В плену у Терпсихоры

      — Вы так и не объяснили мне, почему «Дон Кихот», — Алина готовилась выйти на лед.       В коридоре перед выходом на трибуну были только она и ее тренер. То прохаживаясь по коридору, то топчась на одном месте, Алина старалась не слушать, что происходит на арене. Под давлением собственных нервов, мысли в голове скакали со скоростью мигающей лампочки над головой. От последней прочитанной главы по истории в учебнике до забытых дома наушников; в голове возникали образы своих программ вперемешку со словами из давно забытой песни. И вот, бегущая строка мыслительного потока решила остановиться именно на этой неуместной в данный момент задаче.       — А! — Этери, поглощенная своими собственными мыслями, не сразу поняла вопроса. — Ты, серьезно? Хочешь поговорить об этом именно сейчас?       Из-за внезапности и неуместности, которых она точно не ждала от Алины, Этери не успела выбрать правильную интонацию, и ее вопрос прозвучал довольно резко. Но, увидев, смущение и легкий испуг, она быстро одернула себя и ласково улыбнулась. Тутберидзе осторожно протянула руку и нежно пригладила выбившиеся пряди из укладки Алины.       — Извини. Ты застала меня врасплох, — она поспешила объясниться, — раньше ты об этом не спрашивала.       — Извините! — Загитова опустила голову и отошла в сторону. — Это нервы!       Тутберидзе бросила взгляд в сторону выхода на трибуну, откуда еще доносилась музыка чужой программы, и снова посмотрела на Алину, которая снова расхаживала из одного угла в другой.       — Это одно из любимых произведений моей мамы. — в этот момент глаза Этери наполнились задумчивой нежностью, устремленной куда-то вдаль. — Я давно читала и перечитала буквально недавно. Но не самое мое любимое произведение…       Тутберидзе смущенно улыбнулась и продолжила:       — Понимаешь… Он живет ради идеалов. Он верит в них, когда в реальной жизни нет ничего похожего на те идеалы, которые он вычитал в книжках про героев, средневековых рыцарей. Его собственный мир сталкивается в конфликте с миром, в котором ему приходится жить. Что вызывало смех окружающих… — она печально, но не без ухмылки, вздохнула, — что вызывает дикий смех сейчас у всех, кто смотрит даже на того, кто живет в реальности, но стремится к идеалу.       — Знаете… — Загитова подошла чуть ближе, оглядываясь в сторону трибуны, где только что затихла музыка, сменившаяся рукоплесканием, — вам удается тонко использовать действительность для ваших идеалов! И не обращайте внимания на великанов, которые в реальности оказываются простыми ветряными мельницами!       Наставник поначалу опешила от такой откровенности, серьезности и недетской фразы от обычно молчаливой и застенчивой Алины. Этери с нескрываемым изумлением открыла рот и тут же его закрыла, расплывшись в благодарной улыбке.       — Ребенок! — она притянула к себе Алину. — Ты меня не перестаешь удивлять!       Этери снова посмотрела в сторону выхода на лед:       — Пойдем! Пора!       Вышло так, что по каким-то необъяснимым причинам Этери в этот раз была более, чем уверена в прекрасном прокате Загитовой, и в отличие от своих коллег, она совсем не переживала за балерину в красном. Не отрывая взгляда от нее, Тутберидзе спряталась за спины Дудакова и Глейхенгауза. Она сделала шаг назад ближе к выходу под трибуны, к тому месту, где буквально секунды назад откровенничала с Алиной и, где готовилась к своему выходу на лед Медведева.       Глухая штора, служившая преградой от трибуны, оказалась неплотно закрытой. Быстрый взгляд в ту сторону резанул по сердцу и заставил на мгновение почувствовать себя паршиво.       «На льду не должно быть любимчиков», — эту фразу она говорит себе последнее время все чаще. Повторив это про себя, перевела взор на лед, стараясь не акцентировать внимания на противном писклявом голосе совести.       Алина в это время легко, с улыбкой и без тени сомнения на лице перешла ко второй части программы, которую она выполняла играючи и превосходно.       «Чего и следовало ожидать», — думала про себя Этери, искоса поглядывая за штору. Женя даже не смотрела в их сторону, а наушники мешали ей расслышать происходящее. Она продолжала разминаться, но после очередного повторения нечаянно отвлеклась и поймала на себе взгляд наставника. Этери Георгиевна одарила ее сосредоточенным и коротким кивком и тут же отвернулась ко льду, где Алина уже заканчивала свою программу.       »…Давай! Шаг, еще, еще один. Прыжок… — Этери затаила дыхание, — стой! Молодец! Шаг, шаг, и вращение… Смена ноги, вращения».       Зал стоял, — Алина Загитова закончила программу, сорвав аплодисменты. Тутберидзе выхватила взор радостных глаз Загитовой и, одобрительно кивнув ей, отдала ее мастерку Глейхенгаузу и скрылась за шторой. Медведева, видимо ожидавшая ее, немного испуганно глянула на лед и, не вынимая наушников из ушей, двинулась на арену, но перед самым выходом остановилась рядом со своим тренером и напряженно уставилась, ища прямого взгляда. Стараясь вложить в свое прикосновения глаз всю опеку, любовь и твердые наставления, Этери посмотрела на свою ученицу и нежно ей улыбнулась. Женя вернула ей улыбку и, пока никто не видит, взяла ее за руку, сплетая их пальцы в замок.       В тот раз традиционных последних напутствий не было. Медведева попросила Этери просто поддержать ее за руки и помолчать. Тренер выполнила эту просьбу, не задавая вопросов. Глаза — в глаза, вдох — выдох в унисон. Кроткий кивок, толчок, и Евгения упорхнула из ее рук словно испуганная птица.       Этери Тутберидзе не привыкла полагаться на случай, а сложные моменты жизни возлагать на судьбу, но порой присутствие злого рока ощущалось очень четко. В такие моменты где-то на дальних границах сознания появлялся странный еле уловимый шепот, советовавший ей оглянуться, остановиться хоть на мгновение и подумать. Она его слышала, но не слушала, привычно полагая, что это нервы и простые суеверия. А потом происходили странные вещи, и, почему-то, все сложности происходили всегда в один момент. В этом году, Этери слышала этот голос слишком часто. И вот, сейчас он опять зашипел, по затылку пробежали мурашки, на шее приподнялись волоски. Внезапно, буквально на мгновение из пространства исчезли все звуки и движения. Передернув плечами, она испуганно оглянулась и… — все вернулось на круги своя. Тутберидзе напряженно посмотрела на трибуны и вернула свое внимание фигуристке, которая, вживаясь в роль, рассказывала на льду историю превратностей любви, обреченную на трагическую судьбу.       «Судьба», — протянула про себя Этери.       В Древности судьба играла важную роль в верованиях людей. Они в нее не просто верили, они ей поклонялись, они ее боялись. И чтобы ни случилось, во всем древний человек видел проявление божественной руки Тюхе (1). «Так выпал жребий, — говорили они, — такова твоя судьба». И против судьбы не пойдешь, чтобы ты ни делал, как ни старался, но Тюхе и Мойр обмануть ни смертному, ни бессмертному не получится. Может в чем-то они и были правы, потому что кроме как злым роком Этери не могла объяснить этот год, приносившей ей разочарования, болезни, ошибки и страх, иногда превращающийся в ужас. Этот ужас состоял в том, что злой рок преследовал не только ее, но и любимую воспитанницу, которая сейчас отказывалась соглашаться с решением судьбы и героически боролась. Боролась с болью, боролась с неминуемым взрослением своего организма, боролась за звание «лучшая», боролась сама с собой, доказывая ей и себе, что может!       «Не смогла! — со смешком зашептал противный голос в конце программы, даже не дожидаясь результатов. — Будто ты ждала другого! Не обманывай хотя бы себя и… Оглянись назад!»        Он исчез также внезапно, как и появился, возвращая самообладание.       А дальше было только хуже. Мойры наматывали нити судьбы в тугой запутанный и сложный Гордиев узел, душивший ее с каждым днем все сильнее.       Никто из коллег и подопечных Этери пока не знал о ее личной драме. Она умело скрывала семейную ситуацию, оставляя личное за дверьми катка «Хрустального». Впереди Олимпиада, и у них всего пять тренировочных дней в Москве, ничто не могло отвлекать тренерский штаб от финишной прямой подготовки двух главных претенденток на золото. В этом не было никаких сомнений, особенно у Федерации, которая четко дала понять, что ничего другого они не ожидают. На общую подготовку — меньше трех недель. Тутберидзе вместе со штабом и спортсменками почти жили на катке. Каждый день десять-двенадцать часов тренировок с небольшими перерывами, никаких выходных. На эти условия ни у кого не возникло даже мысли на возражения. Но несмотря на это, атмосфера на катке была легкой, непринужденной, все дышали воодушевлением, кроме нее и ее Карениной, которая после поражения на Чемпионате Европы стала другой. Она все чаще закрывалась в себе и реже улыбалась, больше молчала, отказываясь поддерживать разговор, и почти не вынимала наушники из ушей. Ее карие глаза стали еще темнее, так, что зрачков почти не было видно, а во взгляде появились тени сомнений и постоянных переживаний. Понимая, что тяжелое душевное состояние может только помешать добиться высоких результатов, Тутберидзе пыталась осторожно вывести Евгению на разговор, но каждый раз у Жени находились отговорки.       — Смотри, мы немного подшаманили музыку в конце, — Тутберидзе сидела за столом у компьютера и включила измененную мелодию для жениной программы, — добавили звук уходящего поезда в конец. Нужно будет синхронизировать вращения под эти звуки.       На часах было девять вечера. Как обычно, к этому времени на катке остался только штаб из троих человек и две спортсменки. Дудаков с Глейхенгаузом были вместе с Алиной в тренировочном зале, а Женя прогоняла произвольную программу уже десятый или пятнадцатый раз. Не без ошибок.        «До тех пор, пока все программы целиком не будут сделаны вами чисто, ни одна не уйдет домой, — это было главное правило Тутберидзе на последний период подготовки к олимпийским играм, — если понадобится, до двенадцати, до часу ночи будем тут находиться. Мне все равно! Но в программах у вас не должно быть ни одного места, в котором вы были бы не уверенны! Каждый прыжок, каждое вращение, каждый элемент. Каждый! Все должно быть доведено до абсолютного автоматизма!»       — Жень! — не получив какой-либо реакции, Этери позвала ее и наклонила голову в поисках прямого взгляда.       Евгения понимающе кивнула, прослушивая концовку программы.       — Попробуем? — предложила Этери ещё раз. На что она опять получила молчаливый кивок.       Медведева почти не подымала глаз на Этери, продолжая таращиться в экран ноутбука, она поставила на повтор последние десять секунд мелодии.       — Жень! — нервы были ни к черту, поэтому раздражение поднялось как по щелчку. — Ты поговоришь со мной?!       — Аа? — Медведева посмотрела в глаза Тутберидзе.       Все тот же отсутствующий взгляд, темный и с толикой недоверия. Так она никогда еще не смотрела на своего тренера.       — Я говорю, — Этери сделала вдох и устало опустила голову на ладони, — давай попробуем еще раз прогнать… От начала до конца с этими изменениями? И давай без косяков, пожалуйста!       — Да! Хорошо, Этери Георгиевна. — Евгения тихо согласилась и, оттолкнувшись от борта, направилась в центр катка.       Когда Медведева приготовилась, Тутберидзе включила музыку. Женя в мгновение ока преобразилась, — на лице появилась блуждающая улыбка и ищущий взгляд героини Толстого. Несмотря на усталость, она с легкостью летящего пера двигалась по льду и с уверенностью заходила на каждый прыжок, но несколько раз зоркий взгляд тренера уловил намеки на раскоординацию в полете и от того довольно тяжелые выезды с прыжков, которые не позволяли удерживать необходимую скорость. А вот последние вращения под звук уходящего поезда были просто впечатляющими. Этери самодовольно улыбнулась и после проката позвала Женю к себе.       — На этом достаточно! — она выключила повторяющуюся мелодию. — Давай в зал на растяжку и потом зайди ко мне в кабинет!       Женя опять молча кивнула и направилась к выходу со льда.       Тутберидзе проводила ее взглядом до скамейки. Она долго и подозрительно рассматривала Медведеву, пока та собирала свои вещи. Все это время Евгения не проронила ни слова и даже не соизволила взглянуть на своего наставника, словно ее тут не было. У Этери от этого ужасного безразличия защемило сердце, она очень резко отвернулась в другую сторону, шумно выдохнула и, опустив лицо в ладони, с силой потерла переносицу. Вместе с этим, мыслями начала завладевать паника извне «Хрустального», подкрепляемая смс от дочери.       — Боже! — выдохнула Этери, рефлекторно хватаясь за крест.       Невзирая на геройства своей матери, стойко выдерживающей удары судьбы, которые попадают, если не в нее саму, то рядом, Диане с каждым днем все сложнее справляться с ее отсутствием дома и со своими эмоциями на этом фоне. Она прекрасно понимала, почему мама не бросает все и не мчится, сломя голову, домой и не отбивает пороги больницы, но иногда еще детский неокрепший разум срывается в истерику с естественным желанием быть ближе к маме в переживаемый трудный момент и от понимания того, что семья должна быть на первом месте. Разрываемая этим безумным выбором, Этери в очередной раз уговаривает дочь успокоиться и обещает, что через час она точно будет дома.       В дверь скромно постучали, — Этери больше, чем уверена, что этот разговор был подслушан.       — Да, Женя! Входи. — она устало потерла виски и непонимающим взглядом уставилась на лежащие перед ней бумаги.       — Извините, что заставила ждать, — мама звонила, — Женя вошла в темную тренерскую и подошла к рабочему столу.       — Что с тобой? — не желая долгих разговоров, Тутберидзе прыгнула с утеса в карьер.       Чем быстрее они с этим разберутся, тем лучше.       — Ты как в воду опущенная! Я понимаю, — непривычно для тебя второе место, сезон выходит сложным… Но я знаю тебя! Тебя сложно сломить. Что изменилось после Чемпионата Европы?       Опешившая от такого резкого и прямого вопроса Медведева поначалу не нашлась, что ответить. Не выдержав испытующего взгляда наставника, она начала изучать находившиеся на столе предметы.       Среди разбросанных по всему столу бумаг, папок, недопитой кружки кофе, пары карандашей и ручек глаза зацепились за раскрытую книгу, на обложке которой было название «Илиада».       — Жень! — Этери, сменив тон, поднялась со своего места и подошла ближе. — Поговори со мной.       — Мне нечего ответить на этот вопрос, — Медведева с вызовом посмотрела прямо в глаза своему наставнику, — кроме того, что, наверно, это логичная и естественная реакция спортсмена, впервые попробовавшему вкус поражения. В любом случае, мое настроение никак не отражается на тренировках и желании бороться дальше.       — Я не о тренировках говорю сейчас. — голос Этери был тих, обволакивающим, она сделала еще шаг и подошла вплотную к Евгении. — Ты смотришь на меня волком, избегаешь…       — Я не избегаю. — наверно, впервые Жене стало не по себе от того, что ее почти родной человек вторгся в ее личное пространство.       Она инстинктивно отшатнулась и оглянулась в поисках места для отступления.       На такую неумелую ложь Этери лишь скептически подняла бровь.       — Боже! — прошептала Евгения и прикрыла глаза, лишь бы не видеть это недоверчивое выражение лица. — Я не избегаю вас, Этери Георгиевна. Просто… Я не хочу обременять вас еще и своими душевными терзаниями, когда вам и своих хватает.       Женя снова подняла глаза на тренера. Во взгляде Этери промелькнуло недоумение. Не получив никакой другой реакции, Медведева, сглотнув, продолжила:       — Да. Я знаю… Ваша семья мне как своя, поэтому нет ничего удивительного, что я узнала. Ваша сестра попросила быть с вами… И… вот в такие моменты я чувствую себя последней эгоисткой. Как быть с вами, когда я не знаю, как? Даже нормально поддержать вас не могу.       Женя обреченно выдохнула и снова нервно оглянулась по сторонам, в очередной раз зацепившись за книжку на столе.       Тутберидзе продолжала молча разглядывать свою собеседницу.       — Как она? — Женя осторожно дотронулась до холодной руки тренера.       — Перестала узнавать кого-либо и почти не говорит. — слова прозвучали безэмоционально, а взгляд был обреченно пустым.       Больше говорить не хотелось. Речи о сожалении были излишними. Махнув на ощущения дискомфорта, Евгения неловко прильнула к груди Этери. Руки поползли вниз в поисках женских ладоней. Найдя их безвольными, Женя сцепила свои пальцы с ее в крепкий замок. Это вывело Тутберидзе из оцепенения и она прижалась к теплу, положив свою уставшую голову на макушку своей сильной Женьки.       Этери закрыла глаза, прислушиваясь к немного нервному дыханию Евгении. Где-то внутри чуть расслабился тугой узел, позволяя своей хозяйке без боли вздохнуть полной грудью и также легко выдохнуть. От того места, куда уткнулась Женя, по всему телу поплыла волна сладкого зноя, заполняя мертвецки холодные руки живительным теплом и окрашивая лицо молодым румянцем.       Настольная лампа, служившая в этот момент единственным источником света, освещала рабочий хаос, среди которого все также выделялся томик Гомера и большая кружка с изображением верблюда, — напоминание о Чемпионате России в Челябинске. Мягкий свет распространялся и на скромный стеллаж с книгами, среди которых было много других памятных мелочей: несколько маленьких мягких игрушек; забытые чьи-то медальки с незначительных соревнований; пара елочных украшений и несколько икон, на одной из которых висели плетеные четки, когда-то привезенные кем-то из ребят с Афона в подарок любимому тренеру.       Погруженные в полутьму два сердца отбивали свой мирный ритм в унисон, даруя друг другу минутную слабость и легкую, но так необходимую, отдушину. А за окном медленно падал пушистый белый снег. (2)       Посадив Женьку в такси, Этери отправилась домой к ожидавшей ее дочери, но по дороге попала в пробку. В тот вечер погода вносила свои корректировки в планы спешащих, — где-то впереди произошла авария. Написав сообщение Диане, Тутберидзе нервно переключила радио на свой плейлист с классической музыкой. Это хоть как-то могло успокоить вновь поднявшееся раздражение. Но включенная мелодия не успокоила, а вернула Этери во времени на два дня назад в ночь перед произвольной программой Чемпионата Европы.       — Когда у тебя следующая блокада? — Этери убрала использованный шприц и придерживала Женьку, не давая ей возможности подняться с дивана.       Она придирчиво осмотрела место укола.       — Лежи еще. Надо было немного подождать, пока лекарство прогреется… Синяк может остаться. (3)       — Через два дня, — пробубнила Женя сквозь зубы, — больно.       — Извини! — Этери фыркнула и пригладила волосы Медведевой. — Рука тяжелая. Как бы я ни старалась сделать безболезненно, получается только хуже.       — Зато в рукопашном бою вам не будет равных. По крайней мере, в «Хрустальном» точно.       Тутберидзе усмехнулась, убирая пачку с лекарством на стол. Женька приняла сидячее положение на диване, приводя себя в порядок. Она глянула на экран телефона, отмечая время.       — Диана отпросилась сегодня остаться у подружки, — Этери, предвещая вопрос, сразу предложила приготовиться ко сну, — давай я постелю тебе в ее комнате?       — Нет! — Женька категорически замотала головой и посмотрела на диван. — В спальню хозяйки можно входить только с разрешения хозяйки. Я тут останусь.       — Хорошо! — Этери устало улыбнулась и снова погладила Женю по волосам. — Иди в душ, чистые полотенца и твоя одежда, знаешь, где. Давай шустрее! Завтра рано вставать.       Когда Евгения скрылась в ванной комнате, Тутберидзе быстро постелила в гостевой и, похватав со стола следы ужасной лечебной практики, ушла на кухню, освещенную лишь светом от уличных прожекторов. Использованный шприц сразу же полетел в мусорное ведро, а вот ватка с маленькими пятнами крови задержалась в руке.       Вид черной чужой крови тут же саднил на сердце. Смесь разочарования, обиды, чувства несправедливости и вины окатили холодной волной, заставив Этери с шипением выбросить ватку следом за шприцом и как-то довольно громко хлопнуть дверцей шкафа. Но это не помогло избавиться от внезапной злости на саму себя. Стараясь успокоиться, она оперлась двумя руками о столешницу. В дУше шумела вода, где-то поблизости завибрировал телефон, оповещая о новых сообщениях. Этери глубоко вздохнула и медленно выдохнула, закрыла на несколько секунд глаза и снова их открыла. Не желая более бороться с желанием потушить злость чем-то еще более горячим, она быстрым движением распахнула дверцу верхнего шкафчика и достала полную бутылку виски, торопливо ее откупорила и отлила добрую часть в небольшой стакан. Она опрокинула в себя горячий напиток и, взяв бутылку, уселась за обеденный стол. Этери налила себе вторую порцию, но стакан так и продолжил стоять на столе нетронутым. Из-за усталости и перекуса вместо полноценного ужина легкий хмель не заставил себя долго ждать. Он смягчил паршивые ощущения и подточил когти скребущейся на душе кошки, но не заглушил надоедливый голос, снова повторявший предложение оглянуться. Ведя этот бессмысленный и гипнотизирующий диалог со своим «Я», Этери не заметила, как в ванной перестала шуметь вода, как щелкнул выключатель, как босые ноги гостьи зашагали в сторону кухни.       — Не рано ли праздновать? — тихий и шутливый голос Женьки вывел из состояния гипноза и выключил треклятый голосок подсознания.       — Согласна! — Этери вторила тону голоса своей босой собеседницы и, поднявшись с места, спрятала бутылку в шкаф. — К тому же, количество выпитого прямо пропорционально росту. Бутылки мне может не хватить.       Она ухмыльнулась на деланное фырканье Жени и подошла к ней со словами: «В постель! Быстро!»       После душа Этери проведала Женю, чмокнула ее на сон грядущий и удалилась в свою спальню. Но Морфей, видимо, сегодня не хотел посещать спальню заслуженного тренера. Надеясь на то, что Евгения уже засыпает, Тутберидзе включила лампу и потянулась к раскрытой книге, лежащей на прикроватной тумбочке. Читая, она то и дело отвлекалась от сюжета. Думы с легкостью кузнечика перескакивали с одной мысли на другую. От визита дочери Эгиоха к Телемаху до только что откупоренной бутылки виски. (4) От предстоящего соревнования и его результатов до успехов Дианы в школе и семейных проблем. Ее полет мыслей прервала открывающаяся дверь в спальню, — на пороге стояла взъерошенная Женька.       — Я не могу уснуть, — промямлила она и сделала неуверенный шаг к кровати хозяйки, — и вы тоже.       Она кивнула в сторону книги:       — Что вы читаете?       — «Одиссея», — Этери улыбнулась и, отложив книжку, похлопала по кровати рядом с собой, — иди сюда!       Женя смущенно улыбнулась, зарделась и нерешительно забралась на кровать, сохраняя дистанцию. Тутберидзе закатила глаза от этого спектакля неловкости, а затем уверенно и легко притянула к себе свою воспитанницу, попутно пощекотав ее за бок, чем вызвала веселый и протестующий смех.       — Укладывайся удобнее, — Этери немного приподнялась на локтях и приняла удобную позу, обняв Женьку одной рукой, — я тебе почитаю. Уверена, от гекзаметра ты уже через несколько минут уснешь беспечным сладким сном. (5)       Она мягко пригладила темные, податливые волосы Евгении и сильнее прижала ее к себе, одаривая долгим нежным взглядом.       — «Одиссея»… — протянула Женя название произведения через зевок, — интересный выбор для вас, Этери Георгиевна. Не думала, что вы любитель эпоса.       — Я и сама не знаю, как объяснить мой выбор. — Этери задумчиво посмотрела на книгу и, взяв ее в руку, перевернула страницу. — Я не помню, как Гомер появился в моем доме, но, думаю, он долго простоял в моем книжном шкафу, что ему очень сильно надоело. Ты представляешь?! Две недели назад он просто выпал из шкафа на пол. Так я поняла, что пора посвятить время бессмертному произведению.       Этери усмехнулась и снова глянула на Женьку:       — Читала? В школьной программе он есть?       — Нет. В школьной программе Гомера я не помню, но я смотрела старый фильм вместе с мамой, только не с самого начала. — Женька покачала головой и, немного сместившись, прижалась сильнее к своему наставнику и сладко зевнула. — В чем же истинная причина, что Одиссей не мог вернуться домой?       — Если коротко… — Тутберидзе вторила зевку, — то он был проклят Посейдоном за убийство его сына киклопа Полифема. Но если посмотреть в глубь проблемы, то это судьба. Такова была судьба героя, его злой рок. По жребию Улиссу было не суждено вернуться на родную Итаку, но он, видимо, единственный персонаж античной литературы, который смог обмануть судьбу.       Этери немного отрешенно взглянула на страницы книги и также мечтательно продолжила:       — Вся литература Древней Греции пропитана судьбой. Все действия персонажей, их жизни и смерти подвластны только одной силе — судьбе. Если на скрижалях судьбы прописаны предательство и одиночество, то, какой бы выбор персонаж не совершал, все равно, он придет к жребию Тюхе.        Тутберидзе отметила про себя, как затихла Женька, и ее глубокое сосредоточенное дыхание.       — Значит, следуя этой философии, если мне суждено проиграть на Олимпиаде, что бы я ни делала, я проиграю? — бесцветно и очень тихо проговорила Евгения.       Этери инстинктивно сжалась и стиснула Женьку в объятиях. Знала же, что ее слова могут вызвать именно такую реакцию, зачем, спрашивается, завела эту тему.       — Ну мы, слава богам, не в Древней Греции, — Тутберидзе постаралась вложить в свои слова побольше веселья.       Она еще раз погладила по волосам Медведеву и вернула взгляд страницам произведения.       — И как видишь, есть примеры, когда с помощью собственной веры, огромного желания и титанических усилий человек добивается своей заветной цели.       Этери замолчала и, буравя невидящим взглядом первые строки пятнадцатой песни, задумалась, а верит ли она собственным словам. Где-то рядом снова запел противный голос. Не давая ему возможности завладеть ее разумом, она уверенно отмахнулась от него, а затем мягко прикоснулась губами к макушке Жени и сильнее прижала ее к себе.       — Почитайте мне. — Женя улыбнулась и ответила лаской на нежность, потеревшись носом о грудь женщины, и по-свойски обняла.       Тутберидзе расплылась в улыбке и неторопливо начала читать:       — «Тою порою в Лакедемон широкоравнинный достигла Зевсова дочь, чтоб Лаэртова внука, ему об Итаке Милой напомня, понудить скорей возвратиться в отцовский Дом…»       Тихий, размеренный такт и нежный, чарующий голос с первых строк начал погружать единственного слушателя в сон, полный чудесных странствий, морской глади, оливковых рощ и превратностей судьбы, направляющей своей твердой рукой к трем ненавистным богиням древности.