднимая и сажая на поверхность. Устроившись меж тонких голых ног, он перехватил его ладонь, чешущую шею, а второй рукой вжал лицо в свою грудь. — Прости меня, я совсем не так выразился.       Марсель протиснул свои пальцы меж чужих, неосознанно фиксируя на этом внимание, желая ощутить его тепло. И Росса опустил сомкнутые ладони вниз, надежно сжимая маленькую руку, а второй поглаживая его шею, пряди выпавшие из милого хвостика, щекочущие его кожу. Омега громко всхлипывал, но не пытался извернуться из его объятий, что было уже недурно, учитывая, как он мог его задеть.       — Я не имел ввиду, что мне трудно или я устал. Я хотел сказать, что это очень больно, ты так долго борешься и уже показал замечательные результаты, — он мягко и вкрадчиво зашептал над его головой, так что Марсель начал успокаиваться, чтобы затихнуть и все как следует расслышать. — Я просто не хочу, чтобы именно ты проходил через такое еще раз, чтобы страдал из-за какого-то там ублюдка. Но я принимаю твое решение, если ты хочешь с ним встретиться, я смирюсь.       Марс сжал его футболку в пальцах, поднимая лицо. Покрасневшее и вспухшее, будто пожаленное пчелами. Он какое-то время молчал, глядя на мужчину снизу вверх, чувствуя поглаживания, тепло его тела, полный тактильный контакт, к которому он уже так привык и полюбил. Пусть с одним единственным человеком на земле, к другим он под страхом расстрела не желал бы прикасаться, но это был прогресс. Который они свершили вместе, на который его поставил Росса. Ему просто нужно решительно показать Максиму, каким он стал благодаря другому. Это безжалостно по отношению к Фанрье, но он это посеял и обязан пожать плоды собственного труда.       Едва заметно кивнув, он облегченно вздохнул, увидев обаятельную улыбку Фабриса. Но отклонился назад, когда тот наклонился явно для поцелуя.       — Не... — он ухватился обеими руками за его шею, отворачивая лицо. — Некрасивый.       — Раньше я тебе нравился, — Фабрис хмыкнул и тихо засмеялся когда голубые глаза расширились от удивления. — Ты прекрасен, как и всегда.       — Нет, — он возмущенно насупился на то, что над ним пошутили, и хлюпнул носом.       — А когда сердишься, еще красивее, — Фабрис поцеловал его ухо, поглаживая щеку пальцами. Заметно смягчившиеся бедра омеги сжали его, а лодыжки перекрестились на пояснице. — Так и хочется, чтобы ты приказал мне что-нибудь с таким личиком. М?       Марс прикусил губу. Все запретные приемы от рычащих ноток до поцелуев в уши были использованы, и он не мог изображать из себя неприступную крепость. К тому же, Фабрис его видел и в более жалких и неподобающих ситуациях, держать лицо было не перед кем. Потому он как бы нехотя, но позволил себя поцеловать, вяло отвечая, но как только почувствовал, что Фабрис собрался отстраниться — тут же углубил его и перехватил более бодрую инициативу.       Какое на него теперь имеет влияние Максим Фанрье, он не имел понятия. Он пробовал бить тарелки, чтобы проверить, остался ли отпечаток. К сожалению, он был на месте, и все же, он быстро смог взять себя в руки, так что Фабрис, может, ничего и не заметил (заметил). Он больше не впадал в кататонию, когда Росса говорил ему, например, раздвинуть ноги, потому что знал, что за этим последует умопомрачительно приятное, а не выдирающее внутренности. Он видел его в некоторых снах, но кроме липкого пота и частого сердцебиения у него больше ничего не возникало. Единственное, что у него еще было в первородном виде, это привычка переедать, от которой проявлялась тошнота, с которой он не мог соревноваться. Потому он хотел создать себе еще более стрессовую ситуацию, чтобы оценить, как сам Максим на него повлияет. Останется ли он этим собой, в надежных руках альфы, или тем, который боялся громко выдохнуть и вызвать чей-то гнев.       — В комнату, — прервав поцелуй, в приказном тоне заявил Марсель, пытаясь скорчить серьезное лицо.       Фабрис молча, лишь слегка улыбнувшись, подчинился, подхватывая его на руки и проводя носом по шее. В глотке еще немного жгло из-за неприятного осадка, оставленного ссорой, но поскольку углы они спилили, осталось закрепить все великолепным сексом. Ко всем прочим замечательным качествам Марселя, он был отходчивый. Ни обижаться, ни злиться на самом деле он не умел, кажется, совсем не знал, как это. Но Фабрис мог, а оттого и направлял эти чувства на себя сам.       Впрочем, эти столь незначительные и бесплодные мысли растворились, как только из губ Марса сорвался первый стон.

***

      — Ты еще можешь передумать, — напомнил Фабрис, поправляя воротничок симпатичной зефирно-розовой рубашки омеги, скорее чтобы хоть чем-то занять руки, чем от того, что с ним было что-то не так.       Зрительно, Росса нервничал в разы больше, и это только усиливалось от того, что он не понимал, отчего же Марсель так спокоен. Парень улыбался ему, его движения были уверенны и, вроде, он не подавлял своего страха, будто его вовсе не было.       Локацией столкновения оказался проверенный ресторан. Поскольку Фабрис своим видом нагнетал бы, а оставить их наедине ни в коем разе не мог, пришлось прибегнуть к тому, чтобы оставить их в толпе. Едино разумный вариант, который он все равно не особо чтил.       «Все хорошо», — Марсель сморщил нос и улыбнулся, погладив альфу за ухом пальцем. Отчего-то ему совсем не было неуютно, не хотелось впасть в ступор или убегать. Он просто должен был это сделать, чтобы закрепить свою реабилитацию. Не станет же его Максим трогать в таком месте, да и Фабрис будет совсем рядом.       — Я знаю, — мужчина прикоснулся губами к его виску и поднялся, бросив взгляд на вход в зал, в котором образовалась знакомая физиономия. — У вас двадцать минут, — холодно произнес Росса. Ему еще хотелось сказать «Максим», как бы предупреждая именно его, но его имя вдруг показалось ему таким сухим звуком, будто ветер в пустыне перегоняющий песчаные дюны, а потому он промолчал и, не глядя на юриста, покинул зал.       Максим какое-то время стоял у стола, сверху вниз глядя на уже, как оказалось, незнакомого ему человека. Марсель же, будто ничего перед собой не видел, спокойно пил кофе из небольшой чашки. Его не смущало совершенно ничего, или он пытался так показать. Будто ему плевать и на взгляд, и на молчание, и на человека в целом. И все же, когда стул с тихим скрипом отъехал от стола, он покрылся мурашками и взялся за ручку, что предусмотрел Фабрис. Общаться он с ним мог лишь через блокнот.       Макс молчал еще несколько минут, глядя на омегу. Он больше не такой худой, не такой синий, каким он видел его в больнице в последний раз. Волосы стали длиннее, щеки мягче, глаза бесстрашные и одновременно с этим блестящие от любопытства, еще розовый шрам на лбу. И устойчивый запах чужого альфы.       — Ты счастлив? — Фанрье выдавил ухмылку, глядя на его приподнятые в дружелюбной улыбке уголки мягких губ, и опустил на стол папку с бумагами.       Марсель удивленно моргнул. Такой вопрос из уст этого мужчины он слышал впервые. И ответил кивком. Что же это, он за его благополучие волнуется, потому так настаивал на встрече? Странно, он совсем не тот Максим, который ему запомнился. Этот какой-то... Вызывал жалость и снисходительность. Хотя Марсель упорно подавлял такие порывы.       — Если он тебя бросит, ты можешь вернуться ко мне, — Максим опустил взгляд на стол, когда тень улыбки на миловидном лице исчезла. — Я больше никогда не причиню тебе вреда.       Марс потер кончик носа и вывел на листке «не бросит», подсовывая под лицо мужчины. Он выглядел действительно так разбито, что хотелось его пожалеть, но он сдерживался. Омега искренне верил в то, что написал, потому что уже знал Фабриса лучше всех, такой уж он: с ним либо до самого конца, либо нечего и начинать.       Подумав о Росса, ему захотелось тут же вскочить и побежать к нему, будто он не видел его уже год, как моряка дальнего плаванья. Хотелось больше не думать, быть глупым влюбленным омегой, что ему удавалось куда лучше. Но он силой воли остался на месте, ожидая, что ему еще скажут.       — Да, возможно, — подчеркнул Макс, впрочем, у самого сомнений на этот счет было не шибко много. Фабрис показался ему дотошным и ужасно терпеливым, в отличие от него самого. — Но если что-нибудь произойдет, я всегда приму тебя назад.       В ответ на это Марсель промолчал. Запах Максима раздражал рецепторы, и он прижал к губам чашку, чтобы кофе перебило это липкое ощущение. Что может произойти такого, чтобы Фабрис выбросил его? Ему это представлялось чем-то забавным, как если Росса поднимал его за шкирку над полом, как провинившегося кота, и что-то вещал поучительным тоном. А он в ответ на это виновато поджимал бы кошачьи уши к голове, смиренно слушая, почему он плохой питомец.       Едва заметно улыбнувшись, Марсель взглянул в окно на улицу, между тяжелыми винными шторами открывался вид на вечерний Париж с горящими огнями. Красивое зрелище. Пока еще зимние, но уже «подтаявшие» виды города интересовали его уже гораздо больше собеседника.       — Марсель, — тихо и отчаянно позвал Макс и прикоснулся к его ладони, омега нехотя повернул голову назад на него. — Я люблю тебя и буду надеяться, что ты вернешься ко мне. Верну твое фортепиано, хочешь?       Марсель содрогнулся и убрал свою ладонь. «Его фортепиано» — это инструмент его покойной матери, который Фанрье безжалостно продал вместе с его родительским домом, отрезая пути отступления. Он ненавидел шум, и теперь так просто соглашался на то, чтобы вернуть его, лишь бы Марс снова был под его влиянием? Это благородно или жалко? Омега взялся за ручку и резко пододвинул блокнот к нему.       «Я не чувствую пальца.»       Точка была поставлена столь нервно, что, кажется, проткнула листок.       Максим примерно понимал, что значит нарушение чувствительности хоть в одном пальце для клавишника. Это вроде отсутствия ноги для футболиста, или болезнь Паркинсона для того, кто связал свою карьеру со скрипкой или хирургией. Почему-то от этого у него заболело в горле. Марсель, кажется, смирился с этим. Он прощал ему и продажу фортепиано, ведь это деньги пошли на лечение отца, и то, что лишил его голоса, этим отплатил лично он и больше не был ему что-либо должен. А пальца он лишился по собственной дурости, но такая была цена за то, чтобы встретить Фабриса. И если нужно, он отдаст еще несколько пальцев. Сейчас для него были куда важнее маленькие гитары, за которыми он ухаживал, а таскать за собой бесполезное, пусть и памятное, громоздкое фортепиано не имело смысла. Оно осталось в той жизни, где был Максим, но не в этой.       Время истекало, но Фанрье уже не мог что-либо из себя выдавить. Впервые в жизни испытывая вину. Медленно поднявшись, он взял лицо омеги ладонью, пристально глядя в глаза, ища там хоть намек на ложь. Ему хотелось, чертовски хотелось, чтобы Росса оказался в чем-то хоть на десятую долю так же плох, как был он, чтобы Марсель принял за чистую монету все его слова, по-прежнему не доверял никому, и одновременно каждому. Но он больше не был той пустышкой. Вернее, никогда не был, он видел его таким, сам лепил из него, что нравится. И лишился, вот так глупо и недостойно.       Элли удивленно выдохнул, когда Фанрье склонился к его лицу и судорожно ухватился за скатерть, сжимая ее в кулак. Неровное дыхание в его лицо, легкое прикосновение к губам. Но он не успел оцепенеть от страха, как Макс сам отстранился. Он не собирался насильно терзать его, не планировал издеваться.       — Ты ждал меня так долго, теперь моя очередь, — Макс прикоснулся к его шее, но, конечно, не нащупал там никакой метки. Вместо нее там был пластырь, скрывающий неровности раны чужого укуса. От этого ему стало еще более дурно и он даже побледнел, как показалось парню.       — Ладно, — тихо и скомкано ответил Марс, убирая его руку и отворачивая лицо. Он будто смотрел на падение человека, чей парашют не раскрывается и наверняка не раскроется, но он отчаянно тянет за кольцо.       Не было сил смотреть как в черных глазах, что прежде пугали его, угасли все те огни, оповещающие об отсутствии всего человеческого. Сейчас там было так много всего, но он смотрел так, будто Марсель умирал. Хотя это касалось его самого. Он безнадежно и сильно пристрастился к омеге, которого пытался испортить под стать себе. Но тот не поддавался до последнего, и этим самым заслужил всю ласку, что способен дать один человек другому. Только вот теперь у него был другой альфа, а он остался на обочине, копающий себе могилу. Он бы хотел искренне за него порадоваться, но не мог. Жутко завистливый и ревнивый, а теперь еще и осознавший свою ненужную никому любовь.       Марсель, которому стало не по себе в повисшей тишине, неловко повел плечом и заправил волосы за ухо. Максим так жадно на него смотрел, потому что оба понимали, что возможно, это последняя их встреча в жизни. Но сам он не испытывал ни облегчения, ни радости. Но и не боялся. Ничего не происходило, кроме жалости, которую он пытался придушить. Ведь сам он не заслужил помилования от этого человека, и не должен так реагировать на мучителя. Фабрису это не понравилось бы, он бы сказал, что это, наверное, какой-то Стокгольмский синдром, например, и по пунктам стал от этого избавляться.       Марсель поднялся с места, делая полшага назад, он вздохнул. Не зная, как должен закончиться разговор, он лишь чувствовал, что время пришло. Он мог молча уйти, обнять его на прощание, хлопнуть по руке, будто приятеля, конечно, все это было не тем.       Омега потер пальцами губы, избавляясь от оставленного на них прикосновения и улыбнулся. Так, как делал это для Фабриса. Искренне, с благодарностью и по-настоящему.       Все закончилось.       Он взял со спинки свою куртку, уверенно забрал со стола бумаги, блокнот и кивнул на прощание. Марс чувствовал взгляд своей спиной, но ни разу не обернулся, не ссутулился, как раньше. Но, уже выйдя на улицу и увидев Фабриса, почему-то страшно и безутешно разрыдался.       Может быть, от облегчения.