Ch. 5
27 октября 2020 г. в 16:55
Время шло, а отголосков прошлого так и не наблюдалось. Юнги привыкал к своему строптивому соседу всё больше, совершенно не возражая, когда каждую ночь к нему прижимался тёплый бок. Чувства расцветали первыми весенними цветами под тающим снегом прошлой и такой незнакомой жизни. Когда Юнги принёс в дом собственную кружку для ушастого и рассортировал свои вещи в гардеробной, чтобы найти свободное место, мужчина открыл ноутбук, принимаясь за большую покупку новых необходимых вещей для своего уже сожителя.
Настроение Чимина прыгало подобно самой высокой и страшной американской горке, Юнги еле успевал ловить предметы, которые ушастый с лёгкостью скидывал. Даже гардины не уцелели и награда «Редактор года» осталась валяться на полу не в лучшем состоянии. Так же часто как Чимин шипел и шерсть его вздымалась, он ластился и мурчал, обвивая мягким хвостиком руку или ногу. Негласное решение остаться ушастому в этом доме эти двое приняли, как само собой разумеющееся. Осталось обзавестись некоторыми вещами, например, одеждой, ведь штаны Юнги буквально таяли количеством на глазах из-за модных прихотей Чимми.
Когда базовый гардероб оказался сложен в корзине под пристальным кошачьим надзором, Юнги закинул от себя ещё мягкую подушку и пару головных уборов с вырезами для ушек. Ему не терпелось увидеть, как эта странность работает. Казалось, с каждым часом ушастый обживал дом всё больше, подгоняя его под себя. Уже к вечеру на пороге стояла одна из коробок, доставленных курьером.
– Вот оно как, – задумчиво протянул Юнги, рассматривая перед собой ту самую дырку для хвоста, аккуратную и с отделкой. Это выглядело так необычно, что мужчина затаил дыхание, следом вытаскивая из пластиковой упаковки специальную кепку с двумя прорезями, которую сразу же забрали из его рук, надев.
– Мне идёт? – спросил Чимин.
Юнги только хлопнул ресницами.
– Зачем вам кепка, если уши всё равно не закрыты?
– Может, потому что ты взял летний вариант? – ушастый поднялся из пустой коробки, которую так облюбовал, и подбежал к первой попавшейся отражающей поверхности. – Ох, мне так нравится! – потоптавшись на месте, Чимин забрался в свою коробку обратно, шурша бумагами.
– О-о-о.
– Вообще-то наши тёплые шапки закрывают уши, в смысле, там сделаны специальные формы, как продолжение шапки, а ты должен только надеть это на себя. Похоже на надевание перчатки или варежки.
– Никогда не видел кролика в шапке.
– И не увидишь, – цокнул Чимин, – они не носят их. Для кроликов и зайцев есть специальные повязки тёплые, например, как вот у тебя.
– Кстати, – Юнги достал из упаковки последнюю покупку – большую прямоугольную подушку, которая шла с описанием «для лапок», и протянул ту заинтересованному Чимми, – это тебе. Так сказать, подарок на новоселье.
– Не может быть! – воскликнул ушастый.
– Что-то не так?
– Это та самая!
– Что?
– Ох! – Чимин забрал из рук мужчины подушку, сразу же утыкаясь в неё лицом, громко мурлыча. – Спасибо большое! Лаванда! Мята! А ткань!
Больше до Чимина достучаться Юнги не смог. Большие голубые глаза ушастого закатились от удовольствия, когда тот уютно устроился в своей коробке, издавая настолько громкие звуки, что Мин мог спокойно расслышать их в собственном кабинете. Чимин расслабленно улёгся на спину, с трудом умещаясь в картонном лукошке, и по видимому впал в настоящий транс. Хвост, торчащий из коробки, только изредка дёргался, а руки не выпускали подушку, прижимая её к телу, и сжимали так сильно, словно топтали до побелевших костяшек.
Но на этом идиллия закончилась, а вместо неё пришло нечто. Ещё до того момента, как Чимин распахнул свои небесные глаза ранним утром, над ушастым уже повисло почти осязаемое грозовое облако, а причиной его была единственная мысль, вызывающая сильную злость. Злость на всех разом.
Чимина, который отдавал всего себя, просто напросто кинули.
Выбросили.
Этот дурак художник.
Всё ужасно раздражало ушастого, даже звук кофемашины, чириканье желтопузых птиц и слишком громкое дыхание Юнги. Спрятавшись в коробку к своей подушке, Чимин повозился с минуту, но сразу же выбрался из неё только ещё более раздраженным, чем был до этого.
Слишком светло. Слишком громко. И шов на кофте неприятно тёр кожу. Кажется, утренняя спешка Юнги выводила ушастого из себя ещё сильнее. Поэтому, сидя за столом во время завтрака, Чимин методично, глядя опекуну в глаза, скидывал со стола салфетки и столовые приборы. А когда Юнги отлучился в ванную комнату, Чимин, не долго думая, обтёр весь приготовленный костюм, что лежал на постели прямиком из химчистки. Удовлетворившись оставленной на ткани шерстью, Чимин растянулся рядом, пряча лицо в одеяле и раздражённо помахивая цветным хвостом.
Но Юнги не проронил ни слова, кроме тёплого пожелания доброго утра. Даже перед тем, как покинуть квартиру, оставил лёгкий поцелуй между ушек, за что был щедро одарен шипением. Когда дверь захлопнулась, Чимин плюхнулся на диван, вздыхая. Теперь чувство вины затапливало его.
Это было первый раз, когда Чимми оставили одного в этой квартире, но как с десяток раз до этого.
Противное чувство грызло юношу изнутри всё сильнее. Чтобы скоротать время до прихода опекуна и попросить прощение за своё детское поведение, ушастый забрался на чужую половину постели, утыкаясь чувствительным носом в подушку и вдыхая родной аромат полной грудью. Ворочаясь в тревожной дреме, Чимин падал в море своей вины всё глубже. Как бы он ни был зол, но портить чужой, а самое главное, важный день было отвратительно. И этот костюм… Так глупо, ведь в этом доме не было даже обыкновенной липучки для шерсти. Телефоном, конечно, Чимин ещё не обзавёлся, как и любым средством связи с Юнги. Поэтому, когда холодное солнце начинало закатываться за горизонт, напоследок лаская рыжими лучами бледное лицо юноши, к чувству вины стал примешиваться страх.
Взяв с собой с прикроватной тумбочки будильник, Чимин поднялся с вороха одеял и направился по тёмной квартире к входной двери, по пути захватив свою подушку для лапок. Там ушастый сел на мягкий ковёр, как делал это раньше, и лёг, подложив под голову успокаивающе пахнущую мятой подушку. Свернувшись калачиком, Чимми поджал колени к животу и прижал к груди свой хвост, поглаживая его прохладными ладонями. Часы, стоявшие рядом, показывали далеко за девять вечера, а квартира полностью погрузилась в уже ночную темноту, заставляя слёзы скапливаться в уголках голубых глаз.
Всё повторялось заново, и вся доброта и забота, которую Чимми получил за последнюю неделю, становились острее любого лезвия. Даже свитер, который сейчас кололся шерстью, что купил ему Юнги, делал глаза солёно-жгучими, от чего несколько слезинок скатились с пушистых ресниц. Часы шли, но заветного поворота замка всё не было, из-за чего сердце ушастого сжималось в комок боли. Мысли о том, что своим собственным поведением и поступками он снова забрал сам у себя счастье, заставил оставить и отвернуться, звучали криками обвинения в голове. Чимми ощущал физический страх остаться одному, быть ненужным и больше никогда не получать тёплые поцелуи в лоб. Не просыпаться у тёплого бока и не чувствовать, как нежно гладили кончики ушек, потирая их между пальцами, а шоколадные лисьи глаза не посмотрят с такой щемящей теплотой. Чимин не хотел расставаться со всем этим.
Чимин хотел научиться любить и быть любимым.
Когда на часах показались четыре нуля, входная дверь тихо приоткрылась, звякая связкой ключей. Тёплый свет с лестничной клетки пустился длинной лентой в глубь квартиры, освещая собой влажное лицо взволнованного ушастого, что смотрел на фигуру в тёмном пальто широко распахнутыми глазами. Эмоции тут же захлестнули Чимми и тот, поднимаясь на ноги, в несколько шагов оказался в прохладных от улицы объятьях. Юнги только вздохнул, устало прижимаясь к тёплой макушке.
– Это был длинный-длинный день, мой хороший, – тихо сказал он.
– Потому что ты бегал от меня?
– Единственное, от чего я бы хотел сбежать, это работа до поздней ночи.
Чимин чуть отстранился, чтобы вытереть лицо от пролитых в мужское плечо непрошенных слёз. Прижав ладонями поникшие ушки к голове, юноша на секунду крепко зажмурился. Всё-таки последние недели давали о себе знать.
– Ты не хотел оставить меня? – чуть слышно спросил ушастый, обвивая хвостом ногу опекуна. Кажется, что со стороны это звучало дико глупо.
– Почему я должен был оставлять тебя?
– Потому что так делают все?
Фыркнув, Юнги обхватил лицо Чимми прохладными ладонями, легко поглаживая по влажным щекам большими пальцами. Дверь захлопнулась, отрезая пару от источника света. Но этот блеск в глазах и блестящие губы можно было увидеть запросто, как и солёные дорожки, соединяющиеся у подбородка. Смахнув последние капли, Юнги вернул свою руку обратно, коснувшись таких спелых и покрасневших губ. Шум в ушах нарастал. Не трудно было сложить два плюс два, чтобы понять происходящую бурю в душе Чимми. Юнги не догадывался, кто бы смог оставить этого ушастого после всего, что произошло, но точно не он. И точно никогда.
Юнги не помнил своего последнего поцелуя, за то он мог поклясться, что под трепещущими веками напротив переворачивался целый хрупкий мир. Если для него это было словно удержать бабочку в своих ладонях, то душа Чимми расцветала на глазах. Долгожданный момент, который тот бережно хранил мечтой в глубине себя, оказался прямо здесь, стоило только чуть-чуть привстать на носочках. Это было необычно и так желанно, что хотелось упасть без чувств или звонко рассмеяться, смахивая выступившие слёзы. То, как остро и приятно терзали израненные укусами губы, открывало в душе Чимми нечто новое и неизведанное. Но дико желанное.
Опустившись всей стопой на пол, Чимин широко провёл шершавым языком от подбородка мужчины через приоткрытые губы, жарко выдыхая в них шёпотом с тонкой капризной ноткой:
– Научи меня любить, – фраза, потонувшая в новом коротком поцелуе, оказалась сладкой на вкус почти такой же, как клубника в сахаре.
Было невыносимо жарко. Юнги чувствовал себя прямиком в аду, только дьявол был ушаст. Эти глаза влюбляли в себя, а губы буквально забирали душу, подчиняя себе полностью. Свет казался здесь лишним, как и любое произнесённое слово. Чимин плавился под прикосновениями. Это безумие походило на гон или течку, только сейчас это было в тысячу раз острее и приятнее, от чего хвост дрожал и прижимался к оголившейся от задравшейся одежды спине.
Когда длинные пальцы оказались тесно сомкнуты у основания хвоста, колени разъехались по гладкой простыни, роняя своего хозяина грудью на постель. От горячего и идеально влажного языка мышцы внизу живота сокращались, отдаваясь болью. Чем глубже ощущалось удовольствие с примесью пальцев внутри, тем сильнее дрожь разливалась по телу, позволяя лишь скулить и поддаваться назад, послушно вскидывая бёдра, когда рука на основании сжималась сильнее, вздёргивая вверх. Чимми казалось, что он сходил с ума, когда шерсть, плавно переходившую в кожу у толстого основания хвоста, с силой гладили, доставляли почти боль от того, как она заламывалась, как напрягались мышцы спины и перехватывало дыхания от всё более ускоряющихся движений. Его вылизывали со всей любовью, доводя до тёмных пятен перед глазами.
То ощущение заполненности, которым сменились все разгорячённые ласки, оглушило юношу, выбивая из того душу. Это чувство от этого человека было настолько желанным, что глаза снова наполнялись слезами, мешая рассмотреть хоть что-то. Простынь сбивалась под влажной спиной, а взгляд Юнги становился всё более тёмным, чёрная глубина зрачка пожирала собой миллиметры некогда радужки цвета расплавленного шоколада. С каждым новым укусом и поцелуем, что был подарен фарфоровой коже, рычание всё сильнее зарождалось в глотке, норовя оглушить собой нежные кошачьи уши. Ох, эти уши, но кое-что бесцеремонно дразнило Юнги, и это была так доверчиво открытая, просящая шея, с соблазнительной венкой и просто восхитительными вибрациями. Чимин издавал целый букет звуков, то одаривая сладчащими стонами, то срываясь на крик или утопая в мурчании, от чего особенно тяжелели яйца.
Горячая кожа под прикосновениями всё ещё отдавалась сладкими мечтами, всё это походило на самый прекрасный сон. Но гибкое и просящее тело, что так выгибалось в больших руках в поисках ласки, смотрелось как нельзя более правильно, как будто здесь ему было самое место. Из всей палитры чувств, Юнги ощущал яркое чувство единения, которого до этого никогда и не существовало, оно было похоже на то, как каждое действие отдавалась в нём самом, затапливая чужим удовольствием. Всё в руках Юнги было прекрасно, но мелькающие острые клыки, что скрывались под пухлыми сочащимися спелой краснотой губами, ловили на себя отблески тусклого уличного света, приковывали к себе дикий взгляд. А от юркого кончика розового язычка, упирающегося в самое острие клыка, перехватывало дыхание.
Обладателя небесной лазури, что сейчас затмевалась пеленой удовольствия, Юнги хотел увидеть на самой грани, довести до неё лично и опрокинуть в эту бездну желания, отдавая всего себя.
То, как глубоко чувствовалась метка, и то, каким прекрасно любимым чувствовал себя Чимин, то как срывался от дикого удовольствия голос, всё это переполняло дрожащее тело, с эйфорией принимая всю любовь Юнги, на которую тот только был способен.