В плену у Терпсихоры

      «История — это наука-проститутка, кто больше заплатит, к тому она лицом и повернется. — рассуждала Этери Тутберидзе, читая последние новости. — Конечно, со временем она еще меняется, как, в принципе, и ее расценки. Сегодня ты молодец, через десять лет тебя будут почитать как легендарного героя, а через двадцать лет тебя будут вспоминать непечатными словами».       — О чем это Вы, Этери Георгиевна? — спросил ее Сергей Дудаков, не отрываясь смотря на двух катающихся на льду спортсменок.       — А? — главный тренер удивленно посмотрела на него.       — Вы сравнили историю с путаной, — заулыбался Дудаков, увидев изумление Этери.       Он понял, что коллега просто-напросто мыслила вслух, но сама того не заметила.       — Что там написано? — он кивнул в сторону телефона Тутберидзе и тут же вернул взгляд на каток. — Опять, что ты ужасная и кровожадная мегера. И это ты поломала ногу Медведевой?       — Какое точное описание! — Тутберидзе сверкнула глазами.       Фыркнув ругательство, она убрала телефон в карман пальто и посмотрела на своих спортсменок.       Вторая вечерняя тренировка перед произвольной программой Чемпионата Европы по фигурному катанию проходила в очень тесном кругу. На льду было всего лишь две спортсменки, представляющие Россию. Остальные, насколько было известно, решили посвятить вечер отдыху перед предстоящим соревнованием. Штаб Тутберидзе, даже не обсуждая возможный отказ, явился на лед в полном составе. На фоне поочередно играли два музыкальных произведения, под которую каждая из спортсменок одна за другой отрабатывали свои номера. Ни Медведева, ни Загитова за весь период тренировочного процесса не вымолвили ни слова. Молча слушали указания тренеров, молча их выполняли, молча обменивались скромными улыбками, и также молча радовались всем получавшимся элементам. Сегодня ни одна из них не сорвала ни одного элемента. Вышколенные злым гением своего тренера-перфекциониста, они привыкли тренироваться так, словно — это уже открытое соревнование. Была бы воля Тутберидзе, они бы на тренировках катались только в соревновательных костюмах.       — А где Филипп и Даниил? — Этери вдруг оглянулась по сторонам.       — Даниил за кофе побежал. А Шветский уже давно уехал домой, — Сергей Викторович все так же неотрывно наблюдал за девочками.       — Как уехал? — Тутберидзе недовольно посмотрела на коллегу, — я же попросила его остаться до конца тренировки. Кто Жене уколы будет делать?       Дудаков многозначительно хмыкнул и, пожав плечами, взглянул на Этери со словами: «Тебя все еще что-то удивляет?»       Укоризненно бросив взгляд в сторону выхода, Тутберидзе дала фигуристкам указания потихоньку заканчивать тренировку на льду и отправляться в зал для растяжки, где их уже с кофе ждал Даниил Маркович.       — Так почему ты сравнила историю со жрицей любви? — Дудаков вдруг вспомнил нечаянно брошенную ранее фразу своей коллеги, — очень интересное и тонкое сравнение, должен заметить.       Он мимолетно посмотрел на девочек, которые, сидя на шпагате даже не обращали внимания на своих тренеров, — каждая была в своем мире, поддерживаемым лившейся из наушников громкой музыкой.       Даниил Глейхенгауз с нескрываемым удивлением и веселой улыбкой повернулся к коллегам, выжидая интересного рассказа.       — Запомнил? — Этери весело усмехнулась и, отпив немного кофе, глубоко вздохнула. — Разве я не права? Сплошь и рядом. Сегодня ты молодец, крутой тренер, наковальня чемпионов, а завтра на тебя выльют ушат грязи. Видите ли, если от тебя один за другим уходят спортсмены; отказываешься давать интервью; твои фигуристки ломаются, то что-то с тобой неладное. Через несколько лет нас будут ненавидеть. Помяните мое слово! И только, когда ты умрешь, может быть, тебе поставят памятник в каком-нибудь Урюпинске и скажут: «да вот это был легендарный человек!»       — И то, не факт! — весело фыркнул Дудаков. — Джугашвили, вроде как, сейчас не жалуют.       — А Николай Второй — святой, а не царь-тряпка или Кровавый… Это, смотря какие веяния будут в обществе. — добавил Даниил, поддерживая тему.       Все трое тренеров как по команде расплылись в улыбке и отпили кофе, возвращая взгляд на двух спортсменок. Возможно, каждый из них сейчас подумал, что про них будут говорить через 10 лет? Будут ли они для будущих поколений уникальными фигуристками и к тому же хорошими подругами, или их будут вспоминать как заядлых соперников, да и спортсменки из них так себе?       За окном на Москву уже давно опустилась ночь. Падал мокрый серый снег, тяжелые хлопья прилипали к стеклу и пьяными слезами стекали вниз, покрывая испариной внутреннюю часть окна. Уставшие фигуристки, зевая, поглядывали на настенные часы, показывающие пол восьмого вечера. Проследив их взгляды, Этери широко улыбнулась и отправила обеих в раздевалки.       — Так! Ты берешь одну, я — другую, — обратилась она к Глейхенгаузу, поднимаясь со стула, — такси еще ждать, пока приедет… Сами быстрее с этим разберемся.       Тут договариваться даже не пришлось, кто кого повезет. Даниил догнал Алину в коридоре и сообщил, что будет ждать ее на улице, пока прогревается машина. Фигуристка коротко кивнула, забежала в раздевалку буквально на пять минут и тут же выбежала уже одетая. Попрощавшись с Этери Георгиевной до завтра, она ретировалась. Следом за ней уехал и Дудаков. Тутберидзе, не выдержав долгого ожидания, бесцеремонно зашла в раздевалку.       — Ну ты, что, копуша? — она нашла Медведеву в полуодетом состоянии, что-то разглядывающей в телефоне, — тебя долго еще ждать?       — А я уже такси вызвала, — поняв о чем ее тренер, вымолвила Женя, — только, видимо, задержится.       — Отменяй! — Тутберидзе облокотилась о стену и устало потерла переносицу, — я сама тебя отвезу домой. Кстати, твои домашние умеют уколы ставить? Наш Айболит уехал, прихватив с собой все необходимое.       — Мама сейчас не в Москве, приедет завтра утром к соревнованию, а бабушка не в курсе, что я на обезболивающих, мы решили ее лишний раз не пугать моим здоровьем. — Женька натянула свитер и потупила глаза, — думаю, не проблема поставить уколы завтра прям перед прокатом.       — Я видела твой рецепт, поэтому проблема, — Этери пригладила волосы и посмотрела на наручные часы, решая что делать, ведь в рецепте были указаны четкие графики. — Ладно. Одевайся и позвони бабушке, скажи ей, что ты останешься у меня.

***

      — Кто займет третью квоту?       Этери направляла машину в сторону дома, стараясь не обращать внимания на свою очень спокойную и сдержанную пассажирку. Евгения, как только заняла пассажирское место и пристегнулась ремнём безопасности, тут же отвернулась к окну. Молчание, нарушаемое лишь тихим завыванием радио, было как-то внезапно прервано очень прямым вопросом и таким же взглядом.       — Я пока не знаю, — на перекрестке загорелся красный свет, и Этери, отвлекшись от дороги, посмотрела в темные глаза собеседницы, — все решится после Чемпионата Европы, но предполагаю, что Сотскова.       — Вторая квота остается за мной? Или это тоже под вопросом? — Женя продолжала буравить взглядом своего тренера.       В это время загорелся зеленый свет, и Этери вернула свое внимание проезжей части.       — Поверь, этот вопрос даже не подымался! — она улыбнулась и прибавила градусов. От стального взгляда и льда в голосе Медведевой казалось, что в машине стало как-то холодновато.       — Этери Георгиевна, я не хочу сейчас ехать домой. — Медведева посмотрела на свои руки, покручивая кольцо на пальце, — может, немного прогуляемся? Погода, вроде, позволяет.       Мокрый снег, валивший ранее, сменился на легкий, мягкий танец снежинок, которые не липли к окнам, а обволакивали ехавшую по проспекту машину, словно трескучим, тяжелым одеялом. Ночь была славной, безветренной, а снегопад так и звал прогуляться на сон грядущий.       Этери смерила взглядом свою собеседницу и без слов свернула на ближайшем перекрестке в сторону Якиманки. Целью был небольшой пейзажный парк, до которого они добрались за пятнадцать минут. Парковка была пуста. Видимо, они были единственными, кто решил в это время прогуляться по Нескучному саду.       — Была здесь когда-нибудь? — Этери припарковала машину и потянулась за сумкой.       — Нет. Я даже до конца не понимаю, где мы, — Евгения рассеянно оглядывалась по сторонам и смущенно улыбалась.       — Внимание вопрос! — Тутберидзе исказила голос, добавив низкие и немного зловещие нотки. — Поймет ли Евгения Медведева, что это за место, если узнает, что именно здесь проходят съемки одной из самых интересных и известных телепередач.       — А! «Что? Где? Когда?» — весело заголосила Женька, направляясь в сторону аллеи, и тут же сморщилась в попытке вспомнить название парка. — Как же это место называется?       Тутберидзе торжествующе улыбалась, нескрываемо наслаждаясь мыслительными потугами своей ученицы. Это одно из ее любимых развлечений, — заставлять молодежь думать, расти не только на льду, но и развивать эрудицию, просвещаться и «окультуриваться». Она всегда справлялась про успехи своих воспитанников в школе, настаивала на дополнительном образовании или на изучении иностранных языков.       «Ты стремишься стать лицом страны на международных соревнованиях, — говорила она каждому, — невежда лицом страны быть не может. Я хочу, чтобы ты мог связать хоть пару слов на английском, если, вдруг, придется давать интервью».       — Вспомнила! — победоносно выкрикнула Медведева, — Нескучный сад. Верно?       — Эврика! — Этери засмеялась и слегка подтолкнула ту плечом.       Она остановилась, оглядываясь по сторонам. Вокруг стояла тишина, лишь их шаги по заснеженной тропе создавали приятные хрустящие звуки. Колючие снежинки опускались на ресницы и тут же таяли, падая крупными слезами на щеки. Некоторые из их сестер путались в кудрявых волосах статной женщины и вышивали для нее белый венок. Этери зябко передернула плечами и натянула на голову капюшон.       — Охотничий домик где-то там, — она показала рукой в сторону реки, — прогуляемся к тому месту?       Женька согласно кивнула и поплотнее завязала шарф. Некоторое время они шли молча, иногда поглядывая друг на друга. Их окутывало умиротворение, нарушаемое лишь скрипящим снегом и еле заметным поскрипыванием верхушек деревьев.       — Ты хотела о чем-то поговорить? — Тутберидзе первая нарушила безмолвие и изучающе посмотрела на свою воспитанницу.       После травмы и очень быстрого периода реабилитации тренер начала замечать изменения в своей фигуристке. Она стала менее общительна, все реже лед «Хрустального» заполнялся веселым смехом, а во взгляде ученицы появились какие-то новые более темные тона. Конечно, Этери понимала, что это не есть последствия травмы. Дело было в другом, — девушка взрослеет, меняется. Буквально за год Женька превратилась в изящную, благообразную маленькую женщину с очень глубоким осмысленным взглядом. Но было что-то еще, что-то странное, неуловимое, зыбкое. Тутберидзе сперва не придавала этому значения, но последний месяц пыталась ухватить и изучить это ускользающее изменение, но все безуспешно.       — Нет. — Евгения покачала головой и, не сбавляя шаг, придвинулась чуть ближе к Этери. — Мне просто хотелось прогуляться с Вами. Как раньше. Только вы и я.       Медведева смущенно опустила голову и спрятала нос в складках объемного шарфа.       — Ты чего, Женька? — Этери расплылась в обаятельной улыбке и притянула ее к себе. — Иди ко мне! Боже! Не могу спокойно смотреть на эту смущенную мордашку!       Она игриво и довольно сильно ущипнула Женю за бок, так, что та сквозь плотную дубленку смогла почувствовать и весело, протестующе запищать. В попытках вырваться она сильнее прижалась к своему наставнику, но буквально на мгновение, чтобы обезоружить, ослабить хватку и тут же рвануть из объятий к ближайшему сугробу.       — Только попробуй, Медведева! — Этери предостерегающе, но с улыбкой, зашипела, понимая, зачем Женька рванула к куче снега. — Нарвешься на неприятности.       — И что же вы мне сделаете? — Женька уже лепила снежок, игриво подначивая Этери, — Изваляете в снегу?       — Ну хотя бы… Ах… — договорить Тутберидзе не успела, так как над головой просвистел первый снежный заряд, — Медведева! Я серьезно! Прекрати!       Но и эти слова остались проигнорированными, рядом с ухом пролетел еще один снежок.       — Ну, нарвалась! — она перекинула сумку на другое плечо и потянулась к ближайшему сугробу.       Слепив хиленький снежок, Этери бросила его в сторону негодяйки, но он на полпути развалился и упал кучей на тропинке, чем только вызвал заливистый девчачий смех. Пока Женя смеялась, Этери успела слепить еще один, уже более увесистый, и с размахом пульнула его в ничего не ожидающую девчонку. Но и этот снежный ком не нашел своей цели, он угодил прямиком в ветку липы над Женей. Возможно, за этим промахом последовал бы еще более громкий издевательский смех, если бы этот заряд не сбил сугроб с дерева, который тут же свалился на Медведеву. Поперхнувшись от собственной удачи и торжества справедливости, Тутберидзе раскатисто рассмеялась, чего Евгения не могла просто стерпеть, она быстро слепила очередной заряд и запустила его в веселящуюся Этери. В этот раз он попал ровно в цель, сбив с оппонентки ее капюшон. Женька, не ожидавшая от себя такой точности, удивленно ойкнула и, не долго думая, рванула с места и посеменила в сторону реки с веселым криком: «Тутберидзе в кляре!»       — Медведева! — Этери сквозь смех старалась придать своему голосу строгости, — накажу! За снег на моей шее и за фамильярность!       Забыв о том, что она взрослая серьезная женщина, Тутберидзе слепила еще один снежок и побежала за умчавшейся от нее спортсменкой.       Темный заскучавший сад заполнился веселым смехом, игрой и уютом. Мягкий свет прожекторов освещал дорогу и отбрасывал магические тени старых лип и каштанов. Он подсвечивал витавший в воздухе морозец, который покрывал своим серебром двоих счастливых ночных гостей.       — Ах, вот он, — Этери поймала беглянку прям возле ротонды, — это тот самый Охотничий домик.       Женька что-то неясное промычала и немного испуганно огляделась по сторонам. Из-за слабого освещения в этом месте здание ротонды казалось зловещим. С реки подул промозглый ветер.       — До того, как его арендовал Ворошилов, здание выглядело, мягко скажем, не очень. А потом развалины превратились в одно из самых интересных мест Москвы. (1) — Этери не обратила внимания на испуганный взгляд своей ученицы и продолжила выуживать из памяти истории этого места. — А в XVIII веке ротонда была частью имения Трубецких… Ну да ладно! Холодно здесь. Пойдем по этой тропинке прогуляемся.       Она показала куда-то в противоположную сторону от реки и потянула за собой собеседницу. Кинув последний взгляд на темное здание и передернув плечами то ли от нахлынувших неприятных ощущений, то ли от холода, Женька поспешила за Этери с возникшим вопросом:       — Почему сад «Нескучный»?       — Я думаю, это название появилось как раз при князе Трубецком, когда он проводил в своей усадьбе балы, приемы и разного рода увеселения. Благодаря этому, место стало очень популярным среди дворян. — Этери отвлеклась, увидев заигравшие огоньком глаза ученицы, — что?       — Мне нравится, когда вы рассказываете истории. — Медведева не скрывала своего восхищения. — Когда вы что-то увлеченно рассказываете, Ваш голос становится ниже, а в глазах появляется что-то, что похоже на отражение истории.       Тутберидзе остановилась, наклонила голову и ласково улыбнулась этой трогательной искренности. Она мягко привлекла к себе Женю и обняла.       — А я люблю твою бесхитростность и прямолинейность, — прижимая к себе, она шептала на ухо и согревала своим дыханием, — ты говоришь, что видишь, что чувствуешь. Это дорого стоит! Многие, взрослея, теряют эту способность!       — Только не вы, — Евгения глухо выдохнула куда-то в область груди, поэтому она скорее почувствовала, нежели услышала гортанный смешок Этери, которая продолжала держать ее в объятиях.       Становилось холоднее, снова подул ветер, где-то рядом заскрипели деревья. Свет от прожектора, под которым стояли двое, недобро заморгал и через секунду тут же потух, погрузив их в темноту. Но ни одна из женщин не придала этому значения, лишь что-то еле уловимое щелкнуло внутри каждой, окуная в раздумья.       — Мне страшно, — слова прозвучали так тихо и глухо, что Тутберидзе поначалу не поняла, поэтому она попыталась отстраниться, чего Медведева не дала ей сделать, сильнее прижавшись.       Этери неясно хмыкнула, побуждая собеседницу продолжать, но объятий не разомкнула.       — Я боюсь, — Евгения вздохнула и чуть громче вернулась к начатому, — боюсь проиграть, боюсь подвести вас.       Глаза Этери расширились и сверкнули огоньками осознания. По спине пробежал неприятный холодок. Она сильнее прижала к себе Женьку то ли в ободряющем жесте, то ли чтобы отогнать от себя внезапное странное ощущение. Тутберидзе закрыла глаза и, сместившись, прикоснулась лбом ко лбу Жени. Она глубоко вздохнула и зашептала:       — Я тоже боюсь. Боюсь того же, что и ты, — наверно, это первый раз, спустя огромное количество времени, когда Этери признавалась в своей слабости, — но в данном случае страх нам не помощник, Женя. Он только будет мешать… Мешать достигать целей. Этот страх будет нашептывать несуществующие знаки судьбы, злого рока. Прозвучит банально, но не давай страху внушить тебе какие-либо сомнения. Я рядом!       — И я… — Евгения выдохнула незаконченную фразу и обвила руками шею Этери, попутно стряхивая снег с ее плеч.       Некоторое время они молча прижимались друг к другу, наслаждаясь близостью. Не разрывая объятий, Женька вдруг сменила тему:       — У вас дома есть что перекусить?       Словам тут же вторил заурчавший живот. Резкое изменение в настроении Женьки вызвало у Этери смешок. Она выпустила ее из своих объятий, но держа за руку и продолжая лучезарно улыбаться, двинулась в сторону выхода из парка.       — Поехали. Покормлю тебя. Укол еще тебе ставить.       Ветер стих, возвращая уютную тишину зимнего сада. Где-то рядом ухнула ночная птица. А потухший прожектор снова замигал светом и осветил участок дороги, который уже покинули двое счастливых людей.