В твоих глазах я вижу солнце

На прощанье Бежане наказали забыть всю жизнь, что она успела прожить. Бежана, дав обещание исполнить веление, не стала гневить богов и забыла, но сны коварно напоминали ей о прежних временах. В ночных видениях она видела родные, крытые соломой полуземлянки-срубы, в которых они спали все вместе: отец, мать и младшие. Тепло земли и тел рядом грело не хуже костра. В те сладкие секунды, когда Бежане мерещилось тихое сопение со всех сторон, она наконец ощущала себя спокойно и под защитой. Она видела пастбище, куда по малолетству водила скот, и прядильни, где работала после. Слышала отзвуки рабочих песен и песни поминальных дней, журчание ручья у селения, плач и радостное угуканье новорожденных братьев и сестер. Особенно сильно Бежана ощущала запах костра, свежего мяса и крови, похлебки с грибами, козьего молока. А потом дева открывала глаза и со стыдом обращалась к богам, моля простить ее за глупые сны, которых она так старается не желать. Но они все равно насылали на нее свой гнев: видения о том дне, когда Бежана лишилась своей жизни, приходили к ней все чаще и чаще. Она увидела фигуры волколаков, приближающихся к деревне, раньше других. Тут же сбежала вниз по холму, докричалась отца, а тот уж и сказал старейшине. К приходу мужчин вся деревня уже укрылась в своих жилищах, только и остались, что охотники да девицы на выданье, среди которых и была Бежана. Волколаки издревле защищали селения в долине и далеко за ее пределами и брали за это разумную плату: травы для знахарства и дев для продолжения рода. У их жен рождались только сыновья, и без чужих женщин они бы уже давно перестали существовать. Но Бежана и думать не думала, что эта участь постигнет и ее. Когда один из крепких мужчин, которому рослая дева не доставала макушкой даже до середины плеча, поманил ее рукой, та вышла вперед без сомнений: отец не согласится на выкуп воина, каким большим бы он ни был. Она наивно считала себя дороже монет, но батька, пряча глаза, одним рывком выхватил у волколака мешочек и подтолкнул Бежану к нему. А та, с трудом переставляя ноги, не могла прийти в себя и поверить, что это действительно с ней происходит. Мать со слезами на глазах вручила деве нехитрое приданое и не сказала ни слова. Только старая ведунья зашептывала ей забыть и всучила амулет из тяжелого мутно-белого камня. Муж Бежаны был нем, как и все волколаки. Глаза у него были цвета солнца, но не грели, а калечили своим огнем. И фигура такая, что дева, оставшись с ним наедине впервые, разрыдалась и даже не сумела удержаться на ногах. Волколак только посмотрел на нее усталыми глазами и махнул рукой. Никто не провел семейного обряда, и муж не стремился заделать ей ребенка, но Бежана видела в глазах других, что она — собственность, к которой нельзя прикасаться и подходить без причины. Каждый день, вставая еще до рассвета, мужчины обращались в волков, и дева усаживалась на спину мужа. В этом обличие он был еще огромнее, и Бежана повиновалась любому его молчаливому приказу без единого вопроса: страх быть загрызенной в минуту сковывал все мысли. Потом они ехали весь день, останавливаясь только раз, и то больше для нее, чтобы та смогла поесть ягод или кореньев. Благо время года было подходящее, и леса кишели побегами. Бежана быстро ела и набирала в дорожную сумку еды с собой. Волколаки не сильно беспокоились о ее пропитании, да и свое у них было нехитрым. Отлучавшиеся на охоту приносили какую-нибудь тушу, и стая быстро расправлялась с ней, не меняя обличия. Первое время Бежана не могла смотреть на это без отвращения, но через пару недель привыкла. Как привыкла и к мохнатой спине волка, за которую нужно было держаться изо всех сил, и к огромным рукам мужа, которые неизменно прижимали ее к себе во сне, согревая теплом, исходящим откуда-то глубоко изнутри. Первое время, стоило всем мужчинам обратиться в людей, обнаженных и воинственных, Бежана дрожала всем телом, но со временем свыклась и с этим. На нее вообще не обращали внимание, только муж смотрел все тем же усталым взглядом. В деревню волколаков они прибыли, когда листья на деревьях уже начали желтеть. Бежана давно потеряла счет дням и неделям, забыла речь и погрузилась в оцепенение, с трудом отличая сновидения от реальности. И селение, которое встретило ее оживлением, гоготом детей и прикриками женщин, оглушило, испугало. С ней заговаривали, а она только дергалась, не в силах воспринять, о чем они толкуют. Вроде и слова были знакомы, но странный говор и отсутствие привычки неожиданно заставили ее схватиться за руку мужа, уставившись на него умоляющим взглядом. Но тот только резво отцепил ее пальцы и подтолкнул в толпу. На ее счастье, девушку отвела в хибару немолодая женщина и принялась говорить с ней вкрадчивым, тихим голосом. Только тогда она наконец сумела различить слова.  — Назови мне свое имя, — старица мягко гладила ее ладони, и губы ее улыбались умиротворяюще.  — Бежана, — ответила дева, чувствуя, как горло хрипит после долгого молчания.  — Сильное, — почему-то серьезно и с уважением сказала она. — Тут жить будешь. Бежана кивнула вкрадчиво. Вскоре ее накормили горячей едой, впервые за эти недели, но она не испытала даже малейшей радости, только усталость и ломота костей, преследовавшие ее уже долгое время, легли на плечи неподъемным грузом. Проспала она от заката до заката, на что старуха, с которой ей предстояло жить, только покачала головой неодобрительно.  — Меня звать Верея, — Бежана на это только повела плечами, опустив глаза в пол. — Не бойся ты так, мы своих не кусаем. Военег как вернется, так вообще никому подойти не позволит. То, что речь идет о муже, она поняла сразу. Горести, остывшие от холода и ветров дороги, в теплой хибаре нахлынули с новой силой. Верея, сощурившись на поникшее лицо девушки, снова ушла, и Бежана выскользнула следом за ней. Убегать, конечно, не было смысла: волколаки унюхают и догонят, и неясно, что с ней будет за такое. Но побродить, посмотреть на быт местных ей никто запретить не мог. Хоть солнце уже и село за горизонт, но люди вокруг, казалось, даже не думали отправляться спать. Деве это было непривычно: в их деревне жизнь с закатом солнца считай замирала, но здесь никто не боялся ни животных, которые могут прийти на свет и шум, ни осенних холодов. Сразу бросилась в глаза стайка детей, весело гоготавших и играющихся с резными деревянными фигурками. Сказания не врали: среди них действительно не было ни одной девочки, а значит, все женщины, которых она видела вокруг, такие же люди, как и она. Бежана видела на себе заинтересованные взгляды, но никто не навязывался, только улыбались понимающе, стоило ей пересечься с ними взглядом. Она, может, так и стояла бы в стороне, если бы один из мальчуганов не влетел в нее во время игры в салки. Все дети тут же притихли, а он принялся лепетать извинения, но Бежана на это только еле заметно улыбнулась и жестом отправила его развлекаться дальше. К ней подошла женщина, тоже принялась что-то быстро говорить, но дева не могла разобрать ни слова. Та, увидев ее растерянность, тут же замедлилась.  — Простите моего сына, — сказала она, делая остановки после каждого слова. — Он не умеет ходить, только бегать. Бежана кивнула доброжелательно, и у них завязался недолгий разговор. Ее позвали красить ткани на рассвете, и девушка неожиданно для себя обратила внимание, что одежда у ее собеседницы была богатой: сложная вышивка, костяные пуговицы, добротно сшитое льняное полотно.  — Мы хорошо живем, — женщина приметила ее внимательный взгляд. — Со временем ты привыкнешь. Время шло, и Бежана действительно привыкала. Воспоминания о доме и горечь от постыдного сватовства еще не улеглись на душе, но она всегда была готова к тому, что придется покинуть отчий край. И жизнь у волколаков была и правда сытнее: несколько раз за неделю они ели дичь, которую мужчины приносили с охоты, земля была плодородная, что было видно по уже собранному урожаю. А еще деревня промышляла много чем: женщины пряли, вышивали и ткали, мужчины плели корзины, делали луки и деревянную утварь. В какой-то момент Бежана вдруг поняла, что немало мужчин в деревне разговаривает, хотя волколаки немы.  — Так они люди, — Горислава, после случая с ее сыном принявшаяся наставлять деву, посмотрела на нее удивленно после такого вопроса. — Не все оборачиваются, это уж кому дано. Обычно после четырнадцатой зимы становится ясно.  — Их отцы не гневаются? — Горислава на это фыркнула.  — А чем волколаки лучше людей? Бежана замолчала, но приглядываться стала внимательнее. Волколаки в деревне если и появлялись, то ближе к темноте, и встретить кого-то из них получалось редко. Но от людей отличить их не составляло труда: рослые, широкоплечие, с мощной шеей, густыми волосами и очень яркими глазами. Мужчины, живущие в деревне, тоже были внушительнее, чем люди из ее родного края, но все же не могли сравниться с волколаками. Рядом с ними Бежана по-прежнему испытывала страх, хотя в глазах других жителей деревни чаще видела уважение. Горислава, казалось, искренне тосковала по своему мужу, который вместе с другими в это время года уходил в деревни. Женщина объясняла, что они торгуются, ищут жен и чуть что помогают местным отогнать диких зверей перед зимой или с чем-то еще за отдельную плату.  — Я Военега знаю, он хороший, — увещевала Горислава, но Бежана на это только жала плечами. Как оказалось, у волколаков не принято искать жен самим, это делают за них старшие родственники. Так что тот, кого дева приняла за мужа, оказался на самом деле отцом Военега. Со дня ее прибытия в деревню она больше не видела его, зато совершенно случайно узнала, что Верея, у которой она жила до сих пор, приходится ей свекровью. Та на вопрос Бежаны о их родственных связях только отмахнулась и посоветовала поскорее идти заниматься делами. Женщина вообще походила на волколаков, уж слишком не любила говорить. Но отношения у них были ладными: Бежана видела, что ее старательность и готовность работать уважают. Но с первым снегом обычное оживление в деревне сменилось небывалой действенностью. От Гориславы, которая обычно не отходила от девушки, а теперь даже толком не смотрела в ее сторону из-за спешки и собственных мыслей, Бежана узнала, что к вечеру волколаки вернутся в деревню. Дева на это только кивнула, отошла в лес подальше и осела на землю, пряча лицо в коленях. Она не желала мужу смерти, но не могла не надеяться, что тот не вернется с похода. Она никогда не тешила себя мыслями о том, что выйдет замуж по любви, но немой, нечеловечески сильный гигант был тем, кого видеть рядом с собой она хотела чуть ли не в последнюю очередь. Ее трясло от страха, хотелось скулить, но она только встала, отряхнула от земли и снега подол и пошла помогать с приготовлениями. Единственное, что толком запомнилось из прибытия волколаков — это Горислава, кинувшаяся на шею своему мужу, и то, с какой нежностью тот обнял ее и сына в ответ. В другой момент Бежана бы смогла улыбнуться искренне, но сейчас даже кривенькой ухмылки не вышло. Руки она спрятала за спиной, чтобы не видно было, как они дрожат, а сама стала вдалеке от толпы, не желая попадаться никому на глаза. Ошибку свою поняла только тогда, когда услышала за спиной мерное дыхание. Дернулась от неожиданности, упала тихо на землю и только тогда повернулась. За месяцы среди людей она уже успела позабыть, какие огромные волколаки в зверином облике, так что горло перехватило само собой. Сил подняться она не нашла, так и сидела, смотря ему в глаза и не шевелясь. А тот только глядел в ответ, время от времени потрясывая бурой головой, и не приближался. Через пару минут улегся на землю рядом и положил морду совсем близко к коленям Бежаны, но дева только и могла, что стараться не побежать куда глаза глядят. Выдохнуть она смогла только когда Военег, резко напрягшийся и быстро вскочивший, понесся куда-то в сторону деревни. Ночевать к Верее она не пришла: боялась, что та сразу же спровадит в дом мужа, а останься она с ним, сердце б разбило грудь ударами. Поэтому Бежана расчистила снег под одним из деревьев и улеглась на настил из сосновых иголок. От холода подрагивала первое время, но усталость быстро взяла свое, и она уснула сном крепким и без сновидений. А проснулась покрытой качественно выделанной шкурой и с костром под боком. Горислава на ее вопрос о том, откуда это все, только хитро кивнула куда-то в сторону. С Военегом взглядами она не пересеклась, поэтому исподлобья порассматривала. Выглядел он, как и все волколаки, свирепо, и был, пожалуй, даже мощнее прочих. Бежана глубоко вздохнула, чувствуя снова подкатывающую панику, и быстро отвернулась, чем вызвала у Гориславы издевательский смешок. Волколаки, как узнала теперь Бежана, зиму и весну проводили дома, а летом и осенью были в дороге. Как стражи оставались те, у кого были беременные жены, и Горислава рассказывала об этой традиции с небывалой гордостью, вспоминая о том, как была рада, что муж с самых первых дней помогал ей с Деяном. Подруга вообще засияла с его возвращением, но от работы не отлынивала, только стреляла во все стороны довольным взглядом да новыми нарядами хвасталась. Бежана все еще с трудом осознавала то, как деревня может жить с такой роскошью, но принимала это и лишний раз не думала. Все ее мысли теперь сводились к липкому, окутывающему страху. Следующую ночь она снова провела в лесу, завернувшись в подаренную шкуру, и наутро костер, который за ночь должен был затухнуть, трещал и сыпал снопами искр. Бежана смотрела на него с обреченностью, понимая, что рано или поздно терпение мужа закончится, и такой милости она больше не дождется. Но назавтра она не нашла в себе сил прийти в новый дом и снова уснула под открытым небом. Верея, словив ее посреди деревни, сказала, что вещи ее Военег отнес в их дом и что самого его пару дней не будет, так что она может спокойно ночевать под крышей. Она не говорила слов наставления, не ругала девушку, просто сказала то, что нужно было, и ушла. Бежана была благодарна ее молчаливости, все сильнее ощущая, что теперь ей так приятнее и самой. Даже болтливая Горислава, которая раньше была спасением от одиночества, начинала потихоньку раздражать. Дом был полуземлянкой, как и все хибары в округе, но большой и с укрепленной крышей. Бежане вдруг подумалось, что для матери было бы счастьем знать, что она так хорошо устроена, но от этих мыслей впервые за долгие месяцы из глаз полились слезы. Спала дева после этого необыкновенно долго, но тут никто ее ни за что не винил: все обходились с ней понимающе и лишний раз старались не трогать. Других невест, как называли за глаза новых в поселении девушек, в этом году не было, так что все ободряющие взгляды доставались Бежане. Только вот она от них чувствовала себя за что-то обязанной и сама не понимала, за что. Но спать не на ветру было приятнее, и она не стала отказываться. Одним утром, поднявшись еще до рассвета, Бежана вышла из дома и обомлела: волк спал у порога, свернувшись калачиком и выдыхая клубы пара. Дева так и замерла, ощущая, как начинает подрагивать, но Военег продолжал лежать недвижимо. Она боком, на цыпочках и задержав дыхание, прошла мимо него, а потом стремглав бросилась в лес, не видя хмурый взгляд, которым он ее проводил. Следующие дни она держалась в отдалении от всех, а ночи, холодные и неспокойные, теперь проводила на дереве: привязывала себя к толстым ветвям и спала от силы пару часов. Усталость накатывала постепенно, день за днем становясь все ощутимее, и Бежана с ужасом чувствовала, что скоро ей придется сдаться. Когда этот день пришел, она юркнула в дом раньше, чем вернулся Военег, позорно укутываясь в некогда подаренную шкуру, которая обнаружилась среди прочих ее вещей, и устроилась в самом дальнем от входа углу, отвернувшись лицом к стене. Она даже задремала, но в какой-то момент резко проснулась и обернулась, тут же наткнувшись на внимательный взгляд. Военег, увидев неописуемый ужас в ее глазах, вздохнул устало, сразу же напомнив Бежане его отца, вышел и не возвращался до утра. Не вернулся он и на следующую ночь, и через одну тоже. Сначала дева была рада, но потом ее захватил стыд: если судить по существу, она выгнала мужчину из его же дома из-за своих страхов. Тогда она и попыталась впервые взглянуть на Военега как на человека. Он помогал Олегу, мужу Гориславы, затачивать наконечники стрел. Время от времени они обменивались жестами, заменяющими простые слова, но со стороны казалось, что им не нужно даже это. Что-то было в людях, живших в поселении, такое, что позволяло им понимать друг друга безмолвно, но Бежане казалось, что это умение ей никогда не станет подвластно. Олегу и Военегу же было достаточно какого-то передергивания пальцами, чтобы они вдруг стали улыбаться или подначивать один одного. Девушка неожиданно для себя осознала, что Военег немногим старше нее, что у него мелкие косички в волосах и в бороде и что они ему идут, что ему не холодно в совсем легкой одежде на ветру и морозе, что глаза у него ярко-желтые и очень теплые. К мужчинам подошла Горислава, что-то нашептала Олегу на ухо, на что тот широко улыбнулся, а Военег, наоборот, погрустнел. Бежана увидела, что тот отвлекся и принялся взглядом скользить по округе, поэтому быстро отвернулась и ушла. К вечеру, снедаемая неуверенностью и ужасом одновременно, дева сама подошла к мужу. Тот замер, завидев ее, но Бежана этого даже не заметила, уставившись себе под ноги. Сама не помня, что именно пролепетала про свою вину, она едва ли не в полуобморочном состоянии сказала ему спать в доме. Но подняв взгляд, Бежана увидела его отрицательно качающуюся голову, после чего он развернулся и ушел, оставив ее стоять в недоумении. Вопреки попытке что-то исправить, которая должна была унять разбушевавшуюся совесть, деве стало от себя тошно вдвойне после его отказа. Горислава на следующий день обмолвилась, что Военег спит в лесу в зверином облике, и Бежана, заслышав это, загрустила совсем. Сна не было, ветер разыгрался какой-то особенно сильный. Хотя разум и подсказывал, что волколакам морозы нипочем, заставить себя закрыть на это глаза дева не могла, пусть и старалась. В шкуру она завернулась с головой, чтобы колючий снег не добирался до лица, и побрела в лес. Военег нашелся быстро: его желтые глаза следили за ней издалека и были видны с большого расстояния, светясь как огоньки. Она подошла, выпутала руку из одежд и протянула ее мужу. Тот поднялся, в волчьем обличии будучи немногим ниже ее, и подставился под ладонь. Бурая шерсть, припорошенная снегом и при этом теплая, пробежала между пальцами, и Бежана невольно улыбнулась. Еле-еле, все еще не в силах посмотреть волку в глаза, но улыбнулась. Военег тут же подставил шею, и Бежана нашла в себе силы погладить его сама, поражаясь тому, какой он на ощупь мягкий и теплый. Она точно помнила, что у его отца шерсть была грубой и жесткой, так что разница действительно поразила. Он не сопротивлялся, когда она поманила его в дом, постоянно оборачиваясь и проверяя, чтобы он шел за ней. Перед входом отряхнулся, сбрасывая снег, а Бежана съежилась, понимая, что совсем не хочет видеть, как он оборачивается в человека. Но Военег и не собирался, только лег в дальний от Бежаны угол и смотрел. Та не выдержала его взгляда, отвернулась к стене и на удивление быстро заснула. День становился короче, ночи — холоднее, но у Бежаны на сердце было тепло: хрупкий мир с Военегом и не думал рушиться. Еще и Горислава, светясь от счастья, сказала, что у них с Олегом скоро будет еще сын. Бежана ее радость понять могла: дети у волколаков рождались реже, чем у людей, но были крепкими и выживали практически всегда, да и Деяну шел уже седьмой год, давно пора братом обзавестись. Олег теперь от Гориславы не отходил ни на шаг, а та и рада была. Бежана смотрела на здешних с завистью: у всех пар отношения были если не хорошие, то хотя бы уважительные. Хотя Военега за его силу духа и бережное отношение к ней она уважала тоже, но перестать бояться не могла. Особенно страшило почему-то именно человеческое обличие, но дома он в нем не появлялся. Когда ночи стали слишком холодные для Бежаны, которая всю жизнь провела в краях южнее, Военег перебрался поближе к ней, и тогда дева впервые поняла, что такое волколачье тепло. Тело мужа грело лучше костра, так что наутро, обнаружив себя подползшей во сне к Военегу и обнимающей его мохнатую спину, Бежана испугалась, но не удивилась. Морозы сковали гладь озера, которое было в часе ходьбы от поселения, с месяц назад, поэтому Бежана удивилась, когда Горислава позвала ее купаться. Военег, когда Бежана рассказала ему, тоже выглядел удивленным, но ничего выказывать против не стал. Дева теперь видела в его глазах и лице отражение всех нужных чувств, и сама удивлялась, как легко стало у нее это получаться после непродолжительного времени. На озеро они пошли впятером: Бежана с Военегом и Горислава с Олегом и Деяном. На волчьей спине она не была давно, а на Военеговой — ни разу, поэтому первые минуты в ужасе вцепилась в шерсть слишком сильно, на что муж утробно зарычал, испугав Бежану еще сильнее.  — Ты ему клок со шкуры выдрать хочешь? — отчитала ее Горислава, когда они вынужденно остановились. — Обхвати его за грудь, а не за шкирку держись. Бежана совету последовала, но от этого дрожать стала только сильнее: уж больно нежный и близкий жест выходил. Но Военег толком и не замечал, больше отвлекаясь на Олега, с которым они явно завели соревнование на потеху Деяну. До озера таким бегом они добрались намного быстрее, и Олег слету, только позволив Гориславе скинуть суму, влетел в озеро, ломая лед. Бежана была близка к тому, чтобы лишиться чувств, пока не поняла, что от этого подруга с сыном только визжат счастливо и брызгаются водой во все стороны.  — Да там же вода ледяная, — просипела дева, скованная ужасом, на что Военег посмотрел на нее, будто говоря: «Ты сама меня позвала». А потом пошел в сторону воды решительно. Бежана сначала замерла, но потом нашла в себе силы сброситься с волка, больно ударившись плечом о землю. Тот посмотрел на нее недоуменно, а Горислава, увидев это, прокричала:  — Что ж ты непутевая такая! Мы ж не враги, зла тебе никто не желает, так что полезай ему на спину и не бойся. Потом спасибо еще скажешь! Военег на ее испуганный взгляд только посмотрел внимательно, а потом отвернулся, мол, сама решай. И Бежана, пересилив страх и подумав, что ей и правда никто ничего дурного в деревне за все месяцы не сделал, полезла на спину мужа. Тот к озеру почти побежал, не давая возможности деве передумать, а она задержала дыхание и вцепилась в шерсть изо всех сил. Первые секунды она даже не могла понять, что происходит. Она чувствовала, как они входят все глубже и глубже, но не ощущала холод, только гладь воды. Завороженная, она протянула руку дальше и отдернула: вдалеке от Военега она была такой ледяной, какой и должна была быть.  — Это ты греешь? — обескураженно спросила она, и муж кивнул. Горислава, Олег и Деян веселились, а Бежана только и могла, что хвататься посильнее за волчьи бока и молиться, чтобы тот ее не скинул. Но он скинул, не отойдя при этом и не прервав свою магию, а она оказалась в воде по горло. Неуверенно зачерпнув руками, она умыла лицо все такой же теплой водой, не отрывая взгляда от держащегося совсем близко Военега. Потом смыла грязь с волос, ненадолго окунувшись, и пожалела, что зайти пришлось в одежде. От этой мысли стало стыдно, поэтому на проницательного Военега глаза она старалась не поднимать. На берегу Горислава, раздевая сына на ходу, отошла с семьей глубже в лес, кинув перед этим Бежане сухую одежду.  — Знала, что ты не возьмешь, — только пожала плечами она на немой вопрос девы и тут же ушла. Какое-то время сил на то, чтобы переодеться, Бежана найти не могла, и только лежала рядом с Военегом, подрагивая от холода. Но он, посмотрев хмуро, отошел и отвернулся, лишая своего тепла, и деве пришлось двигаться быстро, чтобы не замерзнуть насмерть в мокром на пронизывающем ветру. В мужа она просто врезалась, даже не найдя в себе сил одеться до конца. Только накинула нижнее платье и вторую юбку и не смогла больше: легкие отказывались дышать на таком морозе, а пряди грозились превратиться в сосульки. Военег сразу все понял и посмотрел виновато, быстро уложился на землю и лапой притянул ее к себе, мигом согревая. У Бежаны не было сил думать о том, что на ней надето и как это выглядит — она просто хотела жить. К приходу Гориславы у Бежаны высохли даже волосы, и она все еще не могла понять, что за магия позволяет волколакам вытворять такое.  — Кто ж знает, то ли Хорс благословил, то ли Сварожич. Они тут не поклоняются нашим богам, у них свои, безымянные.  — И как они поклоняются им? — Бежана видела, что Военегу ее интерес приятен, и решилась спросить.  — Как отцы научили. Если Военег решит тебе показать, ты поймешь. В доме Бежана все еще дрожала, не в силах справиться со страхом, и не могла перестать жаться к волку. Что-то изменилось в мыслях: теперь он был защитником, а не врагом. Это понимал и Военег, смотревший на нее одобряюще.  — Как ты меня терпел все это время? — спросила она, памятуя о всех тех днях, когда отвергала попытки мужа даже просто быть добрым.  — Ты девка глупая и пугливая, это все сразу поняли, — ответила ей за Военега Верея, когда Бежана, не дождавшись от немого мужа ответа, повторила вопрос ей. — А он всегда терпеливый был, еще по малолетству. Знает, что вам жить до старости, так и ждет. И этот же дождется. Короткий день скоро, позовет тебя в лес — иди с ним. Сильный обряд делают. И камешек свой возьми. Зимний солнцеворот Бежана ждала с неспокойным нетерпением. Волколаки в деревне к нему менялись: звериные глаза горели ярче, а в волчьей шкуре им стало оставаться труднее. Дева все чаще видела, что Военег с Олегом уходят поутру и возвращаются только к ночи, но ничего не спрашивала, негоже ей было его в чем-то подозревать. Но усталость его, обычно бодрого и полного сил, настораживала. Горислава на ее опасения только рукой махнула, мол, каждый год такое, и посоветовала все-таки пустить Военега ночевать в человечьем облике, что Бежана и сделала следующей ночью, алея и бледнея. Впервые проснуться в кольце рук мужа ей было на удивление приятно. Сначала сердце дрогнуло от страха, памятуя, какие у Военега руки мощные, но он тихо сопел под ухом, не давя и не заточая. Она выбралась аккуратно, но сразу же наткнулась на сонные, но ясные глаза. Посмотрела с полминуты и, повинуясь какому-то желанию изнутри, легла обратно, зажмуриваясь. Военег за спиной хмыкнул, обнял ее бережно и принялся перебирать волосы, расчесывая их волколачьими когтями. Бежана лежала скованная, а потом вдруг поняла, что его руки, перебирающие пряди неторопливо, ей приятны. Она улыбнулась этой мысли, зажмурилась еще сильнее, чтобы не согнать сладкий морок. На другой неделе Военег, думая, что дева еще спит, поцеловал ее в лоб, а та даже сдержать улыбку при нем не сумела. Открыла глаза, пересеклась с ним взглядами и смутилась, ощущая, как горят щеки. Бежана чувствовала его довольство, когда он выходил из дома, и переводила потом дыхание, хлопая себя по лицу. И стала торопить себя идти работать: только занятые руки помогали дождаться ночи. За пару дней до солнцеворота Военег, обычно сдержанный и степенный, будто взбесился. Он то резко поднимал деву на руки, сам удивляясь потом своим порывам и ставя ее на землю с виноватым видом, то гортанно рычал человеком на всякую ерунду. Бежана пугалась, но он замечал это и быстро становился прежним.  — Короткое солнце делает так? — спросила она у него в один из дней и дождалась кивка. — Когда день пойдет в гору, ты станешь прежним? Он снова кивнул, и Бежана с улыбкой погладила его по волосам. Уж те пару оставшихся дней ее сердце выдержать должно было. В последнюю перед солнцеворотом ночь Военег сжал ее во сне так сильно, что дева едва не задохнулась. Она попыталась выбраться, но волколачьи руки и не думали двигаться, и тогда она принялась молотить мужа по плечам. Военег открыл глаза быстро, посмотрел ярко-желтыми глазами опасного зверя, и Бежана мелко задрожала в его руках. А он прижал ее к себе еще крепче, уткнулся носом в шею и задышал громко-громко, будто бежал до этого часы. Провел бородатым подбородком по плечу, будто ластясь, совсем не обращая внимание на тихие всхлипы Бежаны, и снова провалился в сон. Наутро синяки, оставшиеся по всему телу девы после его объятий, не заметить было сложно. И сложно было не увидеть ее страх, поэтому Военег, выглядящий совсем убито, на празднике к ней даже толком и не подходил. А Бежана обиделась и расстроилась, памятуя про обряд, о котором рассказывала Верея. Она для себя решила, что сегодня ничего не случится, и расстраивалась от этого так, что к глазам подступали слезы. Горислава, занятая собой, только ободряюще похлопала по плечу и снова убежала с искорками во взгляде. Бежана только и чувствовала, как в сердце растет черная зависть, и ничего не могла с собой поделать. С наступлением темноты зажгли костры. Много костров, по нескольку у каждого дома, и горели они не тем пламенем, что жгло, что уничтожало, а каким-то иным, теплым и возносящим. У Бежаны закружилась голова, но рядом оказалась Верея и придержала деву за плечо, знаком показывая хранить молчание. Та кивнула в ответ, чувствуя, как тяжелеет тело и как сильно ей почему-то хочется уснуть, но старица не давала ей сесть. Все вокруг вдруг заплясало разноцветными огнями, тяжелый запах трав ударил в голову и обволок все тело. Звуки леса и треск костров слились в единый гулкий шум, не бьющий, но поражающий силой. В какой-то момент до девы донеслись песни, и вместе с этим рука Вереи сменилась объятием Военега. И тогда Бежана ощутила в себе ту силу, что заставила мужа оставить на ее теле синяки ночью. Ту распирающую, могучую силу, зародившуюся в ней и желающую найти выход.  — Все хорошо, — донесся до Бежаны вкрадчивый шепот, являясь то ли мороком, то ли ее желанием. — Обними меня. Она обняла Военега всей силой своих рук, дрожа от желания сделать это еще, еще сильнее. До этого бывший слитным шум разбился на осколки, и каждый голос, каждая искра, каждая снежинка вдруг стали чем-то отдельным, совершенно уникальным в своем звуке. Ей казалось, что стоит отойти от Военега хоть на шаг, и все запахи так же разобьются, но она только вжималась в него сильнее и ощущала только его. Бежана не заметила, как муж обернулся, и поняла это лишь тогда, когда тяжелые волчьи лапы совсем утомили плечи. Она прошлась по округе затуманенным взором и увидела восторженную Гориславу, которая смотрела на Олега яркими глазами цвета осени, точно такими, как у него.  — Посмотри на меня, — Бежана не могла сопротивляться голосу, но она и не хотела. Перекрестилась с Военегом взглядами, снова чувствуя навалившуюся слабость, и вмиг оказалась у него на руках. — Тише, тише, первый раз всегда тяжко. Она не понимала и не помнила, когда он снова стал человеком. Эта грань стерлась как что-то неважное, мелочное, ведь это Военег. Просто Военег, что волком, что мужем. Она только прижалась крепче к его могучему телу, пока он уносил ее куда-то в лес. Бежана пыталась закрыть уши руками, чтобы хоть немного отдохнуть от такого громкого и живого леса, от пений, которые с каждым их шагом вдаль от деревни и не думали затихать. Перед глазами все мелькали яркие всполохи, и не лишиться рассудка ей помогал только крепкий, ничем не перебитый запах Военега.  — Ты сегодня волколак за меня, — голос раздавался будто издалека, заглушаемый падающим снегом. — Как только луна взойдет, станет легче. Бежане казалось, что прошла вечность, но в какой-то момент мир вдруг стал утихать. Серьезное лицо Военега, слишком четкое и яркое, было совсем близко и вызывало какой-то дикий восторг и трепет.  — Ты чувствуешь сильно, это ничего, — деве в ответ на его улыбку захотелось рассмеяться, но изо рта не донеслось ни звука, и она в ужасе уставилась на мужа. — Не бойся, с восходом солнца голос вернется. Он смотрел весело и как-то не так. Бежане понадобилось время, чтобы понять, что глаза у Военега не ярко-желтые, а небесно-голубые, прямо такие, какие были у самой девы. И на нее вдруг накатило такое великое и непередаваемое счастье, что она принялась целовать мужа везде, куда дотягивалась. Он на это тихо смеялся, укутывая Бежану в себя, и что-то ласково приговаривал, гладя ее по волосам. Когда она наконец нашла в себе силы оторваться, Военег принялся говорить, тихо и медленно, будто вспоминая слова.  — Ты такая стращеная была… У нас отцы ходят за женами, потому что боятся, что молодняк залюбит их до смерти, — Бежана зажмурилась, вцепилась в Военеговы плечи и поскребла рубашку ноготками, пытаясь хоть как-то отдать ему часть своих чувств. — Вот-вот, сама понимаешь. Я тебя как увидел первый раз… Еле дышал. Отец предупредил, что ты совсем пужливая, но кто ж знал, что настолько, — он повторялся, и Бежана краем ума понимала, что ему сложно говорить. — Волколаки сразу понимают, кто наш. Сложно так объяснить, — он замялся. — Вот ты моя. И все тут. Деве почему-то думалось только о том, что он слишком много разговаривает. Зачем все эти криво выстроенные слова, если она и так все понимает? Поэтому она, решив почему-то, что это самое простое, что она может предпринять, поцеловала Военега в губы горячо и крепко. Тот явно опешил, но быстро пришел в себя и даже рассмеялся. Бежана глянула на него зло, чувствуя поднимающуюся ярость такой силы, какой сроду не испытывала, и принялась вырываться, но волколачья сила ей не передалась, поэтому она быстро прекратила это занятие и отвернулась, показывая свое негодование.  — Ты завтра все вспомнишь и меня поколотишь, — оправдывался Военег, силясь ей в глаза взглянуть. — Поцелуешь меня так на здоровую голову — тогда и потолкуем. Ну что мне сделать, а? — как-то даже жалобно спросил муж. — Я не силен в разговорах, но уж коль есть время до рассвета, то и поговорить могу. Хочешь? Бежана хотела, поэтому повернулась полубоком и кинула быстрый взгляд, позволяя. Военег воодушевился и с обычно не присущей ему горячностью принялся рассказывать про себя. Про детство такое, как у всех детей, даже счастливее, с играми, весельем, работой по хозяйству. Сказал, что голос у него был тогда, и читать его учили. Он маленьким ребенком рос, все думали, будет человеком. А потом, в один день, просто упал во время игры и заорал дурниной.  — Мать думала, что я помру. Так мне и сказала, — Военег заметно осунулся на этой фразе, а притихшая Бежана в ответ его по плечам погладила. — А я в один день проснулся и побежал играть. Мальчишки посмотрели да и все. Приняли. Отец начал объяснять, каково быть волком. У меня обернуться только через две зимы вышло. А там как начал расти, так и вот, вымахал. Вся деревня только таращиться и могла. Бежана в ответ разулыбалась и свернулась калачиком, вмиг оказываясь совсем крошечной на руках мужа.  — Я и сам думал, что тебя передавлю, — он понял намек девы. — Волколачье чутье не дает, — она в ответ фыркнула и показала еще не сошедшие синяки после крепких ночных объятий. Военег на это даже рассердился чуток. — Луна и так дурная, а я ж еще и не каменный. А ты, — он запнулся, подбирая слово, — далеко. Дева посмотрела внимательно и поцеловала того даже яростнее, чем в прошлый раз. Тот засмущался.  — Ну вот, я так сделать хотел с первого дня, — заворчал он. — Тебе же можно, а я что? Ты бы от меня две зимы бегала. Бежана глянула хитро: ну да, мол, недаром мне имя такое дали. Военег понял и это и громко рассмеялся в ответ.  — Камень этот сильный, — муж наконец обратил внимание на украшение на шее. — Если позволишь когда-то, я тебе покажу, что с ним делать можно. Я бы хотел жениться на тебе и перед нашими богами. Когда ты будешь готова. Он рассказывал еще и еще до самого рассвета, а Бежана слушала и впитывала все. Слова, движения, шорохи, касания, голос, дыхание, даже стук крови в жилах, который раздавался в голове раскатами грома, не иначе. Но чем светлее становилось небо, тем сильнее меркло все, бледнело. Усталость накатила такая, что Бежана с трудом держала глаза открытыми.  — Я буду тебя беречь. Эту зиму и все предстоящие. И ты будешь счастлива со мной, — говорил ей Военег на прощанье, пока дева засыпала под наступившую тишину. Проснулась она далеко за полдень неожиданно бодрой. Вскочила, расправила юбки и обмерла. В голову бросилось все, что она творила ночью, все эти невероятные бесстыдства. Благо Военега поблизости не оказалось, и Бежана, выскользнув из деревни, принялась слоняться по лесу, глотая морозный воздух и силясь прийти в себя. От вчерашней нежности и страсти остались только угольки, а знакомый всепоглощающий ужас нахлынул снова. Но дева вдруг остановилась, подставляя лицо ветру, и подумала: а чего, собственно, она так боится? Вмиг вспомнились объятия той ночью, больше походившие на капкан. Уже успевшая продрогнуть Бежана затряслась, но заставила себя тряхнуть головой и подумать еще. Было разве такое, чтоб Военег, не заметив ее страха, не отпустил ее, не дал уйти? Один раз только, и то луна уже сошла, и муж сказал, что такого не будет больше. Но тиски все равно не отпускали сердце. Когда вечером Бежана пересеклась с Военегом впервые за день, тот встретил ее радостной улыбкой и кинулся к ней. А она отшатнулась инстинктивно. Тот мигом замер, посмотрел ей в глаза внимательно и вмиг осунулся так, что деве даже стало страшно. Она хотела окликнуть его, объясниться, но тот прямо на ее глазах обернулся волком, не заботясь о разорванной одежде, и кинулся в лес. Все произошло так быстро, что Бежана даже не успела подумать толком. Только глядела на следы ног и лап на снегу, а потом принялась медленно собирать вещи с земли, уже прикидывая, где надо бы подштопать. Этим и занялась, силясь думать о стежках и нитках. Военег не вернулся ни в тот день, ни в следующий. Когда дева случайно пересеклась с обычно сдержанным Олегом, тот глянул на нее так обвинительно, что ее муки совести обострились еще сильнее. Обычно болтливая Горислава замолкала, завидев Бежану, и тоже осуждала всем своим видом. Спать одной стало таким тяжелым испытанием, что на третий вечер дева не выдержала и разревелась как маленький ребенок. Но даже на это никто не пришел: она чувствовала, что Военега не было рядом с деревней, чувствовала всем своим существом, что он непозволительно далеко и прийти утешить ее не мог. Хотя чуял по-волколачьи, небось, как ей плохо. На четвертый день Бежана с решительностью пошла узнавать у Гориславы про Военега. Та пожала плечами и посоветовала у Вереи спросить. Но и старица знать не знала, куда делся сын.  — Он и раньше так делал. Пару дней погуляет и придет. Ему голову остудить надо. Так и вышло. На шестой день Военег появился на пороге волком. Бежана хотела кинуться на него, обнять, но муж всем видом показывал: не надо. Тогда она протянула ему одежду и тихо вышла, глотая непролитые слезы. Сама себе она казалось такой молодой, наивной дурочкой, что только диву даваться оставалось, ведь Военег же терпел ее так долго. Ясно было, что и его силам должен был прийти конец. Поэтому, вернувшись к полуночи и увидев мужа, спящего в шкурах, она, понаблюдав за движением его спины от мерного дыхания, улеглась подальше от него, не укрываясь и дрожа от холода, пока усталость наконец не взяла свое. А проснулась укутанная и одна. В голове мелькнула мысль о том, что, может быть, не все еще потеряно, но надежда угасла быстро. Военег обнаружился в центре деревни вместе с еще несколькими волколаками, явно готовыми к дороге. Те прощались со своими семьями, но Бежана подойти не решилась. И правильно: муж точно знал, что она смотрит, но на нее даже не взглянул. Наблюдала за его удаляющейся спиной она под тяжелый взгляд Гориславы. Его было сложно не заметить, но дева к подруге не подошла. Ей хотелось поскорее пойти работать, чтобы занять и голову, и руки. Военег и остальные вернулись спустя двадцать дней. Бежана почувствовала это еще за несколько часов до того, как деревня загудела. Просто суровая зима не давала согреться до конца, а тут вдруг потеплело само собой, ни с чего. Потеплело и сердце екнуло так странно, что аж дыхание сбилось. И дева сразу поняла, к чему это все. Будто бы так и должно быть. Она также не решилась подойти, но в этот раз муж обратил на нее внимание и кивнул приветственно. Бежана кивнула в ответ, кутаясь в шкуру, потому что неожиданно стало так же холодно, как и было все эти дни. Дома он не поднимал на деву взгляд, а та стояла и смотрела на то, как он раскладывает вещи, не решаясь подойти. Потом дернулась, сама не успевая мыслями за действиями, и неловко бухнулась на колени рядом с сидящим Военегом. Тот посмотрел вопросительно, а Бежана, покраснев, кажется, до самых пяток, распласталась на полу, уткнулась лицом ему в живот и обняла. Муж будто раздумывал о чем-то пару долгих ударов сердца, а после принялся перебирать когтями волосы девы. Та едва не рассмеялась от облегчения, позволяя Военеговой рубахе впитывать проступившие слезы, и обняла еще крепче. Надолго ее смелости все же не хватило: ближе к ночи муж устроился спать, но напрямую Бежану к себе не позвал. Та помялась, а после легла подальше. Военег на это только пожал плечами, укрыл ее и повернулся на другой бок. Дева созерцала его затылок три ночи, а на четвертую подползла ближе и обвила его спину еще до того, как муж уснул. Тот мигом напрягся, но Бежана, хоть и дрожала, бросать затею не собиралась. Тогда он принялся гладить ее пальцы, уместившиеся на его груди, и дева впервые за долгое время заснула счастливая. Еще через неделю Бежана проснулась в поту от какого-то странного видения, будто бы даже не ее. Все мысли спутались, голова болела, еще и обычно недвижимый Военег, почему-то в тот день подрагивающий во сне, дышал тяжело. Дева приподнялась, посмотрела долгим взглядом на его снующие под веками глаза и поцеловала его в шею. Военег проснулся мгновенно, уставившись на Бежану тяжело, по-волчьи. Но та на удивление не испугалась, только приблизилась, носом касаясь его уха и потираясь щекой о его бороду. Он заторможенно, будто обессиленно обнял ее, перекатившись на другой бок, и Бежана в момент почувствовала лютую слабость и то ли уснула, то ли потеряла сознание. Первой она увидела Верею, злую до невозможности, но что-то внутри мешало пугаться. Она смотрела на растерянного Военега спокойно и безразлично, пока старица силилась втолковать ей что-то.  — Бежана, гляди на меня, — дева перевела взгляд без особого желания. — Этот дурень молодой тебя выпивает. А ты слабая слишком, чтобы противиться. Будет и дальше так идти — сольетесь совсем. Она не поняла ни слова, поэтому и страху такому, что затмил бы эту едва ли не гипнотическую умиротворенность, было взяться неоткуда. Во всем теле была одновременно легкость и слабость, и Бежане это нравилось очень. Но Военегу, видимо, нет. И Гориславе, которая пришла следом, тоже. Она смотрела на молчащую просто из-за нежелания говорить деву с плохо скрываемым ужасом.  — Это тебе сейчас хорошо, — попыталась объяснить она. — Тебе на душе спокойно наконец, а то же ты вся испереживалась, — Горислава кинула на Военега злой взгляд. — Но так нельзя. Они сильные существа и совсем другие. Не только потому, что волки. Их тепло не берется из ниоткуда. Им нужна ласка, дети, война, страстное увлечение. Что-то такое, что занимает их. Иначе они начинают выпивать слабых, которые рядом. Которые сломлены чем-то или опечалены. Он не хочет этого, но не может по-другому, особенно когда спит. Он будет показывать тебе себя, свои мысли и чувства, уже же было такое? — Бежана, наконец начавшая ощущать тревогу, кивнула. — Ну вот. А потом вы сольетесь. Он просто заберет твою жизнь себе. Не потому что хочет, просто не умеет иначе, это сильнее его. И тогда ты лишишься тела, и у вас будет одно на двоих. И это, — Горислава запнулась, утирая слезы с глаз, — это хуже смерти. Для вас обоих.  — И что тут сделать можно? — Бежана сказала это совершенно ровным голосом, отчего подруга всхлипнула особенно сильно.  — Да вы же любите один одного. Но он так боится тебя обидеть, а ты — быть обиженной, что вы бегаете друг от друга как дураки! Просто… Просто будь ему женой и другом. На первых порах ему будет достаточно и этого. Дни у Бежаны снова стали прослойкой между вечерами. Она поднималась утром в спешке, работала до темноты, мыслями пребывая совсем в другом месте, а вечерами, оказываясь наконец там, где хотела, неизменно оробевала. Зато Военег стал настойчивее: не позволял ей ни уходить, ни сторониться его. Пока Бежана привыкла только к малому, но, судя по тому, что ничего странного с ней не происходило, мужу и правда хватало и этого.  — Я тебе принесла ягод сушеных, не одно же мясо есть, — сказала она, неловко ввалившись в землянку и на ходу стаскивая с себя одежду. — Мы сегодня сорочки шили, на продажу по большей, но я тебе тоже сошью. Нравится что-то, может? Военег на ее поднятый взгляд доброжелательно улыбнулся, приветствуя, и помахал крест-накрест пальцами у горла.  — С тесемкой, чтоб развязывать? — догадалась Бежана, на что тот кивнул явно удовлетворенно. — По колено? Теперь он замотал головой отрицательно и ладонью черканул по бедру.  — Ну ладно, — сказала Бежана неуверенно, прокручивая в голове, что в таком виде Военега она и не видела-то еще. Румянец быстро покрыл щеки, но муж не заметил этого, вытачивая деревянные игрушки.  — Деяну, да? — он кивнул в ответ, не отрываясь от работы. — Ты своих детей не хочешь? Военег поднимал голову так медленно, что Бежана успела и осмыслить свой вопрос, и испугаться, и отступить назад, и ощутить в полной мере колотящееся в горле сердце. Но муж, внимательно глядя ей в глаза, как он уже делал не раз, стараясь прочитать ее выражение лица, кивнул так, что она поняла это как «когда-то — обязательно, но не сейчас». Понимать его без слов вообще стало чем-то совершенно привычным.  — Из-за меня, да? — тихо спросила она, на что он повел плечами, мол, да, из-за тебя, но ничего страшного в этом нет. А потом снова принялся вытачивать игрушку. Бежана принялась снимать верхнее платье и теплые чулки, но снять нижнее и остаться в одной сорочке перед Военегом она так ни разу и не решилась. Тот и не настаивал, проявляя чудеса выдержки, которые дева все-таки старалась не принимать как должное. Поэтому, распустив волосы, уселась подле него, и муж, отложив дело, принялся перебирать пряди когтями, расчесывая. Бежана тем временем утыкалась носом в его плечо, медленно переползая к Военегу на колени для пущего удобства, и гладила его по спине.  — Мы с Гориславой помирились. Даже не знаю, на кого из нас она злится больше. Она мне рассказала, что у нее подруга так чуть не умерла, вот она и испугалась. Сказала, мы оба хороши. Военег кивнул. Бежана поняла еще раньше, что ему нравится, когда она болтает хоть о чем. Она начала понимать Гориславу: к этим монологам действительно привыкаешь, и потом становится сложно просто молчать.  — Я, когда в деревне жила, столько баек про волколаков наслушалась. Что и детей хилых загрызают, что старых своих оставляют на смерть. Что вообще живут не по-человечьи. Так теперь странно вспоминать об этом. Мне тут так нравится, — Бежана глянула Военегу в глаза и улыбнулась краешком губ. — И ты мне нравишься. Муж поцеловал ее в шею в ответ, и дева тихо рассмеялась. Военегу было тяжко оставаться долго как волком, так и человеком, поэтому, проводя дни и ночи в деревне с Бежаной, вечерами он оборачивался и бегал по лесу, то просто развлекаясь, то проверяя границы, то охотясь. К тому, как волколаки охотятся, привыкнуть оказалось не так уж и сложно, тем более Военег и другие всегда смывали с себя следы крови. Иногда Бежана все равно чувствовала характерный запах и привкус от поцелуев, но как-то и не думала обращать на это внимание. Ровно до того дня, когда в крови пришлось искупаться. Дикие животные боялись подходить близко к деревне, чуя охраняющих, но бешеным это не было помехой. Дева только и помнила, что наслаждалась безоблачным ночным небом и ощущением приближающейся весны, как вдруг оказалась на земле. Медленно соображая, она перевернулась на спину рывком, и замерла на месте. Зверь той породы, какой Бежана никогда не видела в их землях, нависал огромной черной тушей и рычал утробно. И она снова не успела ничего понять, как вдруг раз — и чудовище взвыло, а кровь расхлесталась по всем сторонам, заливая всю деву целиком. Волколака, ничуть не обеспокоенного произошедшим, Бежана не узнала. Тот осмотрел ее бегло, облизался длинным языком и рванул в лес. Военег, Олег и еще несколько других подоспели минутой позже, когда дева успела уже едва не потерять сознание от страха. В руках мужа она оказалась мгновенно и тут же лишилась чувств. Очнувшись, едва не лишилась чувств еще раз: Военег в человечьем обличии купал ее в озере, обеспокоенно заглядывая в глаза и похлопывая по щекам.  — Это ты ж что, без одежды? — пискнула она, вырываясь из рук. Военег сначала опешил, даже позволив ей выкатиться из объятий, а потом безмолвно рассмеялся, время от времени переходя на рычание, видимо, от переизбытка чувств.  — Да, меня это волнует! — надулась Бежана, но потом вспомнила все, что с ней случилось, и мигом ухватилась за мужа снова. — Мне было так страшно, так страшно, — голос начал дрожать, и Военег мигом посерьезнел. — Ничего не успела понять, только упала и мигом оказалась… Боги, как хорошо, что тот волколак подоспел. Муж нахмурился совсем уж сильно и отвернулся, жестом указывая Бежане снять платье. Она и сама знала, что это следует сделать быстрее: после такого события одежду надо было снять и вымочить поскорее, чтобы не осталось следов ужаса и близкой смерти. Она раздевалась быстро и глотала безмолвные слезы, а потом не удержалась, приблизилась к Военегу и расплакалась громко и горестно. Муж оглаживал вцепившиеся в его плечи пальцы Бежаны, но повернуться не решался, поэтому в какой-то момент она сама раскрутила его пинками и продолжила рыдать, утыкаясь уже в грудь. Военег не знал, куда себя деть. Он знал, что слезы высохнут скоро, а следом будет либо лютое смущение, либо гнев. Ему не нравился ни один из вариантов, но оборачиваться не хотелось совсем, поэтому, тяжело вздохнув и отдав судьбу на волю богам, он притянул Бежану еще ближе и принялся успокаивающе перебирать ее локоны, попутно вымывая с них кровь. Бежана, чуть успокоившись, заголосила что-то про то, как она виновата и как ей жаль, и Военег растерялся совсем. Поднял голову к небу, с унынием посмотрел на звезды и даже сначала не понял, что разливающееся по груди тепло исходит от робких поцелуев жены. Опустив на нее ошалелый взгляд, он увидел только мокрую макушку и неуверенно принялся оглаживать ее плечи. Та вздохнула тяжело, обняла совсем уж крепко и стала совсем уж близко, после чего подняла глаза нерешительно. Ночь была пусть и звездная, но совершенно безлунная, поэтому яркие Военеговы глаза с крошечными зрачками горели, будто бы даже освещая все его лицо. Бежана невольно улыбнулась, вспоминая, как сильно боялась этого звериного цвета первое время. Теперь же в глазах мужа она видела солнце. Мокрую, зацелованную и разомлевшую жену Военег донес до берега на руках, уселся прямо на снег, вызвав у Бежаны тихий вскрик, и снова поцеловал горячо, пока та быстро устраивалась на его коленях так, чтобы быть от земли подальше и сидеть поудобнее. Дева с удовольствием принимала все происходящее, но чувствовала, что Военег рад меньше, чем должен бы.  — Расстраиваешься, что я ушла одна в лес? — неуверенно спросила она в момент передышки. Муж покачал головой отрицательно. — Все же закончилось хорошо, меня спасли. На лице Военега так отчетливо проступила ярость, что Бежана вздрогнула, но не отпрянула, памятуя про снег и холод вокруг.  — Ты злишься, потому что рядом не оказалось тебя? Он молчал, вперившись в нее тяжелым взглядом, и дева поняла, что попала. Ничего не говоря, она развернулась к мужу лицом, обвила руками шею, а ногами — торс, и зашептала ему на ухо, поглаживая по волосам.  — Не знаю, как у вас это называется, Военег, поэтому прости, если скажу что не так, но мы вроде как стая. Я начинаю чувствовать это, эту связь между всеми жителями деревни. Такую, как с тобой, может, не настолько сильную, но… Но она есть. Наши братья защитят меня всегда, даже если тебя не окажется рядом. И я за это благодарна, — Бежана отклонилась, заглядывая мужу в глаза, и улыбнулась краешком губ. — Я не перестану любить тебя оттого, что не ты перегрыз глотку этому зверю. «Любить?» — раздалось в голове у Бежаны звучно, хотя Военег не сказал ни слова.  — Любить, — кивнула та, отводя взгляд смущенно. Он сидел, окаменев, а потом медленно снял с шеи Бежаны камень, который когда-то подарила ей ведунья из родной деревни. Перевязал шнур несколькими странными узлами, накинул одну его часть на деву, другую — на себя. Повалился спиной на снег и Бежану потянул за собой, обнимая, как той казалось, все ее тело огромными руками. Проснувшись на рассвете и мигом встретившись с прищуренными глазами Военега, дева смутилась и уткнулась тому в грудь. Даже после отдыха тело мигом зашлось в лихорадке, вспоминая, чем закончился для них предыдущий день. Бежана помнила, что дети у волколаков рождались реже, но тихо надеялась, что после неудачи они больше не будут на долгое время прекращать попытки. Попытки эти оказались уж больно хороши. Дева не поняла, зачем Военег мягко, но уверенно спихивает ее с себя, и ухватилась за мужа покрепче. Но тот мигом разжал ее пальцы, и Бежана с визгом плюхнулась прямо на снег. И ощутила под руками и спиной только пушистый настил. Военег разулыбался и кивнул куда-то в сторону груди жены. Камень, теперь свободно висящий на Бежане без всяких узелков, светился мягким теплым светом. Дева взяла его в руки, и тот оказался наощупь не твердым и холодным, а прогибающимся и очень согревающим.  — Это что же, он меня всегда греть будет? — Военег кивнул неопределенно, снова смотря залихватским взглядом. — А, его кормить надо… Я поняла… Бежана пробормотала это так задушенно, что муж мигом оказался рядом и, поставив ее на ноги, обнял крепко, заставляя думать не о собственном стыде, а о руках сильных и горячих. Дева положила подбородок ему на плечо. Небо, по-зимнему светлое и ясное, переливалось особенно ярко, запах иголочек заснеженных елей она каким-то образом чувствовала даже отсюда, слышала стук крови, бегущей по своему телу, и по Военегову тоже.  — Я поняла, наверное, — муж погладил спину, показывая, что слушает. — Все тут волколаки. Не все оборачиваются, но у всех есть это чувство… Единства с природой и солнца в груди. Военег молчал с минуту. Потом отклонился, посмотрел внимательно ей в глаза, и тот же тихий, густой голос, который она слышала в ночь короткого дня, раздался в голове. «Мы все благословлены Солнцем. И я, и ты, только родились мы в местах разных, но друг для друга».  — Я понимаю, — сказала Бежана тихо. — Я думала, что солнце — это только из-за глаз и тепла. Но ты сама жизнь, и я теперь тоже. Он обнял ее даже крепче, чем раньше, и дева принялась еле ощутимо гладить его широкую спину, подставляя лицо слабому ветру, слепящему свету и тихому, спокойному счастью.