Время и вечность

Цилин знал, что это не может длиться вечно. Да и просто долго — все же жизнь людей коротка, особенно по сравнению с его собственной. Уходя за врата на десять долгих лет, он мог лишь надеяться, что У Се не забудет его за это время, но самое страшное, то, чего он боялся — по возвращении узнать, что У Се умер, не дождавшись его. И вот — его стража за воротами все же окончена, и сердце замирает, когда он оказывается на условленном так давно месте встречи — первой за эти тяжёлые десять лет. Фигуру Панцзы сложно не заметить, а где он, там и… Сердце вновь ускоряет бег, и Цилин буквально чувствует, как на его теле проявляется рисунок татуировки — как и всегда, когда рядом этот невозможный человек. — У Се, — вырывается тихое, будто позабытое имя. Вот только забыть его Чжан не смог бы даже через несколько сотен лет. — Сяогэ! — У Се бежит и заключает Цилина в крепкие объятия. Чжан замирает, наконец позволяя себе поверить, почувствовать — вот он, У Се — живой, теплый, такой родной. От желания поцеловать его прямо сейчас Цилина отвлек Толстяк, тоже возжелавший обнимашек с другом. — Сяогэ, ты как? — уже по дороге в монастырь задал вопрос У Се. — Я в порядке, — пытается успокоить его Цилин, но У Се, всё ещё не отпустивший его руку из своей, отчетливо чувствует слишком учащённый пульс. — Тебе нужно отдохнуть, я помню, ты говорил, что после Врат нужно уединение, чтобы восстановиться. Мы с Панцзи уедем завтра утром. Как только сможешь — мы будем тебя ждать, — он заботливо поддерживает Цилина, улыбается так тоскливо, словно от одной мысли — вновь оставить Чжана одного — ему хочется плакать… — Останься, — пока Панцзы ушел за едой, они остались вдвоем. Теперь Цилин уже не скрывает своего состояния — да, он ослаб, но он действительно невероятно счастлив — ведь У Се тут, рядом, обнимает и утыкается носом в шею, пуская по его телу волны мурашек. — Сяогэ, — тихо, очень тихо, но столько эмоций в этом выдохе. — Сяогэ, ты наконец вернулся… Цилин чувствует, что У Се плачет. Ему самому хочется плакать, но он слишком давно забыл, как это делается. — Я вернулся к тебе, — и это правда — там, за Вратами сложно выжить даже представителю семьи Чжан, но мысль, что У Се, его любимый Наивняшка, ждет его — не позволяла сдаться. Кто первым потянулся за поцелуем — жадным, отчаянным, с солоноватым привкусом слез У Се — никто не скажет. Это было нужно им обоим — оба слишком давно ждали этого дня. — Когда вы так делаете, я чувствую себя очень одиноким и никому не нужным — знакомый радостно-возмущенный голос Панцзы заставил парочку разорвать поцелуй. — Хочешь третьим? — любуясь смущенно покрасневшим лицом У Се, подначивает Толстяка Цилин. — Сяогэ! — возмущение в голосе У Се мешается со смехом. — Нет, я девушка приличная, — кривляясь и накручивая на палец волосы, отвечает Панцзы, а затем с разбегу запрыгивает к ним на диван, снова обнимая обоих. — Как же хорошо, что ты вернулся, Наивняшка все глаза выплакал, тебя ожидаючи! — пусть эти слова и кажутся привычной для Толстяка шуткой, Цилин чувствует, что в этой шутке слишком много правды. У них есть еще одна ночь перед новой разлукой, но Цилин сделает всё, чтобы на этот раз не исчезнуть из жизни У Се так надолго.