бессилие

      Воздух уже пропитался пылью и кровью, гарью безудержного пламени Тодороки и жженой кислотой Ашидо, но с начала боя, с того момента, как второй А-класс прибыл в Джакку по экстренному вызову вместе со стажировавшими их героями, прошло только двадцать минут.       Это было только начало, но это уже было полнейшее месиво.       С трупами гражданских на площади и тротуарах, на том, что осталось от в пух и прах разрушенного торгового центра, с плачем и криками о помощи, с местными героями, тяжело ранеными, а то и хуже — мертвыми, испуганными, словно дети.       В горле клокотали эмоции, живая злость бушевала где-то под толщей шотовского хладнокровия, вбиваемого в чужие жаркие головы из-за укрытия, мстительно царапало трахею желание порвать все к чертям, бессилие сковывало по рукам и ногам, и, казалось, лишало дыхания.       Бакуго ненавидел такие ситуации.       В таких ситуациях Бакуго больше всего ненавидел свое бессилие.       Это было месиво под ярко-розовым защитным куполом, и с участием порядка двадцати слишком хорошо организованных злодеев. Как это бывает всегда, как это всегда любил подмечать Аизава-сенсей на уроках, но по отдельности они не представляли ровно никакой опасности.       Одна чертовски умная голова, объединившая их, за ебаных сорок минут создала полнейшее месиво.       Он был тщательно подготовлен ко всему, прекрасно изучил их всех, и рассчитал все до мелочей, подверг серьезной опасности прямо с места высадки, вырубил Полночь и вынудил разбиться хаотичными группками, отрезав про-героев от группы 2А, взял в заложники гражданских.       Что самое ужасное — он вынудил их прятаться. Разбежаться за куски бетона, которые многим несли мучительную смерть, а им — спасение. Рядом с ним, за массивной бетонной стеной сидел Тодороки, мелко трясся, тщетно пытался остудить свое перегревающееся тело. На его руках запеклась кровь, Бакуго знал, что Шото первый со своим отцом попал под удар артиллерийского обстрела, было бы хорошо, если бы он не был ранен. Бакуго даже хотел было спросить, но желчный ком злости в горле явно не предрасполагал к этому. С другой стороны от Бакуго, Яойрозу тщетно пыталась унять панику, глядя в лицо очередному умершему про-герою, у которого она проходила стажировку. Ее трогать не надо было.       На другой стороне улицы Денки пытался прикрыть Урараку, явно запыхавшуюся, но все равно мужественно защищавшую ребенка, которого она смогла вытащить из-под завалов. На щеке Очако багровым блестела кровяная дорожка, ровная, аккуратная, Денки явно был на пределе.       Мидория был не с ним. Мидория был где-то ближе к защитному куполу, вместе с Киришимой и Старателем, Ашидо с ее группой должна была заходить сзади. Они должны были подать сигнал, но в их плане была одна громадная прореха: у них не было плана.       Он вынуждал героев прятаться, поджимать хвосты, разбираться и собираться по кусочкам. Он вынуждал Бакуго прятаться.       Он смотрел из-под купола серьезными серыми глазами, и в его планах не было проигрыша.       Это бесило до ужаса. Из-за этого хотелось размазать его голову по любой блять поверхности.       Бакуго мысленно обещает себе, что обязательно сделает это позже.       Сейчас надо было придумать план, и для этого ему нужен был Мидория, или, в крайнем случае, …нет, ему нужен был хоть кто-нибудь.       Он дергает Яойрозу за локоть, то же самое проворачивает с Тодороки, хмурится, когда первая смотрит на него по-ничтожному растерянно, а второй — почти что в панике.       Бакуго чувствовал себя беспомощным опять, и отчаянно хотел победить.       Неестественно для них, неестественно для Бакуго. Вышло из-под контроля. Им нужен был кто-то.       Потом купол на краткий миг погас, и Бакуго еле-еле сдержался от порыва ломануться вперед, в краткую возможность победить и спасти людей.       Он, мерцая серыми глазами за слоями поднявшейся пыли, предлагал переговоры.       У героев просто не было выбора, детям ситуация казалась бессмысленной.       За щеку Катсуки царапнуло что-то мелкое и красное, тут же улетев. Следя за перышком Хоукса, Бакуго нетерпеливо сжимал кулаки. Мидория с другой стороны улицы, знаками объяснял им план, Старатель медленно шел на переговоры с Ним, а в желудке у Бакуго нетерпеливо свернулась в глубок злость.       Яойрозу сосредоточенно и медленно вздохнула, протянула Шото лейкопластырь, а Бакуго — бутылку воды, нервно сжала их ладони в своих дрожащих руках, сухо пожелала удачи.       И кинулась из укрытия за перьями Хоукса.       Выходя, Бакуго не выдерживает — хлопает Тодороки по плечу, и пытается выдавить из себя что-то ободряющее — получается откровенно хреново, но все равно слышит от него «спасибо».       Получается херово, потому что он чертовски зол.       Потому что Урарака все еще пытается спасти ребенка, чьи родители остались под завалами, Денки уже на грани, а Шото слишком горячий. В самом плохом смысле, который может быть.       Когда все начинают двигаться разом, поймав какую-то совершенно дикую энергию, Бакуго рвется вперед первым.       Первым сшибает какую-то пешку и орет, громко, срывая голос, о том, что ненавидит, и о том, что отомстит, смотрит прямо в Его глаза и полыхает, несется дальше, вымещает злость на чем попало, только бы дождаться нужного момента.       В краткий миг, когда Шото и Дэку удается отвлечь Его, что-то необычайно громко закричав, Бакуго видит тот самый момент, за которым последует победа. Кидается туда, не раздумывая. Сам кричит, громко, зло, размахивается и ударяет взрывом сильно-сильно, даже сильнее обычного, прямо в его голову, опаливая свои волосы, а после приземления сразу падает, оглушенный, не успев сгруппироваться, но крепко вцепившись в воротник его костюма, бьет почти бессильно, не замечая, как звуки медленно уходят куда-то.       Бакуго почему-то падает, хватаясь за закружившуюся голову, Он падает следом, и его тут же вяжут Дэку и Шото. Сразу становится как-то тихо.       Бакуго не видит, но прямо сейчас на развалинах, группа Яойрозу и Ииды расправляются с Его приспешниками, а остальные герои кидаются спасать людей.       Сбоку на него налетают Киришима и Каминари, обнимают со всех сторон и счастливо смеются, что-то говорят, громко говорят,       Кажется, о том, что он был крут.       В голове у Бакуго только тихий-тихий (невероятно раздражительный) звон.       Он мотает головой, с опаленных сильнее обычного сухих волос слетает пепел: — Говорите громче, придурки, я ничего не слышу.       Огрызается, привычно огрызается, чувствует, как Денки у его плеча непонимающе выдыхает. Бакуго отчего-то страшно и очень-очень жарко.       Катсуки морщится — непривычно тихо ощущаются свои же слова. Есть видимость того, что он говорит, но все словно под водой и ровным счетом ничего не слышно. — Бакуго, мы и так громко говорим. — Каминари недоуменно хмурится своими смешными светлыми бровями и чуть-чуть отстраняется от него, а Бакуго читает по губам.       Бакуго догадывается о том, что Киришима тоже что-то говорит, только потому, что боковым зрением увидел в его лице движение.       Осознание настигает его слишком быстро и слишком медленно одновременно, бухается вниз липким страхом, набатом стучит в пустой голове.       Бакуго хватается за рядом стоящих парней отчаянно, просит что-нибудь сказать (а они испуганные такие, не будь Бакуго самому сейчас так страшно, он бы обязательно поржал над этими дебилами), а сам сжимает ткань костюма на груди и злится, вот только теперь — совершенно испуганно злится. К ним подходят Дэку и пару про-героев, обеспокоенные шумом и таким испуганным видом Бакуго.       Бакуго падает на колени, чувствует, как под кожей пульсирует кровь, и отчаяние топит его своими черными мохнатыми лапами, хватается за голову и чуть ли волосы на себе не рвет, потому что до дрожи страшно.       Бакуго Катсуки ничего не слышит.