раны

Мягкая, нагретая теплом чужого тела ткань чёрной водолазки приятно ощущается кончиками пальцев, когда он легко, невесомо совсем проводит руками вдоль предплечий к ключице, вниз к груди и бокам, мерно вздымающимся от дыхания. Подцепляет тонкий край одежды и касается пальцами чужой мягкой кожи, кладёт ладонь на поясницу, ненавязчиво намекая приблизиться, и Лидер непривычно податливо придвигается. Инженер ощущает, как его пояс крепко обвивает тёплая рука, и поднимает взгляд выше. Лицо Ромы без очков открытое и чуть уязвимое от налёта усталости и лёгкого чувства вины. Под глазами цвета металла и серых дождевых облаков залегли тени, щёки, что раньше вызывали волны нежности в груди своей почти что детской припухлостью, впали и болезненно заострились. Нездоровая бледность, резко оттеняемая чёрной тканью, рябит перед глазами своей неправильностью, и Инженер вновь опускает взгляд. Смотрит на чужую левую руку, прочно лежащую в специальной перевязи, перекинутой через плечо, на едва заживший след ссадины, выглядывающий из-под ворота водолазки, ощущает одновременно и выцветшую глухую ярость, и усталое облегчение. Ему ещё предстоит выяснить, сколько скрывается незаживших ран под этой тонкой тканью, но сейчас он просто стоит и прикосновениями впитывает в себя присутствие человека рядом с собой. Вспоминает, как не дождался очередным поздним вечером, просидев до утра на косой табуретке и всматриваясь в темноту дождливой улицы. Как не смог дозвониться, раз за разом натыкаясь на короткие гудки. Как на Девятом канале крутили новости об очередной бандитской разборке, которая окончилась массовой перестрелкой на каком-то пустыре, и как Жилин отрицательно качал головой на все его вопросы. Каждое утро в эти три недели Инженер вставал с постели, урвав парочку часов сна между бессонницей и кошмарами, и представлял Рому, лежащего на едва проросшей апрельской траве с неживыми открытыми глазами, смотрящими в тусклое небо. Представлял Рому, укатившего на своей красивой чёрной машине подальше от этого проклятого города и проблем. Второй вариант ему нравился больше хотя бы потому, что в этих его мыслях Рома был жив. Инженер вспоминает, как с каждым днём угасала надежда и как усталость тяжёлой каменной плитой лишала сил, едва позволяя доходить вечером до дома. Как временами он лежал в постели, смотрел на блики солнечных зайчиков, танцующих на потолке, и не хотелось не то, что вставать и куда-то идти – не хотелось даже дышать. Он вспоминает, как медленно шёл к двери, чтобы попросить непрерывно звонящего в неё человека уйти, и как остолбенел, обнаружив на пороге измученного, но такого живого Рому. Чужие пальцы несильно сжимают бок, и Инженер выныривает из воспоминаний. Взволнованно сглатывает, ощущая, как поднимается в груди весь тот ворох эмоций, похороненных три недели назад, и не сдерживается. Обхватывает двумя руками так, что Лидер охает, впечатывает в себя, бережно избегая раненой руки, и прижимается щекой к тёплому виску, вдыхает запах бинтов, пороха и оружейной смазки с чужих волос. Рома, и так не шибко высокий, да ещё и похудевший, измождённый после стольких дней напряжённости и боли, кажется совсем хрупким. Инженер чувствует, как он с усталым вздохом утыкается лицом в его шею, щекоча дыханием кожу, и глаза предательски начинают гореть подступающими слезами облегчения. Дыхание учащается, и ощутивший это Лидер замирает, чуть отстраняется, отводит взгляд. Хрипловатый голос разносится по тишине тёмного коридора: – Я не мог сразу прийти. Инженер кивает, болванчиком мотая головой, и взволнованно-заполошно пробегается пальцами по тёплой шее, гладит впалую щёку с пробивающейся тёмной щетиной. Смотрит на едва заметный шрам у брови, который заметил давно, но всё никак не находил удачного момента спросить о его происхождении. – Это ничего. Н-ничего, у тебя дел, наверное, было много…этих твоих, бандюг…бандит…личных дел. Да я и вообще не знал н-ничего. Только звонил часто тебе, а ты…занят был, да. – Кеша… – Я всё п-понимаю, правда. – Нет, не понимаешь. – Тёплая рука без перчатки мягко ложится на подбородок, направляя, и Инженер машинально перестаёт мельтешить. После всех тех раз, когда он зарывался в разработки с головой, переживал из-за ссор или сильного смущения, эта рука вытягивала его из сумбура собственных мыслей. Рома смотрит прямо и твёрдо, чуть приподняв голову. – Эти отморозки из столицы хотели прибрать весь город к рукам, приглядывались к каждому из нас, искали слабые места. Я не мог допустить, чтобы нашли моё. Несколько часов назад они покинули город. Я пришёл, как только смог. Инженер кивает, выдыхая, и вновь смотрит на чужую больную руку. Рома, заметив его взгляд, успокаивающе гладит здоровой ладонью по плечу и чуть морщится, опуская её ниже, снова устраивает на чужом поясе, несильно сжав пальцы. Ему явно больно держать руку на весу долго, как и стоять прямо, приподняв подбородок, чтобы иметь возможность смотреть Кеше в глаза. Инженер видит напряжённо сжатые бледные губы и осознаёт, что они стоят в коридоре всё это время. Тут же отмирает, взволнованно поправляет очки, чтобы хоть чем-то занять руки, и направляет Лидера в спальню, мягко разворачивая и подталкивая в спину. – Да что же это я... Тебе отдых нужен. – Я в порядке. – Рома чуть сутулится, послушно ступая под лёгким напором тёплой ладони, и тихо, неразборчиво бормочет – Как говорят американцы – любишь стрелять, люби и пули… – Да, да, Ром, тебе что-нибудь нужно? Лидер останавливается у кровати, приподнимает подбородок и чуть улыбается, дёрнув правый уголок губ вверх. – Ты. Инженер смотрит на него в ответ, ощущая, как заливает предательской краской лицо, и кивает. Они молча укладываются на небольшую кровать, прямо поверх синего покрывала, и Кеша аккуратно притягивает Рому в объятия, обхватывает руками, ощущая приятную тяжесть тёплого тела на плече. Перебирает левой рукой мягкие волосы, а правой пробирается под водолазку. Очерчивает пальцами впалый живот, рёбра, добирается до левого бока и на мгновение замирает, ощутив шершавую поверхность бинта и пластырей. Обводит подушечками указательного и среднего контуры повязки и на несколько мгновений прикладывает всю ладонь к груди, наслаждаясь гулким биением пульса под кожей. Никакой страсти в этих движениях нет, лишь тихая нежность, потребность и облегчение. Рома молчит, с закрытыми глазами перекидывает здоровую руку через Кешин живот и прислоняется ближе, замирая. Щекочущее дыхание ощущается на шее, и Инженер поправляет задравшуюся водолазку, аккуратно разравнивая её на чужой спине, обнимает в ответ. Удовлетворение и сонливая безопасность накатывают волной, и он решает не сопротивляться им. Спят они до обеда, и просыпаются под стук летнего дождя по карнизам открытых настежь окон.