Реддл: История крестражей

— Отпусти ее. В темноте каменного хода я едва различал мелькавшие передо мной бледные пятна: руки директрисы, безропотно возглавлявшей шествие, деловито двигались в такт шагам. За пределами пещеры ревело море, и его волны, ударяясь о неприступный берег, заполняли пространство вокруг нас беспрестанным гулом. Было жутко наблюдать, как увлеченно, без тени сомнения мисс Коул спускалась с утеса по ненадежной, скалистой тропе к едва заметному уступу. От ветра юбка ее платья превращалась в колокол, но она не замечала этого, как не замечала пробирающего до костей, сырого холода. — Отпусти ее, — повторил я, прислушиваясь к шагам за спиной, но Реддл не ответил. Он забрал мою волшебную палочку, и без нее мне оставалось лишь идти в указанном направлении с той же покорностью, что и мисс Коул. Я до последнего не верил, что Том убьет меня. Но он изменился. Будто его место занял тот, в ком эмоций и чувств было не больше, чем в дементоре. Мы остановились возле углубления: казалось, здесь стена была сложена из другой породы. Реддл обогнул нас и вдруг острием волшебной палочки рассек себе ладонь. Он сжал ее в кулак, но затем расправил и перевернул так, чтобы несколько капель крови упали на камни. Груда зашевелилась; булыжники, словно живые, покатились в стороны. Реддл ждал, пока откроется узкий ход, и кровь из сжатого кулака капала ему под ноги. Миновав тесную, но короткую расщелину, мы очутились в подземном зале. Потолок нависал низко, но противоположного конца пещеры я не различал. Перед нами простиралось замерзшее озеро, и мы стояли у кромки льда. Из наших ртов вырывались облачка пара. Я невольно поднял плечи, чувствуя, как остывает кожа под тонкой рубашкой. Том слегка повел перед собой палочкой, и мисс Коул послушно двинулась через бледное, бескрайнее поле к другому концу пещеры. Реддл уставился на меня. — Что? Неужто чувства вас не греют, мистер Ингард? — спросил он с издевкой и сделал приглашающий жест. — Прошу вас, — я ступил на лед. — Ну же! Смелее! Я осторожно двинулся за спокойным, слегка покачивавшимся силуэтом мисс Коул; она шла на добрый десяток шагов впереди, и ее очертания сливались с окружавшим нас сумраком. Единственным источником света был лед. По всей его толще и на глубине, и у поверхности распространялось равномерное свечение, словно однажды оно застыло здесь вместе с водой. Подо льдом не было ни рыбы, ни водорослей — лишь непонятные, тревожные темные пятна далеко под нашими ногами. Их вид вызывал во мне необъяснимое беспокойство. Постепенно становилось светлее, и я подумал, что мы приближаемся к источнику свечения. Впереди показались очертания маленького, каменистого островка, выступавшего надо льдом, словно макет вулкана посреди моря. В центре его возвышался столб, который венчал блестящий предмет. Когда мы подошли ближе, я различил широкую серебристую чашу. — Довольно, — скомандовал голос за спиной. Я обернулся: лицо Реддла казалось хищной маской. Он улыбнулся приоткрытым ртом и выжидающе склонил голову на бок. Мисс Коул молча встала рядом со мной. — На колени, — прошептал Том. Я ждал. — На колени, — повторил он. Ощутив прикосновение крепкого, непроницаемого холода, я вспомнил день, когда поскользнулся на дорожке, ведущей к дому Реддла. Но сейчас во взгляде Тома не было и намека на отрешенность, которую он продемонстрировал в нашу первую встречу. — Я спрятал это здесь, — проговорил он. Мисс Коул не шелохнулась. Реддл указал палочкой на лед подо мной. — Достаньте его, и, возможно, спасете директрисе жизнь. Я опустил взгляд. Футах в трех от поверхности было то, что освещало озеро. То, что однажды сожгло тысячу страниц Библии. Медальон Салазара Слизерина. И он был зажат в руке. Я не мог отвести взгляд от жуткого зрелища: от мертвенной бледности обнаженного тела, от безжизненных глаз, устремленных вверх, от волос, разметавшихся в воде прежде, чем она застыла. Из толщи льда на меня смотрела мертвая кукла с лицом Мелиссы Флетчли, и блеск злосчастного медальона отражался во всем, кроме ее зрачков. — Ну же, доставайте, — поманил пальцами Реддл. — Нет смысла рисковать жизнью мисс Коул. Я не сомневался, что судьба мисс Коул давно определена, но твердил себе, что надо выиграть время и придумать план спасения. — Но здесь лед... – попытался я возразить. — О, мистер Ингард. Почему бы вам не растопить его теплом своей души? Я смотрел на губы, искривленные в болезненной усмешке, и осознавал, как, должно быть, сильно задели его слова, сказанные мной в приюте. Если бы только мог я сейчас дотронуться до него... Вместо этого мои ладони опустились на лед. Обжигающий холод принялся выкручивать пальцы уже через пару минут. Я терпел, стараясь смотреть на медальон, а не на ту, что держала его. — Я теряю терпение, мистер Ингард, — издевательски предупредил Реддл. — Может, у вас нет души? Или она недостаточно тепла? — Я не отвечал ему; в углублениях под ладонями скапливалась вода. — Может, она не теплее этого льда? — не унимался Том. — Тогда неудивительно, что вы могли совершить нечто такое, из-за чего дементоры охотятся на вас даже во сне. Мне показалось, что холод в мгновение ока прошил иглами все мое тело, от ладоней до висков, от колен до лопаток. Словно во сне, я встретился с ним взглядом. — Да, откуда я знаю... — его вкрадчивый голос озвучил мои мысли. Том опустился передо мной на корточки. — Я не видел его в легилименции, а вы мне не говорили. Так откуда?... А главное: что еще я могу знать?... Кто я? — его жесткие пальцы повернули к себе мой подбородок. — И кто же я для вас, мистер Ингард? — в ту секунду впервые за время общения с Реддлом обделенный судьбой, нуждавшийся в заботе сирота исчез из моего поля зрения; осталась властная, непостижимая, простиравшаяся надо мной темнота, с желанием поддаться притяжению которой я боролся из последних сил. — Я часть вас, — произнес он, и с его фразой темнота влилась в меня, — непризнанная, отверженная, — слова падали, как тяжелые капли, — невообразимая в безупречном образе Спасителя. Ведь так вы себя видите? Точкой отсчета нравственных координат. Реддл выпустил мой подбородок и поднялся. Отошел на несколько шагов. Обернулся. — Оглянитесь! — он развел руками. — Вы и я. Мисс Коул. Мисс Флетчли, частично. Нас здесь четверо. Кого же вам удалось спасти? Я наблюдал, как он, изобразив короткое ожидание, медленно идет назад, к берегу, и ощущал себя мышью, которой капкан вот-вот перебьет хребет. Не спас его. Не спас его — вот, в чем суть. Я поднял голову: в давящей, густой тишине мисс Коул взирала на меня словно страж, и темный, лишенный жизни взгляд ее не отличался от взгляда Мелиссы. — Подожди!.. — Авада Кедавра. Мой крик прозвучал одновременно с ослепившей меня вспышкой. Я слышал, как на лед рухнуло тело. Пополз к нему, словно не верил в произошедшее, словно сам хотел убедиться, что это произошло, произошло, когда я был рядом, когда мог предотвратить... — Правда в том, - услышал я ровный, высокий голос, — что никого из них вы не любили: ни мисс Флетчли, ни ту югославскую девчонку, ни даже собственную мать. Вы были слишком увлечены собой; той игрой, в которой превратили себя в героя, а все, что вас в себе пугало — в бессмертного врага. Всем остальным в ней не досталось места. — Хватит, — я водил руками над безжизненным телом директрисы, не зная, что предпринять, и чувствовал, как тают под его словами остатки самообладания. — Но это трюк; вы обставили самого себя, так ведь, мистер Ингард? Сначала появился враг; сначала вы возненавидели и пожелали избавиться от части себя, а уже потом пришел страх, так ведь? — Я прошу: заткнись, — голос прозвучал хрипло и сдавленно. — Разыграли целое представление, будто это ваша битва; обманули всех, и отчасти себя! Но вы знали, о, вы всегда знали, что на самом деле страх — ваш союзник, ваш слуга. Потому что — помните? — пока вы боитесь чего-то, вы не можете с этим объединиться. И смерть случайных жертв должна была вас отрезвить, но вы предпочитали бежать, только бы не приходить в себя. Здесь бежать некуда. Что же так вам ненавистно, мистер Ингард? Что же вызывает в вас такое отвращение? Я обернулся, ощутив прилив страха, будто увидел, как Реддл поднимает палочку для смертельного заклятия. Но Том стоял на прежнем месте. Горло вдруг словно сжалось, и мне стало больно дышать. Я принялся его растирать, но судорога не отступала; во мне росла паника. — И не связано ли это с мистером Уоллденом? — Хватит! — голос окончательно осип. — Вы сказали, его казнили. — Заткнись... — И вы остались без учителя. Остались жертвой. Но мистер Ингард, — Том склонил голову; окончательно овладевший собой, безупречный, надменный, циничный, отрешенный от чужих жалких судеб Том Реддл склонил свою умную голову с такой аккуратной вежливостью и вместе с тем легкомысленностью, словно был в гостиной Хэпзибы Смит. — Вы же были и его убийцей. Я бросился к нему. Я был ослеплен яростью от того, что он заставил меня прямо взглянуть на правду, смириться с которой я так и не сумел. Я придушил бы его; будь в моих руках палочка, он бы уже составил компанию мисс Коул. И тут раздался оглушительный треск. Змеясь, по льду меж нами легла ломанная трещина, глубокая, шириной фута в три. Том Реддл опустил палочку и направился к ней; я проследил за направлением и почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Разлом во льду прошел сквозь тело Флетчли. Я видел... Я... Том вытащил медальон, поддев за край, торчавший из ледяного обрыва. Там же была рука. Плечо и шея, голова и большая часть туловища Мелиссы остались по другую сторону от трещины. Я продолжал смотреть на истерзанную плоть, даже когда пальцы Реддла впились мне в локоть и потащили к маленькому островку, где серебряная чаша венчала выступ. Все, что случилось потом, сохранилось в моей памяти фрагментами, блеклыми, путаными видениями, похожими на смутное воспоминание о сне. Но я отчетливо запомнил, как Том оступился; шагнул на край островка и вдруг подвернул ногу, словно вмиг ослабев. Его лицо стало серым, и на лбу выступила испарина. Должно быть, эффект Вингарда действовал на него все сильнее. Он сжал зубы, и подволок меня к выступу. Я помню: дно чаши казалось изумрудным из-за наполнявшей ее жидкости. Я смотрел на свое отражение, но видел вмерзшее в лед тело, словно другой я все еще стоял над Мелиссой. Видел раз за разом, будто на повторе, как заваливается на бок фигура убитого мной колдуна. Как падает Адрияна, пораженная заклятьем. Как уводят пойманную Антонию, как оседает тело Флетчли в лифте, как достают из-под кровати ссохшуюся фигурку эльфа, как опускают в землю мою мать... Я был везде, и все было одновременно, и настоящий я остался среди этих двойников, а тут была лишь оболочка. И потому я не сопротивлялся Реддлу. — Зачем?.. — я и сам не знал, к кому обращаюсь, но Том ответил. — Т-с-с-с, — худая, тонкая рука зачерпнула оставленным у чаши кубком. — Кто-то же должен это выпить. Первый же глоток отвратительного горько-соленого питья привел меня в чувство; я вывернулся, собираясь его выплюнуть, но обнаружил, что напиток исчез! Он словно впитался, проник в меня сквозь кожу, прежде чем я успел его проглотить. Я хотел что-то сказать, но вдохнув, почувствовал, что язык клеится к нёбу, словно воздух в пещере стал сродни пустынному, горячему и сухому. Я схватился за горло и попятился от Реддла, но он перехватил мою руку. — Нет-нет, я же сказал, сопротивляться бесполезно, бежать некуда, — Том подносил к моим губам вторую порцию, воркуя надо мной, как над больным ребенком. Я хотел выбить кубок, но ощутил, как ноги, руки, все мое тело, словно оцепили кандалами. Мы вместе неловко осели на камни. — Лучше сдайтесь, мистер Ингард, и не пытайтесь воображать, что способны победить. Третий и четвертый кубок он споил мне в тишине. Я безропотно лежал на его коленях, чувствуя прикосновение горячих пальцев к тыльной стороне шеи. Я видел все меньше, почти не различал лица, не мог сказать ни слова, но знал, что это ощущение на коже истинно. Жар; у него начиналась лихорадка — распространенная реакция на эффект Вингарда. Почему он не бежал? Почему оставался там, где оставаться ему было невыносимо? Мне стало нестерпимо жаль, что я теперь не различаю его глаз, и в этот момент зрение прояснилось, мой взгляд качнулся в сторону, и я застыл от ужаса. Мне показалось, на другом краю острова колыхнулся силуэт дементора. Однако там было пусто, только темнота. — Это напиток отчаяния, — сообщил Том. — Похоже, вы, наконец, способны оценить и название, и свойства. Видите ли – я придумал его сам, - и с этими словами он влил мне в рот пятую порцию. Я закрыл глаза. А когда открыл их вновь, передо мной был дементор. Я дернулся от страха, и попытался отползти, но жуткое существо издевательски неторопливо последовало за мной. Я слышал хохот. — Только посмотрите на него! — Хоть бы в последний миг повел себя, как полагается! — Трус! Трус, трус, трус! — Виновен! Он виновен! — Трус! В панике я оглянулся: там, где прежде были лед и мрак, теперь высились тесные трибуны, я словно оказался в центре их воронки. Один из судебных залов на последнем уровне министерства. За деревянными перилами бесновались и требовали казни зрители: в некоторых я узнал мракоборцев, в прочих — преподавателей Хогвартса. Здесь были даже сокурсники. Но больше всех неистовствовал Джастус Пиливикл. — Казнить проходимца, — ревел он в пяти рядах надо мной, и щеку мне опаляло ледяное дыхание выжидавшего дементора, ставшего теперь невидимым. В страхе я вертелся вокруг, надеясь, что увижу его, но только вызывал все больше хохота и воплей. Все, что меня держало на грани от того, чтобы сорваться в пропасть сумасшествия, было горячее прикосновение к шее. Я знал, что где-то есть рука, способная спасти меня отсюда, вытащить за шкирку, как упавшего в канаву котенка, и я все пытался ее поймать, прижаться к ней, а она ускользала, все же не выпуская меня. В какой-то миг она исчезла, и я едва не свихнулся один, под сотнями осуждающих взглядов, под градом оскорблений и лезвиями смеха. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг все исчезли, разом воцарилась тишина. Клочки бумаг еще ложились на голые трибуны, когда я осознал, что слышал то ли вскрик, то ли стон. Я ждал, я, затаив дыхание, надеялся, что вновь почувствую спасительное прикосновение, что кто-нибудь заберет меня отсюда. И это произошло. Не пальцы — целая ладонь обволокла затылок. Я ликовал, но мой вздох облегчения оборвали. Я почувствовал, что задыхаюсь. И вдруг вернулся, осознал, где я. Том поцеловал меня. Его тело прижалось ко мне настойчиво, просительно, и, словно компенсируя то, что он, похоже, не мог контролировать, сам поцелуй Реддл превратил в демонстрацию того, кто именно одержал победу в затянувшемся противостоянии, распоряжаясь моим ртом решительно и властно. Пару мгновений назад я воображал себя спасенным. Но происходило худшее из того, что могло произойти. И прежде, чем тревожные предчувствия обратились в мысли и слова, я ощутил беззащитность своего сознания. Без угроз и борьбы, не встречая сопротивления, он растекся под моей кожей ледяной водой, словно озеро поднялось за мной, желая присвоить навсегда. Он проник в меня. А у меня не осталось сил даже на попытку сопротивления.