***
Вот что происходит. Стив воодушевлен успешной политической кампанией, руководя штабом Сэма Уилсона – бывшего кандидата-аутсайдера, который решил вырвать несколько расшатывающийся округ из рук укоренившегося демократа истеблишмента, который занимал этот пост последние 30 лет. В Палате представителей нет ограничений по срокам полномочий, но после трех или около того десятилетий отсутствия значительных перемен в управлении округом, люди начинают думать, эй, на этого красивого, забавного, харизматичного чернокожего мужчину с удивительной прогрессивной политикой действительно стоит обратить внимание. Итак, Сэм побеждает на выборах, к большому огорчению половины истеблишмента и Fox News, и попадает в 117-й Конгресс, а куда идет Сэм, туда следует и Стив, так что теперь он руководитель штаба одного из самых больших отделений Демократической партии, а оба они – самые известные восходящие звёзды политики. Все это просто прекрасно, если быть честным. Он не стал продлевать аренду дорогого двухкомнатного бруклинского цементного блока, который четыре года называл квартирой, попрощался с соседом по комнате и старушкой, которая всегда пекла ему по воскресеньям буханку кардамонового хлеба, сказал маме, что будет звонить ей по крайней мере раз в неделю, загрузил все свои вещи в грузовик и отправился вслед за своим лучшим другом в политическую мечту – Вашингтон, округ Колумбия. Они с Сэмом нашли квартиру в Адамс-Морган и лишь мельком задумались, не возникнет ли конфликт интересов, если твой начальник штаба также будет платить половину арендной платы каждый месяц. Они решили, что этот конфликт ничего не стоит, потому что, как сказал Сэм: – Я видел твою голую задницу после того, как ты напился в стельку, Роджерс, ты думаешь, я не знаю, как шантажировать тебя, чтобы вытрясти арендную плату? На что Стив ответил что-то вроде: – Уверен, что вымогательство – это федеральное преступление, представитель. А Сэм хлопнул его по плечу и говорил: – Перестань быть занозой в моей чертовой заднице и подпиши проклятый договор аренды, ты, ебанная королева драмы. Сэм часто называет Стива королевой драмы, но это что-то среднее между “идиотом”, “придурком” и “ты чертов белый глупец". Так или иначе, они переехали в Вашингтон и стали делить квартиру, а Сэм Уилсон начал работать на Капитолийском холме в качестве представителя от девятого избирательного округа Нью-Йорка. Сэм, конечно, мгновенно приобрел популярность. Он молод, красив, и у него достаточно харизмы, чтобы в одиночку завести локомотивный двигатель на любой вкус. Кроме того, он теплый, умный и прогрессивный, каждая фраза с его губ искренняя и продуманная. Он настоящая ебаная находка. Стив это знает. Стив знал упрямую, искреннюю задницу Сэма с тех пор, как они встретились в классной комнате Миссис О'Нил на седьмом году учебы в школе, и Сэм, новичок, плюхнулся на сиденье рядом со Стивом, бросил на него один взгляд и сказал: “От тебя будут некоторые проблемы, не так ли?” На самом деле Стив был некоторой проблемой на протяжении большей части их жизней, но он не был тем, кто баллотировался на государственную должность, и что такое несколько детских драк против телефонного информирования и обходов от двери к двери перед сезоном кампании? Как бы то ни было, теперь они вместе, и это хорошо, потому что если кто-то и может справиться со Стивом Роджерсом, так это Сэм Уилсон, и если кто-то абсолютно точно и тайно убьет человека ради Сэма Уилсона, то это Стив Роджерс. Так или иначе, Сэм по-прежнему занят реальной работой на Холме – выступлениями на телевидении, звонками по радио, панельными дискуссиями, пресс-конференциями и всем прочим. Его время делится между его избирательным округом и страной. И куда идет Сэм, туда и Стив, так что, хотя он и не очень похож на мотылька, тянущегося к пресловутому свету камеры, он делает то же, что и Сэм, не спит, пока Сэм не спит. Их первый год в Вашингтоне – это грандиозный, безоговорочный успех. Единственная проблема во всей этой ситуации – это не вещь, а человек. Именно тот. Стив встречает его через шесть месяцев после переезда в Вашингтон – не на Grindr, Tinder, OKCupid или любой другой жалкой онлайн-платформе, а в баре. Проблема не в том, что они не общаются или что Стив не находит его отвратительно горячим. Она даже не в том, что он может сказать, что он богатый, титулованный, эгоистичный придурок, потому что на самом деле он вообще не может сказать этого. Проблема в том, что Баки ебаный Барнс не сразу говорит Стиву, кто он такой или, в частности, что он работает на политического соперника Сэма.***
Шесть месяцев назад. Довольно трудно переехать в новый город без лучшего друга, который стал самым новым политическим любимцем округи в радиусе семидесяти миль. К счастью, Стив всегда был парнем "всё или ничего", так что это было непросто, но он не собирался возмущаться изо дня в день. Обычно он встает раньше Сэма и засыпает после того как заснет Сэм, и даже когда Сэм выполняет обычные обеденные планы, как нормальный человек, Стив обнаруживает, что углубляется в изучение заметок или составление расписания, или просто заскакивает в офис, чтобы закончить работу, которую, честно говоря, он выполняет вовремя с самого начала. Он с радостью позволяет графику Сэма поглотить шесть месяцев его жизни, пока однажды он не надоедает Сэму. Он встаёт во весь рост, сердито глядя на своего лучшего друга, и говорит ему "убраться нахуй из офиса и пойти потрахаться", прежде чем хлопнуть дверью своего кабинета перед лицом Стива. Это оставляет негодующего Стива с головной болью и абсолютным непониманием того что делать дальше, поэтому он делает то, что делает любой перегруженный работой миллениал и обычный трудоголик – устанавливает одно из этих приложений. Следующие десять минут Стив проводит, пялясь в экран и отчаянно пытаясь объединить слова для полусвязного профиля, который совершенно точно не делает его похожим на очередного придурка, переехавшего в город, уже кишащий ими. Его взгляд становится все более и более недовольным, пока он окончательно не сдается в попытке сделать селфи для профиля и останавливается на том, что делает три последовательных фотографии своего носа вместо этого. Когда его затея терпит неудачу, он пишет новой стажерке Сэма – Америке, – которая учится в колледже, о том, где можно выпить, и заканчивает тем, что заходит в ближайший дайв-бар в нескольких минутах ходьбы от офисных зданий. Это один из тех баров с панелями из темного дерева и достаточным количеством пива, просочившимся между половицами, что делало воздух влажным. Освещение приглушенное, а кабинки обтянуты темно-красной кожей, достаточно потертой, чтобы показать возраст, но достаточно блестящей, чтобы продемонстрировать состояние. Не могло быть ошибки, это определенно был дайв-бар, но для политической элиты, или по крайней мере, для перегруженного работой офисного персонала политической элиты. Даже его название было тупым, что-то по типу «Трискелион», что возможно является реальным словом или названием космического корабля из научно-фантастического романа. Так или иначе, Стив позволяет двери захлопнуться за ним и он лишь немного ненавидит себя, когда оглядывается вокруг и находит свободное место в дальнем конце бара. – Что я могу сделать для тебя? – спрашивает бармен, как только Стив садится. – Что угодно на разлив, – начинает Стив и выдыхает. Это были долгие шесть месяцев. Может быть, что-нибудь покрепче для начала. – Виски со льдом. Любое на твой вкус. Отчаянные времена, вероятно, требуют отчаянного пьянства. Стив чувствует себя более или менее отчаявшимся, из-за одиночества в новом городе, с единственным другом в радиусе трёх штатов, знающим его имя, на плечи которого небрежно опустили успех восходящего политического любимца. Вы знаете, что говорят об отчаянии, верно? Один отчаявшийся человек жалок, но два отчаявшихся человека, мрачно пьющих виски по разные стороны стойки в дайв-баре в одиннадцать часов вечера в четверг в политической столице страны? Что ж, это тоже жалкое зрелище, но если они встречаются глазами и одновременно поднимают брови – страдание любит компанию или что-то типа того. Дело в том, что Стив отрывает глаза от выпивки в то же время, когда это делает парень с другого конца бара. Парень… не самый плохой на вид. У него волнистые, даже немного вьющиеся каштановые волосы, взъерошенные вверх и коротко стриженные по бокам, холодные голубые глаза, полные губы и очень острые скулы, о которые Стив мог бы запросто порезаться. У него самая четко очерченная челюсть на этой стороне Атлантического побережья, Стив почти уверен в этом, и он видит верхнюю пуговицу под тем, что почти наверняка является хорошо сшитым и очень качественным пиджаком, но дело в том, что пуговица застегнута, из-за чего Стив может видеть только полоску его горла и– Слушайте, прошло уже больше шести месяцев с тех пор, как Стив так откровенно смотрел на другого человека как на нечто большее, чем чьи-то плохие политические намерения, и парень оглядывает его с ног до головы, как будто предлагает Стиву что-то, что Стив более чем счастлив принять, и Стив думает – так, какого черта? Стив опрокидывает виски, шипит из-за того, как оно обожгло горло и ставит стакан обратно на влажную стойку бара чуть сильнее, чем это необходимо. Затем он поднимается, поправляет свой пиджак и идет через бар. Они почти не разговаривают. Есть определенные моменты, когда ты коришь себя за такие случаи, но четыре шота, сделавшие его немного опьяненным и позволившие ему быть прижатым к запертой двери туалета, не дали ему стать одним из них. – Как, ты сказал, тебя зовут? – спрашивает Стив с ртом, занятым... языком другого парня. Другой парень отстраняется и тянет нижнюю губу Стива на себя, отрываясь с громким шлепком, который Стив по непонятным ему причинам находит очень сексуальным. – Я не говорил. Но мое имя Баки. – Я Стив, – говорит Стив и наклоняется, чтобы снова поймать его губы. Он просто на седьмом небе от кайфа; его кожа покалывает, и все запреты, которые у него были о поцелуях с незнакомцем, чье имя он не узнал, пока они не начали целоваться, остались у бара с остатками его растаявшего льда. И давайте признаем: Баки горячий, и прошло много времени, даже больше чем следовало, с последнего раза как у него кто-то был. Баки использует свой рот так, словно знает, что делает, и он прижимается к Стиву, как будто ему это нужно так же, как и Стиву, и этого более чем достаточно, чтобы заставить его кровь кипеть. Баки отрывается от Стива, только чтобы провести дорожку поцелуев от уголка его губ до края челюсти, и этот контраст – губы у Баки мягкие, а щетина колючая, царапающая мягкую кожу Стива так, что искры пробегают по его позвоночнику. – Блять, так приятно, – говорит он другому мужчине и чувствует, как его губы изгибаются в улыбке на шее Стива. Вместо ответа Баки проводит руками по бокам Стива, по его рубашке, и Стиву никогда так сильно не хотелось испепелить предмет одежды, но сейчас он жаждет, чтобы руки этого парня касались его оголенной кожи. У него жесткий стояк, жаждущий прикосновений, но они находятся в кабинке общественного туалета со сломанным замком, и это должно быть до омерзения грязно и аморально, и это, вероятно, так и есть, но также каким-то образом противоположно этому во всех мыслимых отношениях. Возможно, Баки какой-то ведьмак. Или, что более вероятно, демон. Или, может быть, он экстрасенс, потому что он начинает расстегивать рубашку Стива и скользит руками вверх по его торсу, пальцами впиваясь точно туда, где Стив хотел, чтобы его коснулись, как будто он может читать его мысли сквозь туман публичной похоти. – А-ах, – стонет Стив. Должно быть, это был именно тот звук, которого он ожидал, потому что Баки медленно выводит круги на его коже большим пальцем и расстегивает несколько пуговиц на рубашке, чтобы поцеловать и вылизать грудь Стива. Он проводит рукой по его члену, но ощущения притупляются из-за штанов Стива, и он издает откровенно неловкий звук. Это заставляет его задуматься, или, по крайней мере, заставляет единственную мозговую клетку, все еще пульсирующую в его голове, осознать, что он здесь единственный, кто демонстрирует свою слабость. Он хватает Баки за руку и разворачивает их так, что Стив прижимается к нему, а спина Баки прижимается к ненадёжной двери туалетной кабинки. Он больше Баки, хотя и ненамного, но он использует это различие как рычаг, чтобы сильнее прижаться к нему. Баки издает удивленный тихий хмык от такой перемены, и Стив запускает пальцы в его пушистые волосы, чтобы запрокинуть его голову и провести губами по линии его шеи. Он стонет, и Стив освобождает одну руку, чтобы разделаться с пуговицами на его рубашке. Это абсолютно точно стоит того, когда он наклоняется, чтобы втянуть его сосок в рот, а Баки выгибает спину, как будто его как минимум ударило током, и издает просто бесценный звук, который не проходит мимо, а вместо этого действует как и было задумано – прямо на член Стива. – Ох, блять, – говорит Баки и его голос звучит почти удивленно, и, что ж, в этот момент Стив решает, что ему не нужно прикреплять резюме, чтобы заставить этого незнакомца издавать все возможные звуки. Он опускается на колени, не заботясь в данный момент о том что может испачкать его брюки, расстёгивает ремень Баки и принимается за его ширинку, пока он все еще смотрит на него дикими глазами, как будто ему тоже не верится, насколько это горячо. Или негигиенично, одно из двух. Стив стягивает резинку трусов Баки ровно настолько, чтобы вытащить его пенис. У него стоящий колом член и раскрасневшееся лицо, и он громко дышит над ним, и в тот момент, когда его дыхание прерывает еще один тихий стон, Стив решает, что он хочет отсосать ему больше, чем кончить сам, поэтому именно это он и делает. Он обхватывает рукой основание члена и заглатывает его со всей отточенной искусностью, которую он только мог проявить в этот момент и над которой он работал всю свою авантюрную юность, прискорбно заброшенную на последние полгода. Баки прислоняется спиной к двери и смотрит на Стива так, словно он – Рождество, его день рождения и неожиданная сотня в бумажнике вместе взятые. Его стоны и вздохи – гребаная музыка для ушей Стива, но он отрывает Стива от своего члена, прежде чем кончить. Стив слегка хмурится, но потом Баки спускает с него штаны и вытаскивает уже его достоинство. Он просовывает ногу между ног Стива, берет оба их члена в свою ладонь, и между этим зрелищем и ощущениями от горячей крови наливающей его болт и такого скользкого от смазки и слюны Стива, он не думает, что они продержатся долго. Баки начинает двигать рукой, и, как и предполагалось, ощущения от их совместных движений заставили Стива оживиться, стонать и кончить, что было бы неловко, если бы Баки сам не был так близок к оргазму. Все закончилось почти сразу, как началось, что было бы проблемой, если бы они оба не были явно раскрасневшимися, разгоряченными и изо всех сил пытающимися отдышаться. На секунду они прижимаются друг к другу, тяжело дыша и обливаясь потом. Послевкусие было не столь приятным, сколько медленной и горячей искрой, спускающейся вниз по его позвоночнику. Он чувствовал ее внизу своего живота и это ощущалось несомненно прекрасно. Стив немного подождал, пока Баки выровняет дыхание, прежде чем поцеловал его в губы, а затем наклонился, чтобы вытереть их обоих туалетной бумагой. Они убирают за собой до уровня чистоты, который определенно не прошел бы проверку ультрафиолетом, открывают дверь кабинки и вместе моют руки в раковине, что ощущается странно по-домашнему для необдуманного перепихона в общественном туалете. – Это было... – начинает Стив, но не знает, как закончить. Он не новичок в перепихонах, но обычно они не такие отчаянные и… публичные. – Ага, – соглашается Баки и встречается взглядом с ним в зеркале. У него яркие глаза и красные губы, и у него определенно есть следы от засосов на шее… упс. Но он выглядит гораздо счастливее, чем тот очевидно уставший и полуунылый человек, которого Стив заметил в баре полчаса назад. Он полагает, что один или два оргазма могут сделать такое с человеком. Стив краснеет и прочищает горло. – Обычно я не... – начинает Стив и останавливается. Баки тянется за бумажным полотенцем, и его улыбка превращается в нечто слишком похожее на ухмылку. – Отсасываешь в общественном туалете? Стиву не ново его изнеженное ирландское происхождение, поэтому, хотя он не видит, как его кожа приобретает смущенный оттенок розового, он определенно чувствует, как она начинает гореть. – Не трахаюсь со случайными парнями, – говорит он и откашливается, – в общественном туалете. Это заставляет Баки рассмеяться, и его смех – вовсе не противный звук. Он немного запрокидывает голову и Стив ловит себя на том, что чересчур внимательно рассматривает его кадык, прежде чем отвести взгляд со смущенной улыбкой. – Возможно, мы сможем когда-нибудь повторить это снова, – рискнул он. – Может, в каком-нибудь месте, которое не используется для... общественного мочеиспускания. Баки строит гримасу и снова смеется, и на этот раз даже Стив посмеивается вместе с ним. – Ага, – улыбается Баки. Он комкает бумажное полотенце и выбрасывает его в мусорное ведро. – Ты живешь где-то здесь? – Недалеко отсюда, – говорит Стив. Он заканчивает мыть руки и тоже тянется за бумажным полотенцем. – Я работаю на Холме. – О, правда? – Баки склоняет голову набок. – Я тоже. – Я думаю, большинство здешних должны, – немного неловко говорит Стив. – Вашингтон и.. все такое. Баки смотрит на него...не то чтобы странно, но что-то среднее между удивлением и эй, ты ведешь себя как настоящий чудик. – Это город политиков и потенциальных политиков, – соглашается Баки, – Ты или работаешь на одного, или наслаждаешься тем, что следишь за результатами голосования другого. У Стива возникает забавное ощущение скручивания в животе. Это не совсем предчувствие, но именно так оно будет ощущаться, когда он вспомнит о нем позже. Но он все равно смеется. – Стив Роджерс, – снова говорит он и протягивает руку, как полный придурок, как будто не у него во рту был член Баки около десяти минут назад. – Один из числа первых политиков-демократов в настоящее время, я полагаю. Я руководитель штаба Сэма Уилсона. Наступает пауза, которая кажется Стиву почти неловкой. Баки замирает на одно невероятно долгое мгновение. Улыбка Стива исчезает. Затем лицо Баки смягчается и становится веселым. – Баки Барнс, – говорит он. Его рука крепко сжимает руку Стива, пальцы все еще влажные от смывания спермы. – Законодательный директор. Тони Старка. Бывают моменты в жизни человека, когда шок от катастрофического решения является полным, моментальным, и, откровенно говоря, всепоглощающим. Долгие годы Стив будет помнить, что этот момент был одним из таких. Голубые глаза Баки сужаются, а рот кривится в ухмылке, и Стив вспоминает, как всю свою жизнь очень настойчиво говорил всем, кто готов был слушать, что у него есть только одно жесткое и главное правило свиданий, и это правило заключается в том, что он ни за что, ни при каких обстоятельствах, никогда не трахнет республиканца. Ухмылка Баки становится шире, и Стив, определенно не паникуя, сглатывает. – Спасибо за хорошо проведенное время, – говорит Баки, – Стив Роджерс. Увидимся на Холме. Он прижимает руку к боку Стива, когда проскальзывает мимо него, и Стив, ярко-красный и опасно близкий к тому, чтобы захлебнуться слюной, чуть не опрокидывает мусорное ведро в своем стремлении избежать прикосновения. Дверь закрывается за Баки, и звук его хихиканья остается позади. – Боже мой, – в ужасе выдыхает Стив. Он проводит руками по лицу и позволяет им свободно упасть по бокам. Затем он смотрит вниз и видит, что его ширинка все еще расстегнута. Вот, отстраненно думает Стив, глядя на свою ширинку, вот что значит совершить ужасную ошибку. Выяснение чьего-то имени перед тем, как заняться, к несчастью, горячим сексом в туалете, возможно, должно быть его первоочередным делом в будущем. А также, возможно, выяснение политической принадлежности. Просто на всякий случай. – Сэм никогда, ни за что не узнает об этом, – говорит Стив, глядя на свое отражение в зеркале и строго разговаривая с ним. Он выглядит удовлетворенным, но в то же время глубоко, глубоко напуганным. – И ты никогда, ни за что не сделаешь этого снова. На тот момент это казалось достаточно простым.***
Настоящее время. – Ты опоздал, – говорит Сэм. Стив, который никогда за всю свою жизнь никуда не опаздывал, или, по крайней мере, не намеренно, или, как он полагает, не слишком сильно, чтобы кто-то указал ему на это, виновато смотрит на потрепанный старый хронометр на своем запястье, который, как он предполагает, сходит за часы. – Ты не берешь во внимание то, – Стив бросает взгляд на хронометр, на циферблате которого отчетливо видна трещина, и он почти уверен, что ее не было до его обеденной… активности, – что ты просто пришел раньше? – Во-первых, нет, – отвечает Сэм, откидываясь на спинку стула. – Во-вторых, снова нет. В-третьих… А теперь это... это то, Стив почти наверняка не хочет слышать. – Итак, насчёт твоего сегодняшнего графика, – пытается начать Стив, но его прерывают две вещи. Первая – это Америка, которая откидывается на спинку своего стула за столом стажера в передней комнате, лопает жвачку и говорит: – Эй, твой пиджак надет наизнанку. Вторая – это Сэм, который бросает одну из этих антистрессовых подушек в форме яблока в голову Стива с криком: – Ты, блять, издеваешься надо мной! Стив… ну, Стив не из тех, кто паникует, но яблоко вроде как отскакивает от его головы, и он понимает, что не только его пиджак надет наизнанку, но и половина рубашки расстегнута, и если его лицо раньше не говорило: "Эй, Сэм, извини, что я опоздал, но мне вроде как отсосал в туалете человек, которого я буквально хочу ударить в ебаное лицо, хотя я обещал тебе не менее пяти раз, что я не буду продолжать отсасывать и/или получать отсос у этого человека", теперь это с таким же успехом могло быть написано у него на лбу перманентным черным маркером. Разумнее, конечно, было бы отвлечь Сэма и Америку, ну, вы знаете, расписанием. Подходящей темой для разговора. Обзором на коллегию по доступному жилью, которую Стив посещал накануне вечером, когда Сэм чувствовал себя нехорошо и отдыхал дома. Впрочем, Стиву Роджерсу за шесть месяцев пришлось смириться с некоторыми фактами, и один из этих фактов заключается в том, что он законченный, абсолютный, беспрецедентный... идиот. Он просто полный грёбаный дурак. Так что вместо того, чтобы отвлечь внимание, он полностью подтверждает правильность догадок Сэма, застонав и проводя руками по лицу. Отвращение к себе охватывает его примерно в тот момент, когда он едва не стонет: – Я даже не знал, что он там будет. – Господи, это намного хуже, – хихикает Америка. С другой стороны Сэм одаривает Стива самым убийственным взглядом, на который он способен из своего очень важного и очень официального политического офиса, и кричит через всю комнату: – Парень, я знаю, я сказал, что тебе стоит прекратить трахаться с ним, если я должен продолжать слышать об этом! И послушайте, на самом деле Стив не виноват в том, что у человека, которого он чертовски ненавидит больше всего во всем этом жалком, богом забытом мире, есть рот и задница, которые он не мог бросить, но он полагает, что может признать, что это, по крайней мере, частично его вина. Никто не заставлял его следовать за Барнсом в туалет и запирать за ними дверь, и Стив может даже сказать, что он выдержал целую минуту после того, как Барнс бросил на него этот ужасный, высокомерный, ухмыляющийся взгляд, но это не меняет того факта, что он сделал это. Это даже не меняет того факта, что взгляд, рассчитанный на то, чтобы идти напрямую к члену Стива, на самом деле шел напрямую к его члену. Блядский Господь Бог. Стив снова стонет и ударяется головой о внешнюю стену кабинета Сэма. – Из всех парней, к которым ты мог бы возвращаться, – бормочет Сэм откуда-то за пределами видимости Стива, – ты должен выбрать хрена, руководящим офисом Тони Старка. – Поможет, если я скажу, что секс невероятно хорош? – спрашивает Стив, понизив голос. – Боже, нет, – говорит Сэм с отвращением, что справедливо. – Хорошо, – признает Стив. – А что, если я скажу тебе, что никогда еще не ненавидел себя настолько сильно? – Думаю, так немного лучше, – сказал Сэм. – Хорошо, – говорит Стив, делая шумный глубокий вдох. – А что, если я скажу, что в следующий раз, когда он хотя бы посмотрит на меня, я упаду на дно Потомака и позволю рыбам полакомиться моим членом? Стив может слышать, как Америка закатывает глаза. – Да, я бы хотел посмотреть, как ты это сделаешь, – фыркает Сэм. Потом он вздыхает. – Вытащи свою голову из задницы, или с члена Барнса, или еще откуда-нибудь. Скажи мне, что я буду делать на этой неделе, потому что я, блять, плачу тебе за это. – В свою защиту скажу, что я пытался, – бормочет Стив. Он позволяет себе еще целых пять секунд неконтролируемого отвращения к себе, что примерно на пять секунд больше, чем Америка позволила бы ему, если бы Сэм не был рядом, чтобы остановить ее, а затем отрывается от стены. Слушайте, у Стива есть проблема. Первый шаг на пути к выздоровлению – это признать, что у тебя есть проблема, так? И Стив с неудовольствием признает, что у него, Стива Роджерса, есть проклятая ебаная проблема в виде Баки Барнса, и это не самая худшая проблема, с которой сталкивался кто-либо на Капитолийском холме, но это серьезно могло свести его в чертову могилу. Когда он вырвал с корнем всю свою жизнь и переехал в Вашингтон, план состоял в том, чтобы помочь управлять «кораблем» самого харизматичного и прогрессивного политика-демократа Америки, а не застрять на члене какого-нибудь придурка-республиканца… ну, ассистента придурка-республиканца. Все идет совсем не по плану, и Стив ненавидит не только себя, но, что важно, Баки Барнса он ненавидит намного больше. Поэтому он собирается изучить эту проблему позже, в комфорте своей комнаты, в квартире, которую он делит со своим лучшим другом и боссом по совместительству, и если он сможет забыть то, как сильно Баки заставляет его кричать, возможно, он даже найдет долгосрочное решение. А пока Стив приводит в порядок пиджак, заправляет рубашку, поправляет галстук, рубашку, волосы и достает айпад. – Хорошо, Сэм, – говорит он, входя в кабинет Сэма и оставляя свою драму у порога. – Завтра утром у тебя интервью с новостным телеканалом, обед с сенатором Роудсом, а потом мы начнем готовиться к представлению твоего законопроекта на рассмотрение. – Именно об этом я и говорю, – ухмыляется Сэм. Он откидывается на спинку стула и начинает подбрасывать в воздух очередной антистресс-мяч и ловить его. – Так что там насчет сбора средств, который я пропустил? – Не заставляй меня начинать, – мрачно бормочет Стив. Он закрывает дверь позади себя.