раны

У Макса внутри – плохое предчувствие и напряжённое ожидание чего-то плохого. С того момента, как выяснилось, что профессор Штоллен находится в плену у каких-то сумасшедших учёных, они все как на иголках. Ищут возможности, просчитывают ходы, решают, как лучше всего подобраться к больнице, окружённой защитным куполом электричества и неведанной силы. Вася с дядей Ваней пропадают в лаборатории, отец становится мрачнее, выбивает из нужных людей информацию, уходит ночами патрулировать город и сына с собой не берёт. Макс за ним не следит, потому что знает – бесполезно. Он приходит в лабораторию, не мешается копошащимся там учёным и, наблюдая втихаря за работающим Васей, ощущает себя бесполезным. Он не умный, чтобы иметь возможность помочь. Он не такой жестокий, чтобы до полусмерти избивать ради нужной информации. Он просто бесполезный и ненужный. Макс кормит канареек, составляет компанию Вульф и выгуливает привезённого в город Овсянку. Готовит, заставляя их поесть хоть что-то, и бродит иногда у злополучной больницы, заглядывая в зияющие чернотой провалы окон. Когда Вася с Ваней находят лазейку, Макс воодушевляется вместе с остальными. И тут же чувствует тошноту, когда узнаёт, что они все собираются идти в логово к монстрам без него. – Нам нужен кто-то здесь. – Здесь есть Лёша. – Нет. Я его почти не знаю, нужен кто-то, кого я люблю. – Отец смотрит твёрдо, прямо, так, словно всё уже решил. – Кого мы любим. Чтобы мы могли вернуться. Макс отрицательно качает головой, пятясь. Нет, они не могут вот так решать всё за него. Он хочет туда, хочет с ними. Чтобы быть рядом и помочь в минуту опасности, а не сидеть и ждать, словно девица в башне. – Но я… – Ты нужен здесь. Отец сжимает его плечо, смотря в глаза, и выходит из комнаты. Наверняка собираться пошёл. Ваня выходит тоже, и через пару мгновений за стенкой раздаётся его ласковое бормотание с Овсянкой. Макс чувствует себя опустошённым. Опускает плечи, растерянно смотря куда-то в район Васиного плеча, и ощущает, как уходит из него всё боевое воодушевление, оставляя после себя только напряжение и тяжёлую усталость. Он слышит приближающиеся шаги, но посмотреть на Васю всё равно не может. Тёплое касание к шее, дыхание, слабо касающееся лица, и ровный голос: – Он мне как отец. Я не могу не пойти. – Я понимаю. – Ты бы сделал точно так же. – Да. Вася касается его щеки, возвращая себе взгляд, и Макс смотрит на него. На чужом лице только спокойная уверенность и решимость. Вася улыбается и касается его губ губами в коротком поцелуе. – Помоги мне не забыть тебя, воробушек. Макса, уже открывшего рот, чтобы ответить, перебивает голос зовущего Котла. Вася сжимает коротко его шею напоследок и выходит. Отец, уже весь в чёрном, с наверняка запрятанными под широкими полами пальто ножами и оружием, отводит его в сторону. Протягивает шляпу свою, касается задней стороны шеи ладонью, чтобы притянуть и прислониться лбом ко лбу сына. – Этому городу нужен Чёрный Котёл. Макс прикрывает глаза, впитывая в себя каждое прикосновение. У него возникает стойкое ощущение прощания, но он загоняет его в себя подальше. – Не говори так, Чёрным Котлом можешь быть только ты. – Если я не вернусь… – Вернёшься. – Макс… – Нет. Отец вздыхает, ерошит его волосы так, как в последний раз делал в далёком детстве, и отстраняется. Они приходят к куполу рано утром. Никаких сантиментов и прощаний – всё уже сказано. Макс смотрит, как трое выпивают странную красноватую жидкость, осушая колбы до дна, и как электрическое силовое поле пропускает их внутрь. Силуэтов с той стороны не видно, будто они просто пропали. Макс стоит на том же месте ещё час, после чего разворачивается и уходит. Ходит неприкаянно весь день, не находя себе места, а ночью не может заснуть. Он гуляет по пустынному спокойному городу с Овсянкой, послушно бредущим рядом, кормит Вульф, опасливо рассматривая её сквозь стекло террариума, и чистит клетки канареек. Ходит на патрули, мало спит и всё чаще околачивается у купола психбольницы. Он говорит себе не волноваться, быть спокойным и уравновешенным, но, когда с момента прохода через купол пролетает неделя, начинает чувствовать тревогу. Они не обговаривали время, которое будет проведено там, потому что не знали, что их ждёт. Но Макс справедливо полагал, что это займёт несколько дней, не больше. Но вот проходит неделя, вторая, третья, и до Макса начинает доходить, что просто так они уже не вернутся. Он обыскивает лабораторию на предмет оставшейся сыворотки или каких-либо научных расчётов, расспрашивает Лёшку, но тот ничего вразумительного ответить не может, потому что по сути был лишь ассистентом. На исходе месяца Макс просто приходит к куполу и долго смотрит на не изменившиеся провалы окон. Вглядывается, подходит вплотную, ощущая идущую от оболочки силу, и касается её ладонью. Кожу обжигает, через тело проходит слабый электрический разряд, и Макс отстраняется. Поджимает зло губы, руки в кулаки сжимает и бьёт со всей силы по куполу. Удар возвращается усиленный в несколько раз, Макс чувствует только, как отлетает на пару метров, теряя сознание на несколько минут. Приходит в себя с ощущением запаха палёного в носу, обожжёнными до мяса костяшками и звуком женского довольного смеха в ушах. Весь следующий месяц он сходит с ума, пытаясь проникнуть через купол. Сначала несколько дней следит за больницей, доверив животных Лёшке, в надежде, что оттуда кто-нибудь выйдет. Не дождавшись результата, снова обыскивает лабораторию, но ничего не находит там. Отчаявшись, идёт к Жидину и Катамаранову, но те только разводят руками и говорят, что ничем не могут помочь. Макс не сдаётся на третий, четвёртый, пятый месяцы, но, когда переваливает полгода, осознаёт себя свернувшимся на папиной кровати с Овсянкой в обнимку. Он плачет впервые за эти шесть месяцев, уткнувшись лицом в мягкую шерсть, и чувствует, как тычется взволнованно мокрым носом ему в щёку Овсянка. Макс начинает курить в октябре. Промозглый мерзкий месяц, наполненный туманами и дождями. Сигареты немного согревают, а если добавить к ним и бутылочку коньяка или водки, так и вообще становится тепло. Сознание плывёт, мысли путаются, немного отпускает чувство опустошённости, постоянно свербящее в груди. Он твердит себе, что не расклеился. Ходит на патрулирования, тщательно, дотошно и даже немного маниакально ухаживает за животными, начисто забывая о себе, и думает, что две канарейки, паучиха и собака – это всё, что у него осталось от семьи. Макс избегает пытающегося помочь Лёшку, носит пачку сигарет в кармане, выкуривая её за день, и в одну ночь берёт с собой на патрулирование трость отца. Он ломает неудавшемуся насильнику ноги, методично избивая колени, и не чувствует ничего, кроме равнодушия. Водолазки отца становятся ему велики, но Максу плевать. В плохие дни, когда не хочется вставать с постели, он достаёт из ящика комода забытый когда-то Васей коричневый тёплый свитер и лежит с ним в обнимку, поглаживая ткань пальцами. Приходит время от времени к куполу, чтобы получить очередную дозу боли и электрического разряда, и рассматривает потом в зеркало подпаленные кончики отросших волос. В январе замечает седую прядь у виска, цвета только-только выпавшего снега, и ухмыляется. Пустые бутылки под раковиной множатся, отражение в зеркале выглядит всё хреновее, и в один момент Макс просто перестаёт в него смотреться. Закуривает, выдыхая дым в мартовскую слякоть, и проветривает комнату, потому что ни Овсянке, ни Вульф сигаретная вонь не нравится. Он почёсывает лениво пса за ухом, садит паука себе на плечо и бродит по квартире, наворачивая круги. Видит боковым зрением какой-то силуэт, но не удивляется. После того, как он купил странные сигареты у какого-то мужика за углом, призраки стали приходить к нему не только в кошмарах. Порой Макс специально их курит, чтобы увидеть. Недовольное лицо отца, разочарованное – Васи, жалеющее у Вани. Они что-то говорят, но как ни прислушивался, услышать Макс их не смог. Но он рад даже этому. И в день годовщины их исчезновения, и неделю спустя Макс курит, чтобы ощутить хотя бы мнимое чужое присутствие. Остаются только две штуки, надо бы ещё разок наведаться за тот угол. Он прикуривает, выпуская дым под потолок, и Овсянка, фыркнув, уходит, цокая лапами, в другую комнату к Вульф. Макс мысленно просит у них прощения. Прикрывает глаза, откидывая голову назад, на спинку дивана, и слышит, как открывается входная дверь. Незаинтересованно всматривается, повернув голову в бок, и смотрит, как заходят в комнату Ваня, Вася, отец и, что удивительно, Штоллен. Странно, раньше его не было. Макс выдыхает дым через нос и слабо улыбается, шепча: – Надо же. В этот раз вставило быстрее. Отец, с порванным на плече плащом и свежей ссадиной на щеке, непонимающе хмурится и делает шаг вперёд. – Ты куришь? Макс улыбается шире. – Ага. – Какого хрена? Что с тобой происходит, ты почему в таком виде? – Ух ты. Даже похоже выходит. Только всё равно не прокатит. Макс переводит взгляд на замершего в проходе Васю. Тот выглядит удивлённым и разочарованным. Максу взгляд этот не нравится, и он вытаскивает последнюю сигарету, сжимая её в трясущихся руках. Отец подходит ближе, и даже слышны звуки шагов. Макс этим звуками удивляется. Может, дурь вставляет так сильно только когда принимаешь её постоянно? – Ты что несёшь? Макс морщится. – Знаешь, было лучше, когда тебя не было слышно. – Да что ты… – Заткнись! Ты не можешь читать мне нотации! Тебя здесь даже нет! Макс подрывается с дивана, но ослабшие колени подводят, и он едва не падает. Цепляется рукой за спинку, видит, как подрывается к нему отец, чтобы помочь, поддержать, и смеётся. Хрипло, отчаянно и истерично. Открывает рот, чтобы сказать что-то несомненно глупое, но тут из другой комнаты слышится цоканье когтей и в проём вбегает радостный Овсянка. Виляет бешено хвостом, лает, ластится к присевшему на корточки Ване и лижет чужие руки. В голове что-то замыкает. Макс смотрит, не моргая, осознавая, и отшатывается в сторону, когда тёплые, живые, н а с т о я щ и е руки отца касаются его. Макса просто отшвыривает к стене подальше, и он шокированно разглядывает стоящих перед ним людей. Рассматривает каждого, задерживаясь теперь взглядом и на помятых лицах, и на порванной одежде, и на редких мелких ранах на руках. Воздух застревает в глотке. – Вы… настоящие?.. Котёл приподнимает руки ладонями вверх, явно видя, в каком сын состоянии. Вася подходит ближе и становится за его плечом, выглядя обеспокоенным. – Да, сынок, мы настоящие. Всё хорошо. Я подойду, ладно? – Но… как? Вы же уш-шли… вас не было… Вася хмурится, разглядывая его, и Макс подсознательно чувствует стыд от того, как сейчас выглядит. С отросшими волосами, в болтающейся на плечах чужой одежде и с полубезумным взглядом. Вася говорит тихо: – Нас не было всего неделю, Макс, что с тобой происходит? Макс снова смотрит на него, улыбается, даже не осознавая этого, и суёт последнюю сигарету между губ. Достаёт зажигалку, пытается прикурить, но руки трясутся, и он смачно матерится. Отец, не выдержав, подходит к нему и вынимает сигарету изо рта, поднимает его лицо за подбородок и замирает. Смотрит растерянно, как текут из глаз сына слёзы, и тут же смягчается. Поднимает отобранную сигарету на уровень их лиц и спрашивает тихо: – Что это за дрянь? – Не знаю. – У тебя зрачки на всю радужку, ты с ума сошёл? – Ты такой реалистичный. Котёл вдыхает тяжело и сына из хватки выпускает. Тот тут же голову опускает, лезет обнять и виснет тяжело, бормоча в плечо что-то невразумительное. Слышит только, как говорит голос отца с кем-то и о чём-то, и вырубается, не ощущая, как подхватили его родные тёплые руки.

***

Просыпается Макс медленно и тяжело. Вздыхает, обнимая покрепче кого-то тёплого, и слушает ровное сердцебиение под ухом. Трётся довольно щекой о знакомый свитер и замирает, когда до сонного сознания доходит, что он не один. Чужая рука проводит по спине вверх-вниз и замирает в районе лопаток. – Доброе утро, воробушек. Макс не реагирует. Не двигается, зажмуривается, не дышит, боясь, что любое движение прогонит сладкое видение, но человеку под ним это не нравится. В волосы впутывается ладонь, тянет легонько, и Макс поддаётся. Голову поднимает, встречаясь взглядом со знакомыми глазами – карим и золотым – и вздыхает судорожно. Вася смотрит печально и сочувствующе. – Мне так жаль. Никто не знал, что аномалия искажает время. Макс смотрит пристально, руку поднимает и касается кончиками пальцев чужой щеки. Она тёплая и мягкая. Настоящая. – Вы… в порядке? – Немного потрепало, но всё хорошо. – Вася накрывает руку на щеке своей ладонью, прижимая её ближе, и прикрывает глаза. – Не представляю, что ты пережил. – И не надо. Макс сглатывает, снова прижимается щекой к чужой груди оплетает конечностями и дышит запахом реактивов и чернил. Цепляется судорожно, привыкая к мысли, что всё происходит на самом деле, и постепенно расслабляется. Спустя какое-то время Макс слышит звуки копошения, раздающиеся в квартире: работающий телевизор, тихий разговор, довольное ворчание Овсянки, которого сейчас скорее всего почёсывают по животу. Бормочет тихо: – Я заботился о Вульф. И об остальных тоже. – Да, я знаю. – Макс ощущает короткий поцелуй на макушке. – Спасибо. Но это не остановит твоего отца от профилактической беседы на тему наркотиков. – Это не наркотики. – Мы нашли все бутылки. – Чёрт. Вася фыркает коротко, продолжая гладить рукой чужую спину, и Макс довольно выдыхает. Он готов выслушать хоть сотню таких бесед, пока их есть, кому произносить.