Литературного хулиганства ради: если бы они все-таки встретились 50 лет спустя
6 апреля 2021 г. в 00:55
Примечания:
Перечитала зарисовки по этой парочке, эта — единственная, за которую не стыдно:)
До последней минуты я думал, он знает. Я шел по аллее, по темным галереям, а маги и колдуньи, даже те, что были на портретах, не спускали с меня недоумевающих, растерянных взглядов. Словно я был человеком, спокойно ступавшим среди змей в змеиной яме. Их поражало, что я жив, что я иду и не испытываю ужаса, волнения или подобострастия, на худой конец.
Вынужденный проводить меня в зал человечек с острыми чертами лица явно предпочел бы этой обязанности что-нибудь менее опасное: полет на гипогрифе, кормежку драконов или прислуживание дементорам.
— Ми-м-мми... Милорд, — он согнулся в сахарном поклоне, как только мы шагнули за дверь. В дальнем конце стояло кресло, кажется, высеченное из камня, и его высокая, узкая спинка заслоняла сидевшего от нас. — Милорд, прошу прощения, он... он... Мы не смогли его остановить... Мы даже попытаться не смогли...
— Вот как... — вкрадчиво проговорил высокий голос. Его владелец сидел на другом конце зала, говорил тихо, но мы прекрасно улавливали слова. — А как насчет магии? Вы направляли на него волшебные палочки?
Слуга замер и посерел. По всему было видно, что еще чуть-чуть, и он свалится от удара. Я решил спасти беднягу.
— Привет, Том.
Слуга воззрился на меня в полном ужасе. Похоже, здесь никто не смел так называть его хозяина. Я почувствовал прилив азарта, поняв, что тишина может разразиться парой яростных заклинаний.
— Хвост, ты свободен.
Человечек растерянно обернулся на звук голоса.
— Я сказал, ты свободен, болван!
Мой спутник исчез за дверью в мгновенье ока. Я ждал. И вдруг ощутил нестерпимое желание наплевать на все, пересечь комнату и, вытряхнув из кресла, прижать к себе до хрипа, до невозможности говорить. Все, что мы пережили полсотни лет назад, сложилось в едкую минуту, отравившую мою способность здраво рассуждать.
— И что же привело тебя, Виктор? — спросил он, наконец: церемонно, равнодушно, фальшиво-приветливо.
— Решил зайти, спросить, как дела, — ответил я под стать. Зашуршала одежда. Он поднялся, и я чуть не шагнул назад, увидев... увидев то, что от него осталось. Он радушно раскинул руки, в одной из которых блеснула палочка.
— Добро пожаловать. Я обрел бессмертие и почти победил в магической войне.
Я сделал вид, что не поражен его внешностью; он сделал вид, что не заметил этой реакции. И каждый из нас понял, что ни ему, ни мне маскировка не удалась. Он знал: его облик меня шокировал. А я успел заметить, как его это задело. Он держал улыбку до последнего; даже когда взметнулась палочка.
— АВАДА КЕДАВРА!
Щепки, отскочившие от разбитой двери, едва успели царапнуть кожу: я трансгрессировал, уклонившись от чар, и через миг одна ладонь легла ему на грудь, другая — на горло. К моменту, когда я впечатал его спиной в дальнюю стену, я уже целовал его, желая доказать и ему, и себе, что передо мной прежний Том Реддл. Я отстранился. Волшебная палочка яростно впивалась мне в шею, так что было больно дышать. Я смотрел в узкие щели глаз, отыскивая в них хоть отражение былого Тома. Я облизал губы.
— Ты сменил прическу?
Острие исчезло. Том схватил меня за грудки и оттолкнул; направился к едва тлевшему очагу.
— Я не хочу знать, как ты живешь.
— Спасибо, хорошо, — я потер шею в том месте, где ее жалила волшебная палочка. — Чей это дом?
— Люциуса Малфоя.
— Слишком претенциозно для тебя... Слишком много привязанности к деньгам... — я прогуливался вдоль закрытых высоких окон. — Хотя я знаю, чем он тебя привлек. Фамильная история. Все эти портреты в коридорах... Чистокровные предки, которых у тебя не было.
— Тебе стоит быть осторожнее. Ты не разговариваешь с Томом Реддлом, вышедшим вчера из «Горбин и Берк».
— С Томом Реддлом, хватавшим мои колени. С Томом Реддлом, убившим ради меня. С Томом Реддлом, отчаянно впившимся мне в губы вопреки сценариям создания крестражей.
— Довольно! — с гулом в очаге взлетело пламя. Он обернулся. — Если намерен продолжить, лучше исчезни.
Тени плясали на лице, к которому я начинал привыкать. Я опустился на краешек стола.
— Мне тебя не хватает. С того вечера, как ты исчез из лавки. Не проходило и дня, чтобы я о тебе не вспоминал. И когда я узнал, что ты жив. Я не смог... Не смог убедить себя, что идти к тебе — опрометчиво и напрасно.
— Клянусь, имя Виктимус подходит тебе больше, чем Виктор.
— А ты — в дурацком халатике!
— Хочешь его снять?
— Ты совсем не изменился, — открытие меня развеселило. — Идиот. Высокомерный ублюдок. Одержимый манипулятор. Свихнувшийся гений, - на последней фразе меня словно дернули за ногу, и я распластался на полу, зажмурившись от боли в спине. А когда я распахнул глаза, Реддл уже был надо мной. Одежда на мне сворачивалась и расстегивалась сама.
***
— Скажи Малфою: пусть сделает полы с подогревом. Это последний писк у магглов. Хорошая штука, между прочим. И пусть как-то оживит интерьер. Не знаю... Может, подушечки на стулья раскидает. Маленькие такие, в форме сердечек, знаешь...
— Заткнись, мистер Ингард. То, что ты отшвырнул палочку в другой конец зала, пока я был занят, ничего не значит. Я и голыми руками могу оторвать тебе что-нибудь. Веришь?
Я оценил тяжесть руки, с которой машинально переплетал пальцы, пока пялился в мрачный, темный потолок, и тяжело вздохнул.
— Верю. Но о чем с тобой говорить? О том, сколько волшебников и магглов стали твоими жертвами?
— Ты спишь с массовым убийцей. Опять.
— Тебе нравится ставить меня перед моральным выбором?
— Нравится, когда ты в очередной раз проигрываешь.
— И в очередной раз предаю принципы, только чтобы быть с тобой. Долбанная дилемма, — я сел, подцепил валявшийся поблизости его балахон и завернулся в черный шелк. Он лежал рядом, заложив одну руку за голову, а вторую опустив мне на колено. — Но чтоб ты знал: я бы не пришел, не будь в тебе части, противостоящей убийце.
— Да, ты бы не пришел, — ладонь ползала по моему бедру вверх и обратно к колену. — Не пришел, если б знал достоверно, из каких частей я состою сейчас. Но ты ведь не знал, что та часть давно умерла. Ничего страшного, с кем не бывает, — его рука нырнула под ткань. — Но раз уж ты все еще здесь, раздевайся.