раны

Это звучит совершенно абсурдно, но Жилин забывает. На фоне непрекращающейся кутерьмы с возвращением в город, планами по аресту Стрельниковой и сговором с Лидером из головы совершенно вылетает тот факт, что он, вообще-то, недавно умер. Ненадолго, но умер, и вернулся из мёртвых, причём смерть его была довольно болезненной. Он с мрачным удовлетворением смотрит на торчащий из головы Стрельниковой шампур, едва подавляет желание уважительно пожать руку убившему её Ричарду, вовремя одёргивая себя, и привычно каламбурит перед репортёрами, прямо как в старые добрые времена. Без единой мысли оформляет все нужные документы, привычно мурлыча смутно знакомую мелодию, заевшую в голове, думает, где сейчас шляется Игорь и готовить ли ужин на двоих, а затем идёт домой. Первый смазанный отголосок резкой боли настигает прямо под окнами собственного кабинета. Жилин просто смотрит на несколько кровавых пятен на асфальте, в начинающихся сумерках отливающих чёрным, и сдавленно охает, схватившись за живот, когда тот взрывается осколком чего-то острого и жалящего. Ощущение быстро проходит, но осознание, ударившее по голове с глухим звоном, накатывает волной. Он умер. А потом воскрес. «Прямо как в книжке какой фантастической», блекло размышляет Жилин, медленным шагом направляясь в сторону дома. На пробу разминает плечи, пытаясь прочувствовать хоть малейший дискомфорт в движениях тела, хотя смысла в этом нет никакого – весь день провёл на ногах, и ничего, только лёгкая усталость после трудового дня. Судорожно выдохнув, он подавляет желание расстегнуть китель с рубашкой, нащупать многочисленные шрамы на коже, убедиться, что всё было в реальности, и просто ускоряет шаг. Не пристало милиционеру среди улицы оголяться. Вот придёт домой, тогда и насмотрится вдоволь. Шрамов двенадцать. Небольшие розоватые кружочки рассыпаны по груди, плечам и животу, даже парочка на ногах есть. Они не болят, только кожа в этих местах шероховатая и немного неровная. Жилин их подолгу не рассматривает, а чего ради? Есть они и есть, дело это ушедшее, незачем душу бередить. Жалеет только, что рано или поздно Игорь их увидит и расстроится сильно, будет что-то думать в бедовой своей голове, и потому даже стыдливо радуется, что Катамаранов этой ночью не приходит. Снова залёг где-нибудь на дно после того собрания, не любит его Игорь подобные мероприятия, отпаивается потом пару дней скипидаром да за подболотниками гоняется в мерах успокоения. Вон Скорую где-то раздобыл, гоняет в нетрезвом виде. Нужно оформить ему за это штраф в особой валюте – поцелуйной. За то, что отказался подвозить, Жилин Игоря не винит. В произошедшем вообще вины ничьей нет, только Стрельниковой. Он даже был рад тогда, отчего-то не хотелось, чтобы Катамаранов видел его смерть. Одеваясь утром, Жилин только мельком бросает на шрамы взгляд, застёгивает рубашку, натягивает китель и тянется к ботинкам, когда новый приступ жалящей боли простреливает правое плечо. От неожиданности он едва не налетает лбом на прибитую ещё его отцом полку для хранения ключей и гуталина, упирается левой ладонью о стену, пережидая кратковременный приступ, и тихо поверхностно дышит. Через пару секунд всё заканчивается, будто ничего и не было, и полковник растерянно выпрямляется. Хлопает себя по ещё мгновение назад пылающему болью плечу, ощущая лишь смягчённое подкладкой кителя прикосновение, и хмурится. Вылетает из квартиры настолько быстро, что едва не забывает оставленную на тумбочке фуражку. Стрельникова неубиваема. Просматривая короткое обращение Натэллы к народу на небольшом телевизоре в подвале Лидера, Жилин косится на главаря банды с едва скрываемым ужасом и уважением одновременно. Чтобы жениться на такой женщине, непонятно, чего нужно больше: смелости или глупости. Хотя, наверное, достаточно и простой любви. Он уходит с подвального собрания окончательно запутавшимся и задумчивым. Медленным шагом бредёт в сторону участка и, провалившись в собственные мысли со всё ещё звенящими в голове словами Инженера, едва не проходит мимо. Взгляд автоматически цепляет торчащие из-под куста отцветшей черёмухи знакомые ботинки, и тело механически уже реагирует – останавливается, приседает рядом, отводит рукой низко склонившиеся ветви, чтобы увидеть спину в тёмно-зелёной телогрейке. – Игорь, ну ты чего это разлёгся? Ну ка вставай, голубчик, чай не май месяц уже, под кустами всякими лежбища устраивать. Катамаранов ворчит что-то невнятно в ответ, сжимается как будто, спрятав руки на груди, и Жилин хмурится. Кладёт ладонь на чужую спину, чуть почёсывает грязную ткань телогрейки, пальцами добирается до шеи, касаясь участка прохладной кожи за ухом. – Что случилось, Игорёш? – С-скипдар весь…вылили. Рзбили. Приспешники новой подкаблучной системы, значит, уже и до Игоря добрались. Сжав в глухой ярости губы, Жилин успокаивающе поглаживает худощавое Катамарановское плечо. Расстроить Игоря – всё равно, что пнуть котёнка, много ума и сил не требуется. – Это ничего, хороший мой. Пошли, давно тебя не было. Скипидар не обещаю, а вот чаем напою. – С конфентами? – С конфетами. Жилин знает, что большинство квартир опечатано под новенькое производство, и потому ведёт их с Игорем в участок через чёрный ход. Благодаря частым ночным дежурствам, у него тут всё есть: и кипятильник, и чай, и запас конфет, принесённых когда-то Таней Восьмиглазовой в благодарность за найденную собаку. Целует всё ещё хмурого Игоря в челюсть, усаживая на стул, и снимает китель, начиная разливать кипяток по чашкам. По стылому воздуху кабинета разносится аромат чая. Жилин оборачивается за небольшой хрустальной вазочкой, наполненной сладостями, когда третий приступ боли неожиданно выстреливает прямиком в грудь. Он чувствует, как от неожиданности воздух застревает в лёгких, заставляя задыхаться, и сгибается, низко опустив голову. Не может сдержать болезненного хрипа и слышит, как со стороны стола громко скрипят об пол ножки отодвигаемого стула, как приближаются чьи-то шаги. – Серёг? Эй, Серёжка… Тёплые руки обхватывают плечи, осторожно касаются щеки, накрывают прижатую к груди ладонь. Игорь говорит что-то, но полковник разобрать слов не может, только отмечает испуганный голос и сказанное несколько раз собственное имя. Пик боли едва не валит с ног, остриём будто бы добираясь до самого сердца, и Жилин задыхается, чтобы через мгновение закашляться от неожиданного облечения. Боль отступила так же внезапно, как и возникла, но этих нескольких секунд оказалось достаточно – он чувствует, как подрагивают руки и холодит спину выступивший под рубашкой пот. Проклиная про себя несвоевременность этих приступов, Жилин распрямляется с глубоким вздохом, и поднимает взгляд. Глаза Игоря горят беспокойством и неожиданной ясностью. Протрезвел, что ли? Вблизи можно почувствовать исходящий от него еловый запах. Он аккуратно касается пальцами шеи полковника, проводит ниже и кладёт ладонь на грудь, прямиком туда, где под одеждой скрывается небольшая отметина, одна из двенадцати. И о которой Игорь ничего не знает. Видимо, что-то отражается на лице Жилина, из-за чего взгляд Игоря темнеет, а пальцы принимаются удивительно проворно расстёгивать форменную рубашку – И-игорь, ты чего это удумал? Ты это прекращай, всё, нельзя здесь такое устраивать. Ты слышишь? Игорь! Начавшееся было сопротивление полковника прерывается одним жестом – Катамаранов просто перехватывает пытающиеся помешать мельтешащие ладони одной рукой, отводя их чуть в сторону и мягко припирает опешившего полковника к стене. Игорь всегда был сильнее всех, кого знает Жилин, несмотря на худобу и вид сошедшего со страниц детской сказки лешего, но полковника это никогда не напрягало, а в постели даже нравилось. Но вот конкретно в данный момент этот факт раздражает. Когда последняя пуговица расстёгнута, а полы форменной рубашки раскинуты в сторону, Катамаранов отпускает чужие руки. Неотрывно смотрит на шрамы, перебегая взглядом от одного к другому, явно осознавая, от чего они остались – по молодости Жилину прилетело от престарелого бандита в самом начале службы, и первый боевой шрам от огнестрела виднеется в районе правого бока. Они оба замирают, и молчание вокруг застывает вязкой прозрачной субстанцией, хоть ножом режь. Жилин смотрит на Игоря, Игорь смотрит на шрамы, чай остывает на столе. В конце концов, молчание прерывается хрипловатым голосом Катамаранова: – К-когда? – После взрыва. Послушай, я… – Как? – Гвидон помог. Возможно, это была даже не окончательная смерть, а эта…клиническая, так что… Игорь дёргается, как будто от удара, отшатывается, чтобы через мгновение подойти ещё ближе. Смотрит тёмными влажными глазами так, что Жилин проклинает свой длинный язык. Голос Катамаранова сиплый и абсолютно трезвый, каким полковник его не слышал уже несколько лет. – Ты умер. Т-ты умер, а я…валялся в лесу и в ус не дул. – Это неважно, ты ведь не знал. Игорь выдыхает, заносит руку над своей головой, чтобы растрепать воронье гнездо вместо прически ещё больше, но замирает, широко раскрыв глаза. Жилин прикрывает веки, поняв, что тот догадался. – Тогда Водолаз говорил о тебе. Ты…ты умирал в той машине, а я не помог тебе. – Игорь… – Почему? Я почти что добил тебя, а ты… Вид Игоря, придавленного чувством вины, которую он испытывать не должен, рождает волну негодования и гнева. Жилин подходит ближе, берёт едва тёплые ладони в свои и твёрдо ловит направленный куда-то в сторону взгляд. – Ну-ка прекращай мне тут убиваться, Игорь. Вины твоей здесь нет и быть не может, понятно тебе? Что же, это ты, что ли, пистолет на меня направил и выстрелил? Катамаранов качает головой, и, наконец, поднимает взгляд. Полковник мягко улыбается ему и притягивает к себе, ощущая, как осторожно Игорь кладёт свои ладони на его бока. Ведёт пальцами по коже в поисках очередной отметины и неожиданно тихо, у самого уха спрашивает: – Больно? Жилин глубоко вздыхает и устало опускает голову на чужое плечо. Отвечает также тихо: – Уже нет. – Согревающаяся ладонь Игоря снова ложится на грудь, безмолвно спрашивая, и полковник морщится. – Это накатывает временами. Нужно съездить к Гвидону, спросить. Может, отвар какой даст, или самогона хотя бы. Катамаранов фыркает беззлобно ему в щёку, продолжая рыскать пальцами под рубашкой, явно намекая на неспособность Жилина пить – ну развозит его быстро, что поделаешь –, и в ответ полковник мстительно щипает его бок. В объятиях Игоря тепло и уютно, уходить никуда не хочется, но ему нужно выполнять свои обязанности и принимать решения. Нехотя отстранившись, Жилин мельком смотрит на настенные часы и взволнованно подрывается с места, игнорируя тихое «э, куда» и вид оскорблённого таким развитием событий Катамаранова. – Опаздываю! Как же так, разборки, и без милиции? Нужно ехать всех утихомиривать, пока не поубивали там друг друга насмерть. Ты, Игорёш, побудь тут, пока я съезжу, разберусь с этой Стрельниковой, чтоб её… Прозвучавшее имя срабатывает моментально – расслабленно опирающийся о давно не крашеный подоконник Катамаранов напрягается, щурит глазищи свои тёмные и молча наблюдает, как полковник застёгивает обратно рубашку. Цедит в тишину кабинета: – Это же она? – Игорь, даже не думай. Я от ещё одного убийства тебя прикрывать не стану. – Она или нет? Жилин молчит, накидывая на плечи китель, и Игорь кивает самому себе, решительно направляясь в сторону выхода. Полковник направляется следом, ловя его у самой двери. – Игорь, не дури. Я сам. По закону всё сделаю, слышишь? – По какому закону, Серёг? Который призывает жечь картины и квартиры у стариков отбирать? Полковник замирает, пытаясь придумать хоть какой-то аргумент, но тут Игорь, приблизившись, целует так, как раньше целовал лишь в безопасной темноте их квартиры. Держит за плечи, напористо толкаясь языком, легко прихватывает зубами нижнюю губу и дышит жарко так, что Жилину в своём кителе душно становится. Катамаранов отстраняется медленно, смотрит в глаза, обхватывая ладонями лицо и говорит уверенным голосом: – Она тебя убила. Никто после такого на этом свете не задержится. И выходит, хлопнув дверью. Жилин отмирает через пару секунд, бежит следом, но на улице никого, только сиротливо стоит у тротуара припаркованный милицейский УАЗ. Нашарив в кармане ключи, полковник направляется к нему.

***

– Хорошо у тебя тут. Уютно. Над головой рассыпаны звёзды в чернильной синеве, в деревьях тяжело ухает сова («на тебя похоже», шутил в восьмом классе Игорь, когда они ходили с классом в походы), а вдалеке тлеют многочисленные костры, принося с собой запах гари. На земле под редкими ветками куста лежать хорошо, прохладно и спокойно. Катамаранов что-то булькает в ответ, глотая скипидар, и Жилин тяжело вздыхает. Знает, как будет Игорь отходить после сделанного, но знает так же и то, что тот ни о чём не жалеет. Труп убитой Стрельниковой медики должны забрать с утра, Инженера полковник отправил вместе с Лидером – пущай присмотрят друг за другом –, а всех остальных разогнал по домам. Успел вовремя, поубивать они друг друга не успели, да и разошлись быстро, словно поруганные воспитательницей детсадовцы. Жилин вздыхает полной грудью, сжимает в пальцах выданный Гвидоном мешочек с травами и кладёт в карман кителя. Снимает фуражку, чтобы лежать было удобнее, расслабляет форменный галстук и откупоривает пробку у небольшой бутылки. В нос ударяет запах корицы, перца и лаврового листа. Резко, но приятно. Игорь заинтересованно садится рядом, принюхивается, склоняясь поближе, и тянет вперёд руку со сжатым в ней горлышком бутылки. Жилин усмехается непонятно чему и не даёт стеклам соприкоснуться. – Не чокаясь. Опрокидывает в себя пару глотков, занюхивает рукавом, ощущая, как с непривычки слезятся глаза. Ощущает в волосах неловко-нежную руку, тянущую вниз, и падает вместе с Игорем обратно на траву, сплетаясь ногами. Они пьют всю ночь, обмениваясь редкими фразами, и вместе встречают рассвет.