Как жаль, что время скоротечно. И миг весны недолог.
Минули годы для людей, ни раз сменились поколения. Под сенью неба в тепле и изобилии жили дети Рода и дети детей его. До тех пор, пока с рассветного Востока не пришел Сумрак. Смерть пришла в благословенные земли. Войны и болезни настигли мирян врасплох. Светлое солнце окрасилось кровью и темны были небеса, свинцовые тучи залегли над Явью, а нечисть лезла из глубинных разломов мирозданья и обращала в бегство людские воинства. Множество стягов пало в те темные лета. Множество родов прервалось и сгинуло в небытие. Сколько же слез было пролито на тризнах… Живые пили кровь как вино над мертвыми, укрытыми стягами гордых знамен. Мир объяла Тьма. Отринув все запреты, Боги Прави вошли в юдоль людей. Облачились в плоть и бились бок о бок с обездоленными. Незримы были замыслы Творца небесным детям его. Ибо никто не ведал о Начале Времен. Как Хаос и Порядок, чьей сутью был Род, вершили власть над Триглавом Миров. Род распался на две половины, дав жизнь двум ипостасям своим - Белобогу и Чернобогу, зачиная отсчет Мира, который и поныне стремится и к хаосу и порядку одновременно. В те темные дни омрачили горечи потерь блаженную негу пресветлой Богини, прекрасной как цветение вёсен Прави. Лишь трепет счастья обретения, грел ее сердце в эти дремучие времена. Но не знали еще вскормленцы Рода, что в самых темных уголках нового мира - Нави - из злобы и зависти, во смерти, набиралось сил коварное Лихо. Исказило оно суть природы вещей и сделалось очерняющей дланью Темного Бога, извращающей все, к чему притронется. Шло время. Присмирела навья нечисть пред лицом триединого, ослабила свой натиск, а затем и вовсе затаилась и смолкла в клокотании собственной утробы. Не знали богиня-ведунья и любовь ее боле невзгод и преград в хранимой нежности друг к другу. Казалось, будто после долгих разлук и скорбей - ничто не способно разорвать эти прочные узы, что лишь крепчали час от часу. День ото дня. И как же сладок был бы миг долгожданной победы света, если бы не одно но… Распадение Рода. Образование триединства ликов - дало начало древу мира - Триглаву. Где Навь - корни его и предки, ушедшие в холод земли, создающие связь поколений и опору мироздания; Явь - тело его, основа роста и развития; Правь - крона его, потомки и будущее миропорядка. Распад ознаменовал сопряжение сфер Прави-Яви-Нави. Старшие Боги Рода разграничили власть свою как на земле, так и на небе. Белобог обосновался в мире Прави и призвал в услужение светлых богов, Чернобог сделал тоже с миром Нави. Темный отделил свет от тени, провел незримые границы навьи. Ударом своего ятагана он образовал русло реки Смородины, чтобы никто из смертных не забрел в его чертог. К темным навьим Богам, определили и светлую княжну. Ныне богиню зим, смерти и справедливости. Настала пора разделения и срок пришел влюбленным разлучиться на долгие и долгие века. Стенали в тоске их сердца, но устройство Триглава неумолимо. В скорбный день прощанья, светлая Госпожа и супруг ее все никак не могли принять жестокость своей судьбы. Ибо шли они одним путем, плечом к плечу, рука к руке. Но вышел срок лицом к лицу им стоять. Божества, в свою последнюю ночь на земле людей, миловались в объятьях друг друга под светом новых светил. Ворковали да нежились, и все никак не могли разнять рук. В трепете самозабвенного чувства суженный светлой княжны молил богиню не покидать его, хоть и знал он, что тяготы разлуки - неизбежны. И молвил он тогда, целуя нежный шелк ее алых ланит: « Владычица моего сердца… Госпожа моей бессмертной души… Будь со мной иль же подари мне эту волшебную ночь, чтобы она уместилась не только в памяти, но и в моих ладонях, согревая их до дня нашей встречи». Раскрыв очи разнеженная богиня, с утомленной улыбкой на устах нежно и томно ответила любимому: «Раз это то, чего желает сияние моего дня… Да будет так»». — О! И у них по закону таких историй появился ребенок!? – перебив Дану, воскликнул заклинатель. Чаровница по лисьи прищурилась и строго шикнула на Вэй Усяня: « А вот дослушай, душа моя. И посмотрим, утолит ли твое любопытство исход этой легенды, или же нет». — Хорошо-хорошо! Что же случилось дальше, сестрица? Не томи! — Хехе, что ж…- с ученым видом чародейка продолжила. - Владычица зим и снежных вьюг, одарила любимого самой бесценной для божеств милостью. Она отдала свое сердце. С рассветом нового дня княжна оставила дремлющего супруга и вступила в мир Чернобога. Она приняла новое имя - Марена. А Сердце ее в руках нареченного обратилось камнем чернее самой непроглядной ночи. И доколе оно не принадлежит богине, боле не способно на любовь. Вот такая легенда о возникновении Черного Мориона.Колдунья бережно прикоснулась к амулету с агатовыми камнями.
— Занятно, –задумчиво произнес Усянь. – А после они встретились? — Хм, – Ведана удивленно покосилась на юношу, – В наши дни доподлинно не известно… Между мирами Триглава образовались “мосты”... Все возможно, – замялась с ответом она. – Мастер никогда не рассказывала этой легенды, хоть и произошедшее в ней касается именно ее. Баба Нюта мне поведала. Прошло много веков, многое было забыто, чего забывать, не следовало. История стала легендой, легенда обратилась мифом,* обросшим множеством неточностей, допущений и прекрас. Нет уж тех людей в живых, при ком она творилась. — От этого и кажется она больше сказкой, передаваясь меж людьми и изменяясь при каждом новом трактовании, – рассуждал Вэй Ин. — Таков удел устного творчества, кое не записывалось в пору свершения тех событий, – согласилась Дана. Подсобрав руками свои смольные волосы с сияющими цветочками, юноша подвязал их алой лентой в хвост. Он встал со скамьи, разминая плечи, вновь оглядывая избу, будто бы пытаясь запечатлеть ее в своей памяти. От долгого сидения у него немного затекли ноги. Но истории его ведьмы помогли Усяню чуть больше окунуться в ее мир. Мир, такой похожий на его. Заклинатель исподлобья поглядывал на, перебирающую ягоды, чародейку, но быстро отводил взгляд. Легенда, рассказанная ему Даной, казалась такой печальной и тоскливой, такой… подходящий сегодняшнему дню и грядущему расставанию. Что даже вечно искрящийся весельем Вэй Ин поддался хандре. Он, конечно же, хотел вернуться домой, обнять А-Ли, получить нагоняй от недовольного шиди, повеселиться с Хуайсаном… Но что-то в его сердце дрогнуло при мысли о том, что он навсегда покинет здешние земли и не увидит больше озорную колдунью. Ведьма кивнула чему-то в своих мыслях, как-то грустно улыбнувшись. Глянув в оконце, она поджала губы, тихонько произнеся: «Пора». Путь до Священных Лесов был недолог, но тяжек. По началу, бредя по извилистой тропке, поросшей травой и крапивой, склоняющей жгучие листочки к земле, заклинатель не замечал, как меняется пейзаж вокруг. Пышущие жизнью, цветущие, заливные луга, тонкие березки и юную поросль медленно застилал молочно-белый густой туман. Сферы-светлячки Мореновой, освещавшие путь плутающим в ночи, угасали до тех пор, пока их свет и вовсе не затерялся в мареве туманной взвеси. Чародейка, бредущая впереди, тотчас обернулась и, ухватив Усяня за руку, с серьезностью и жесткостью в голосе изрекла: — Не отпускай моей руки. Что бы не увидел, что бы не услышал. Дышать стало на порядок труднее. Морок сгустился настолько, что казалось, будто средь беспросветной ночи зажглось новое солнце. Удушающая бездна расстлалась низ, сокрыв от молодых людей даже лесную и так еле заметную тропу. Где-то издалека, Вэй Ину послышался родной мягкий голос: — Ты вернулся, – голос дрогнул, словно тот, кто говорит едва сдерживает слезы. – Мы так переживали. Тебя не было так долго. Из завесы показался невысокий девичий силуэт, в едва различимом сиянии. Он, изящно придерживая длинный васильковый рукав ханьфу, протянул руку заклинателю и вновь заговорил нежно шепча: « Добро пожаловать домой, А-Сянь». — Шицзе? – ахнул Усянь, остановившись. Из-за тумана, юноша никак не мог разглядеть лица старшей сестры, стоящей казалось бы не так далеко от него. Он завороженно глядел на развивающиеся полы лавандово-розового платья и нежный пурпур ниспадающих верхних одежд. Рука сама собой потянулась к миниатюрной ладони виднеющейся из белого мрака, но та отдалялся с каждой новой попыткой дотянуться до нее. И вот бы впору припомнить слова ведьмы и не сходить с тропы, не отпускать ее руки. Ох, если бы да кабы. Ладонь юноши легко разжала хват на хладной длани чародейки. От чего та встрепенулась, оглядываясь вкруг. Будто бы сможет углядеть пропажу в седой мгле. — Вэй Ин! - взволнованно прикрикнула Ведана. – Что за своевольный мальчишка! Шагнув в сторону от тропы, девушка, попыталась хоть немного развеять пелену, но та рассыпаясь дымкой клубилась вновь, застилая взор. И словно смеясь над стараниями магички, завихрениями уводила знакомца прочь от пути. « Навья нечисть, чтоб тебе пусто было!» – в сердцах воскликнула она, вновь сплетая чары. – « Молю, Владычица лесов ТаурэТари, не дай нам сбиться с искомого пути». В белизне разлома поднялся сильный ветер, мало-помалу разгоняя завесу снежной слепоты. Несильно помогая чтобы видеть, но слышать. Донесшийся окрик колдуньи едва ли заставил заклинателя дрогнуть, ибо морок, дурманящий его разум, - крепок. — Шицзе! – воскликнул он, догнав деву. – Куда ты идешь, сестренка? Вместо ответа она лишь улыбнулась, сладко-сладко запев:Вернется ли домой мой славный герой? Отыщет ли любовь иль канет в лета? Сойдет во мрак ночной, и найдет в ней покой. Полюбит, но уйдет, отринув власть света. Алой лентой развеет тьму, Под отзвук флейты вернется. Мой гордый герой, изнывая в плену Очей синевы, не проснется. Печален от чего, мой нежный герой? Что гложет сердце смятеньем, воин? Карать тебе врагов, но останься такой, Чтоб был ее любви достоин. Алой лентой развеет тьму, Под отзвук флейты вернется. Мой дерзкий герой, одолев пустоту, Навьей любови добьется. Быть тебе со мной, мой юный герой, Снискать себе сокровище по заслугам. Хаос мироздания объятый тобой, Сослужит богам услугу. Алые ленты развеют тьму, Навьи заклятья сплетая. Любимый герой, лишь тебе самому, Избрать ход судьбы, умирая.
Серебряный колокольчик, повязанный на поясе Усяня задребезжал. Лицо “Цзян Янли” окутанное белой дымкой растворилось, также как и силуэт перед заклинателем. С замиранием сердца, он следил за странной метаморфозой лже-шицзе. Руки и рукава ее ханьфу обросли иссиня-черными перьями, образуя размашистые крылья, лицо вытянулось и преобразилось, больше не походя на нежный девичий лик, платье словно срослось с кожей, формируя подобие птичьих лап с длинными когтями. Нечисть хоть и была таковой, но лик ее был красив до невообразимого. Сиянье ореола обрамляло атлас длинных черных волос, спадающих до самой земли. Вэй Ин замер, не в силах преодолеть колдовской морок девы-птицы, что хитро смотрела своими хищно-сумрачными глазами прямо в душу. Заклинатель сделал попытку двинуть рукой по направлению к мечу, но та словно окаменела. Взмывая ввысь, птица махом своих крыл подняла настоящий ураган, едва не отрывающий заклинателя от земли, что держался на чистом упрямстве духа, хоть тело и подвело его. «Как далеко я отошел от тропы, до сестрицы не докричусь, даже если вложу всю силу в голос… Как же так?» Алое свечение окутало тело юноши, позволяя ему наконец почувствовать подобие свободы действий. Дрожащей от напряжения рукой, он дотянулся до Суй Бяня и вынул его из ножен одним казалось бы привычно легким движением. Но сам Вэй Усянь прилагал титанические усилия, чтобы не разжать эфес. Мгла рассеивалась. Птица с женским ликом плавно опустилась на ветвь огромного, виднеющегося в десятке шагов, древа. Недовольно покачав головой, она также нежно и сладко произнесла: — Убери меч в ножны. Этот лес – не место для бравой сечи, мальчик. — С чего бы мне тебе верить? – усмехнулся Усянь, покрепче сжимая Суй Бянь в руке. – Заманила меня сюда, промурчала какую-то песенку и напала, бесчестно парализовав. — Ребячливый как дитя, – сонно отозвалась дева-птица. – Слушал бы, что говорят, а не кичился своей силой, целей бы был… Мне не веришь, колдунью спроси.Птица спрятала голову под крыло и будто задремала.
— Чтоб тебя, – чертыхнулась Дана, поднимаясь с земли, недавеча опрокинутая порывами ветра. – Гамаюн! Как это называется? Ты едва нас с тропы не увела! Если бы ветра ТауреТари не смели туман у меня из-под ног, я же могла и спалить что-нибудь. Это недопустимо! Ты..ты… – ведьма осеклась. – Как так можно вообще? — Вот видишь как хорошо, тропка под ногами, ветра реТари, огонька нет – ступай в добрый свет, – приглушенно убаюкивающе пропела птица Гамаюн. Магичка сдавленно прорычала что-то себе под нос, переводя взгляд на юношу: « Меч в ножны, здесь не место насилию». Усянь, ошеломленно хлопая ресницами, глядел то на птицу, то на колдунью. Увидев рассерженную запыхавшуюся Дану, юноше от чего-то стало не до смеха. Хотя растрепанный вид чародейки немало повеселил бы его своим очарованием ранее. Такая правильная и ладная, как с картинки - сейчас больше походила на гневного духа с пестрой листвой в волосах. Не применув внять совету дев, заклинатель вложил меч в ножны, как-то пристыженно медленно подойдя к ведьме. Цокнув, девушка уже хотела было отвесить оплеуху баловню, но смилостивилась, потрепав того по голове. — Ты привлекаешь к себе так много внимания здешних обитателей, Вэй Ин… – устало усмехнулась Ведана. – Тебе повезло, что здесь нельзя браниться… Иначе ты бы воочию узрел какой вредной злюкой я бываю, когда гневаюсь. — Ты можешь накричать на меня, я не обижусь, – охотно закивал Вэй Усянь, заглядывая в тревожную синеву глаз девушки. – Можешь даже ударить! Ты говорила, не отпускать твоей руки, а я ослушался и… — Эти Леса – Леса умиротворения и покоя. В них ищут спокойствие, а не ссорятся или воюют. Само это место дарует гармонию и равновесие душе, –пояснила ведьма. – А я… Я быстро гневаюсь, но также быстро остываю. Не вини себя, в случившемся, сокровище мое. Я должна была подробнее рассказать о том, что может поджидать нас на пути сюда. Я… глубоко виновата пред тобой. Нечасто я путешествую с юношами, оттого и запамятовала, что на вас падки… девичьи духи. Для вас Сирин – самый опасный из них. Они с Гамаюн одного поля ягоды, да только Юн – хранитель знаний Мира и не убивает путников. А петь – они все горазды. Птицы. Вновь потрепав Усяня по смольной голове, девушка тяжело вздохнула. Путь домой для этого воробушка мог оказаться слишком короток, да и пришел бы он не туда, куда отправлялся. Вина кольнула сердце юной колдуньи. Смятение и стыд привились к ней следом. — Не знаю, что бы было, если бы я не уберегла тебя, я… — Сестрица. Я - не ребенок, а ты – не моя мать, чтоб так переживать о том, чего не случилось, – легко произнес заклинатель. – Я сам сошел с верной дороги в погоне за мороком. И я несу ответственность за последствия. Твоя забота – греет мое сердце, но не стоит забывать, что я рожден бойцом и так просто не сдамся в лапы смерти. Гамаюн озорно курлыкнула, словно смеясь: — Милые бранятся – только тешатся.