Время.

— Ты что, издеваешься?! Что-то вновь разбилось. Звук эхом разбежался по комнате и, несмотря на то, что на чёрноглазого продолжали кричать, он уже ничего не слышал. Он стоял в коридоре упираясь спиной в стену оклеенную в сиреневые обои и смотря на осколки любимой маминой вазы под своими ногами. Он так и не понял, обо что та разбилась, о стену или в голову попало, но чувство теплой густой субстанции, медленно стекающей на уровне правого виска, отказывалось его покидать. Возможно, испарина. Он медленно и аккуратно перевёл взгляд на мужчину напротив и нервно выдохнул. Как же так вышло? Почему это вновь произошло? Кажется, паренёк на которого продолжали гневно смотреть и оскорблять совсем сдавался. Он медленно стёк по стенке и обняв дрожащими ручками собственные колени тихо заплакал. Он и правда был очень слаб, особенно без Торда, он слишком сильно к нему привязался, слишком сильно к нему привык… Том не мог даже ответить своему обидчику, чувства не позволяли, он, несмотря на все «против» его организма, продолжал любить это мужчину не зависимо от чувств второго. Не скажу что зря… Просто… Глупо… — Том? Неужели это его спасительная соломинка? Как же вовремя… Как же Том рад слышать этот голос. Он уверен, что это его спасёт, пускай не человек, только голос, этого уже достаточно, чтобы бороться. Правда, обычно, так далеко всё не заходило. Раньше ссоры заканчивались глупо, но довольно безболезненно, но сегодня его собеседник явно перебрал с алкоголем и не смог себя контролировать. Завтра он, конечно, будет извиняться, ведь даже не смотря на то, что не любит чёрноглазого, он по-прежнему считает, что тот — член его семьи, а там не важно любишь, не любишь, тем более, он врал, говоря что не любит. Но где же Риджи и что он тут делает? Кто на него кричит и почему? Ахах, всё просто. После ссоры с Тордом на мосту, Том решил зайти к матери, так как знал что Торд домой придет не скоро, думал сделать вместе с мамой сюрприз любимому. Но, вот незадача, мама уехала, оставив отца за главного, а тот напился и начал ссору, из-за нелюбви, а особенно из-за отношений с парнем (типа пол). Началась небольшая ссора и вот до чего дошло… Хорошо хоть карамельный догадался где искать своего возлюбленного. Страшно представить, что было бы дальше, не прийдя сейчас карамельный и забей он болт на отсутствие второго дома. — Что вы творите?! — А, вот и второй! Ты тоже по ушам хочешь?! — Он ваш сын! — Он давно уже не мой сын! — Простите, но вы пьяны и больше я ничего не могу сделать… Тишина… Томас боялся открыть глаза, представляя, что там могло произойти. А если Торда вырубили? А если убили? А если… Не важно. Он должен был поднять взгляд, он чувствовал, что должен. Он просто знал, что нужно посмотреть наверх, чего бы это не стоило. На самом деле, он подсознательно хотел увидеть своего парня, он хотел чувствовать его взгляд на себе, хотел прыгнуть ему на руки и зарыться носом в его ключицы, хотел чувствовать тепло его сильных, но удивительно нежных рук и хотел чувствовать себя в безопасности. Он не был слабым, нет, никогда, но из-за любви Торда и любви к Торду он стал довольно сентиментален и более… Зависимым от него, что-ли… Сложно объяснить, просто он нуждался в сероглазом и ничего не мог с этим сделать, да и не хотел. Несмотря на всё нежелание и страх — он сделал это, он поднял голову, которая, в прибавок к неприятному теплу и звону, начала раскалываться. И нет, он не застал картины кровью, не застал лежащего на полу или умирающего от собственной крови во рту Торда. Всё было проще. Похоже, Торд вырубил отца Томми и сейчас аккуратно укладывал того на диване. Вот что значит — зять, не может сероглазый просто бросить его. Уложив тело, красноармеец резко повернулся к месту, где видел Томми и, заметив, что тот пытается встать, подскочил к нему и поднял на руки. Томас, конечно, не растерялся, он обхватил руками шею рогатого и уткнулся носиком туда же, вдыхая такой родной и приятный запах. Никотин давно перестал его отталкивать, сейчас он стал родным, роднее сладковато-химозного запаха колы и роднее волшебного запаха сиреневого (цветок сирень) порошка для одежды. Он, кстати, вернее они, давно не видели Мэтта и Эдда, некогда было, да и… Это всё отмазки… Просто кладбище давно перестало быть тихим и спокойным местом, где можно поговорить с давно ушедшими или поплакать. Сейчас это место сборища недоношенных придурков и сатанистов, а также чёрных-чёрных, будто прогнивших изнутри, воронов, что каждых раз при виде тебя начинают кружится в небе и кричать: «Тебе пора сдохнуть! Не стой тут! Умри и ложись рядом! Тебе. Пора. Сдохнуть.» Но сейчас не об этом, такие мысли заставляют Тома думать о том, всё ли у них там, наверху, в порядке. Торд сам закрыл дверь и вышел из подъезда, шикнул, когда Том нечайно надавил на синяк на его руке и продолжал молча нести второго по тёмным улочкам. Какого хрена Томас вообще пошёл к маме в три часа ночи?! Он и сам не знал, просто пошёл… — Ты… Т-ты не простишь меня? — Разве пришёл бы, если бы не простил? Резонно. И то, что хотел услышать пепельновласый. Он потянулся за поцелуем, но сероглазый отвернулся. Он всё ещё был немного обижен. Том же, немного поразмыслив, спустился с рук своего парня и шёл рядом, несмотря на то, что тот его даже просил вернуться в тёплые объятья. Время шло, они молчали, лишь изредка кидая взгляды друг на друга. Никто не решался говорить. Они проходили через дворы. До дома оставалось минут 15 идти, а окна в квартирах были открыты на распашку. Несмотря на прохладу и ветерок, в домах работало отопление (сраный жэк, как всегда не вовремя), да и под одеялом спать жарковато, вот все и справлялись, как могли. — Торд, я хочу поговорить… — О чём? Нет, не грубость. Обида. Сероглазый повернулся лицом к остановившемуся Риджуэллу и выжидающе глянул на него. — О нас… Рогатый перебирал эти слова в голове. — Я слушаю. Пару взглядов уже были направлены на парочку, но если первые молчали, ожидая продолжения, вторые попросту их не замечали. — Мне жаль, что я так поступил, мне жаль, что хотел уйти и оставить тебя одного, но… Ты так кокетничал с той девушкой, я подумал что… — Я бы не бросил тебя и я не кокетничал… Это… Это была моя сестра… — Но ты… — Я не люблю говорить про свою семью. Семья — сложно это так назвать. Том, конечно, знал что-то, но не так уж и много, Торду было слишком больно об этом говорить, а Томми не хотел делать больно своему лучику света. Единственному свету и теплу. — Ладно… Я люблю тебя. — Я тоже… Это было сказано так тихо, что даже Ларссон сам еле расслышал свои слова. Голос внезапно пропал. И нет, он не врал, просто эмоции брали верх, а норвежское происхождение, давало знать о себе акцентом. Он отвык говорить на повышенных тонах и голос не был готов скакать, так что, из-за того что он отвык, получилось сипение. Он мысленно выругался на своём родном. — Что? Очень тихо… Конечно Том знал про эту особенность у Ларса, но сейчас почему-то забыл и не придал значения. — Том, я люблю тебя, я не хочу тебя терять… Но мне так… Больно… Больно смотреть на тебя, на твои слёзы, а твои слова разбивают мне сердце. — от неожиданности и резкого начала монолога Торда, Риджуэлл отступил назад — Ты — единственное за что я боюсь и единственное — чего я боюсь. Ты мог сломать меня и сделал это. Я… Я не знаю, как жить дальше… Несколько секунд на осмысление слов. — М-милый! Прости… Пару шагов к парню с карамельными волосами и протянутая к щеке рука, но всё четно. Тот сам отступил отвернув голову и опустив взгляд. Между ними, как прежде, три метра. — Я люблю твои волосы, твой грубый ко всем голос и нежный, с лёгкой хрипотой ко мне. — сероглазый говорил это так нежно — Твои нежнейшие ручки, аккуратный носик, космические глаза. Твою немного женскую фигурку и твой смех. — он вкладывал в слова всю свою любовь и выкладывался на все сто — Ямочки на щеках и белоснежные клыки. Я люблю то, как ты сопишь ночью и как утыкаешься носиком мне в плечо, когда тебе не хватает ласки. — он улыбнулся и сейчас, пускай и почти в кромешной темноте, стало видно круги под глазами. Он давно плохо спит и, частично, из-за Тома — То, как готовишь по утрам кофе и то, как целуешь меня отправляя на работу. — он сделал паузу, взглянув на пустившего слезу чёрноглазого — Я люблю видеть, как горят твои глаза, когда ты видишь на ветринах что-то интересное тебе и то, как твои пальцы бегают по струнам, наигрывая нашу песню… — акцент на слове «нашу», ну, а чью же ещё?) — Я люблю то, как ты поёшь только мне, то, как выглядишь только со мной, я люблю всего тебя и мне неимоверно нравится чувствовать твою любовь. — снова пауза, но в этот раз он подбирал слова, что бы извиниться — Прости, я был эгоистичен последнее время, я лишь хотел сделать сюрприз и немного замотался. Улыбка Тома выбила его из колеи, но и заставила расслабиться, ведь, если Томми улыбается, то значит, что всё хорошо, верно? — Торд! Я, я, я люблю тебя! Прости меня… Я был ужасным парнем… — Нет, ты не… Теперь и Торд улыбнулся. Они просто стояли и смотрели друг-другу в глаза. И плевать, что между ними три метра, плевать, что они на улице и что сейчас ночь. Плевать, что оба молчат и не решаются сказать что-либо… Плевать, что на них смотрят около 17 пар глаз. Но вдруг тишина прервалась. К неожиданности пары — не кем-то из них, а кем-то из дома: — Да поцелуйтесь вы уже! Том и Торд начали немного нервно оглядывать окна и различили в темноте людей. Оба смутились. Ну конечно. Но Торд, наконец-то, решился. Он резко пришёл в себя и подбежал к Риджу, что тоже сделал шаг навстречу. Сероглазый аккуратно взял лицо своего мальчика в руки и нежно поцеловал. Том ответил, кладя свои руки на плечи СВОЕГО парня. Кто-то хлопал, кто-то свистел. Какие забавные люди здесь живут) Когда же воздух кончился, они отстранились и, соприкоснувшись лбами, смотрели друг-другу в глаза. — Юху, это уже седьмые за неделю! Обожаю этот дом! — воскликнул всё тот же голос из, кажется, окна на втором этаже — Так, ладно, расходимся, им нужно побыть одним. Всё разошлись. Недовольно что-то бурча, но разошлись. Кто-то, конечно, радовался за ребят и что-то им желал, кто-то бурчал на мальчишку со второго этажа, мол тот, как всегда, всё обломал, а кто-то молча ушёл обратно в царство Морфея. — Джо, поднимись ко мне, я не могу уснуть… Пожалуйста… Вдруг раздалось с пятого этажа. Мальчонка высунулся в окно и поднял взгляд наверх. Там, на подоконнике, сидела девушка и обнимала свои колени. — Да, солнце, только не плач, — парень сделал паузу, смотря на парочку на улице — сладенькое взять? Он поймал одобрительный кивок со стороны Торда и кивнул в ответ, исчезая в темноте комнаты. Ему не нужен был ответ его дамы, он и так знает, что та ответит. — угу… Последнее, что раздалось в открытых окнах. После в одном загорелся свет, была видна спешка. Это окно того самого парня. Свет погас, но через минуту зажёгся на три этажа выше. Видны объятия, поцелуй и свет гаснет. Торд ухмыльнулся и взяв своего возлюбленного под локоть, направился в сторону дома. — Помнишь, как ты звонил мне ночью из-за кошмаров? Том нервно выдохнул. Конечно он помнил. — Ага, ты тогда проехал 124 км, что бы я поспал… Это было такой мелочью для Торда. Вернее, это было мелочью по отношению к тому, что для него сделал Том. Он подарил ему смысл жизни и веру в себя, он сделал Торда Ларссона, а после, забрал себе. — Ну, это только пару раз было… Томас скептически хмыкнул, и с некой иронией ответил: — Ага, обычно ты просто из дома приезжал, а я, блин, дурак, ещё о девушке какой-то думал, когда рядом был ты, такой красивый и нежный, единственный, кому я был дорог и единственный, кто был дорог мне… Пауза. Опять. Как же достало. И Торд решает её разбавить, вспоминая детскую игру, в которую они с Томми всегда любили играть. — Тогда… Ты догоняешь! — Что? Ахах. — Том, давай, торопись! Между парнями метров 10, а Том боковым зрением замечает движение сбоку. — Торд, стой! Машина! Время замедляется. — Нет, догони сам~ — Нет, Торд, там машина! Ридж выжимает из себя максимум, расстояние сокращается. — Ну конечно) — Торд, стой! Том боится не успеть, ещё шаг и Торди попадёт под колёса. Неужели всё так закончится? Нет, чёрноглазый должен успеть! Должен! — Дого -… Ой! Алкоголик успевает схватить Торда за куртку в последний момент и тянет на себя. Машина едет дальше оставляя клубы пыли позади. Дебил, даже не сигналил. Вроде. — Не пугай меня так, придурок… Томас плачет и бьёт кулаками в грудь Ларсу. Он слишком сильно испугался. И устал, конечно. — Прости, моя любовь, больше не посмею… Два дня спустя. На кухне. — Том, а помнишь, в тот вечер, я пришёл и искал тебя? — Да. Том отвлекается от чтения какой-то глупой газеты и смотрит на своего парня, который только сделал и поставил перед Томми какао и сел рядом. — Я хотел спросить… — М? Заинтересовал. Газета сворачивается и откладывается в сторону, а Торд нервно оттягивает воротник футболки, будто пуская к себе больше воздуха. — Может… Возьмём ребенка? — что?! Шок. — а что? — ты серьёзно? Том не был против, он был удивлён. Он сам хотел. — да. агрх, прости, было глупо… Забудь… — Конечно, давай! Я сам хотел предложить) Теперь шок у Торда. — Правда? — честно-честно. Хи-хи, опять эти их детские глупости. То фразочки, то игры. Но для них двоих это всегда было чем-то большим, чем казалось остальным. — честно-честно-причестно? — честно-честно-причестно. Торд сжал кулак, согнул руку в локте и подтянул локоть к коленке в жесть «ес, я победил», после переведя нетерпеливый взгляд на пепельного, что улыбался детской радости любимого, и спросил: — Тогда завтра съездим за вещами и обустроим комнату, а на выходных возьмём малыша? — Да, моя любовь) — Я самый счастливый мужчина на свете) И он снова начал счастливый скакать по кухне, вытворяя странные вещи и напевая какую-то мелодию. Томас её узнал и вот они уже вдвоём пели, совсем не стесняясь. Торд пригласил Томми потанцевать и тот не отказал, так что теперь два парня кружились по кухне, напевая их и только их песенку. — Ах, да, ещё кое-что, солнышко. — Да, Торди? — Ты выйдешь за меня? — Ах… Да, конечно! Время в танце замедляется, парни переплетаются пальцами обеих рук. На запястьях начинают светиться циферблаты, но это вовсе не важно, ведь именно сейчас они, смотря друг-другу в глаза и с улыбкой произнося клятву вечной любви, понимают, что остальное не важно. Всё будет хорошо. Скоро их станет на одного, в может и на двух больше. Их часы тем временем объединяются воедино. Теперь у них одно время на двоих. Их время только началось.