Мой господин

Пальцы, заточённые в серебряные кольца с алыми камнями, нежно касаются иссиня-черных крыльев. Ворон не дергается и просто ждет.       Его фамилия такая же чёрная как перья. Пальто из драпа, неописуемый блонд шелковых волос, острозубые стрелки брюк, заострённые скулы и далее, глубже — прекраснее. Лучшая роза в саду. Точеная скульптура — каждый любуется, но касаться строго запрещается. Филипп думает, он такой же, как эта бестолковая птица. Обыкновенная бутафория, на которую полагается натыкаться безразличным взглядом, привыкшим к роскоши. Маленький принц, коронованный ребенок, на которого не обращает внимания даже пыль.       Его отец жестокий человек, но всем кажется, что заслуженно. Этот блестящий мир так прекрасен. Раритетные машины, богато обставленные дома, слуги и горы денег. Все совсем не так. Золотая корона вовсе не из золота — толстый чугун, стирающий кожу, раскрашивающий сангиной. Кандалы на руках, ногах, скованность движений, стружка металла в мышцах, ноющие конечности. Филипп Черных забирается рукой глубже в клетку. Птица даже не шелохнется. Её безразличие нисколько не поражает.       Бледные пальцы ломают крылья. Все в крови. Бьющееся в конвульсиях маленькое тельце. Последний вздох. Уйма перьев на полу. Отвратительно. Юноша бесстрастно смотрит на грязные капли на ладонях. Так легко ломаются крылья, затем — жизнь. Заметит ли кто-нибудь? — Зачем Вы лишили его жизни? — катит комом. Собирается в огромный клубок, разрушающий тишину комнаты. Филипп теряется под натиском режущего голоса. — Клетка — его погибель. Крылья в ней бесполезны, — роняет Черных. Он знает, что добросердечный молодой дворецкий тонко чует запах смерти. Ему нравился этот ворон. Птица навсегда запомнится ему бездыханным трупом. Без крыльев. — Вам необязательно становиться таким же, как он, — говорит Илья, проводя рукой по напряженному плечу хозяина. Ладонь в перчатке, но Фил чувствует его тепло даже через слои ткани. Необязательно? Звучит как шутка.       Сергей Черных огромной шахматной фигурой рубит пешек пополам. Бесполезно считать, что он бы не хотел видеть подобную силу в единственном ребёнке. Оксана устало потирает виски. Сегодня она вся при параде: черное бархатное платье, жемчуг в ушах, такая же жемчужная удавка на шее, белые перчатки, опоясывающие алмазные кольца, красная искусственная полуулыбка. Сергей поглаживает её голое плечо. Она ёжится от холода. Филипп претенциозно закидывает ногу на ногу, складывает руки в ожидании выговора. — Ты слишком много себе позволяешь. Пора бы тебе повзрослеть, — убийственным тоном произносит отец. Дальше Фил уже не слышит. После слова «женитьба» рассудок мутит, волнами распространяя панику. Кричать и протестовать бесполезно. Он ничего не может в уродливых кандалах из чугуна. Отец поправляет его корону, вставляя новые гвозди в дырочки, мол, вот до чего довело завышенное самомнение. Ранит, кровь завораживающе прекрасными ручейками течет из ран.       От него отгораживаются. Вновь. В детстве мальчика оставляли одного в большой белой комнате. Все было цвета алебастра: и мебель, и стены, и пол. Вазы, цветы, свет — все резало глаза своей чистотой. Родители никогда не заходили проведать, как там их драгоценное чадо. Няни и гувернантки не надевали белое, но их лица были сложены из мела. Фигуры на доске — пешки. И когда мозги, казалось, почти до конца растворила белизна, появлялся он. Рыжий сын дворецкого. Ярким пятном в коридоре, его макушку всегда улавливали голубые глаза. От этого огонька становилась тепло. В глазах у этого мальчика прятался лес, с величавыми деревьями, с огромными полями и лужайками, с дождями и штормом, с разнообразными цветами и запахом мирта. Его звали Илья, и родители запрещали с ним играть. Боялись, наверное, что беспомощный мальчик заблудится в этом объемном мире человеческих глаз. И больше из него не сделать марионетку, не привязать нитки к рукам и ногам.       Они почти не виделись, пока отец с презрением не произнёс: «теперь он полностью в твоём распоряжении». Юноша из фантазий молодого господина стал реальностью. Несомненно, они быстро подружились. Связались так прочно, что уже и не представляли жизни друг без друга. Лакей и король. Хозяин и слуга. Человек и человек. Илья помогал со всем: с переодеванием, с уроками, с транспортом и с остальным. Но он делал то, чего его и не просили. Держал за руку, когда рвало наружу всю боль и мерзость светской жизни. Гладил по тяжелой голове, когда сон не шёл уже несколько часов. Поддерживал взглядом, прячась за дверью, когда отчитывали за неровный вздох. Мягким голосом читал книги, действуя липким успокоительным.       На самом деле, Илья Муромов позволял себе слишком много. Знай Сергей Черных о том, чем занимается его сын в свободное от учебы и истязаний время, похоронил бы заживо. Только вот они совсем не думали об этой ничтожности. Жарко целовались за шторами домашней библиотеки, когда мама засыпала с книгой в руках, забывая о сыне. Касались всех частей тела, теряясь в глубине поцелуев, в развязных стонах и вздохах, в нехватке кислорода. Прятали искусанные плечи и ключицы в белых рубашках. Не пересчитать сколько раз дверь из тёмного дуба, ведущая в комнату Филиппа оказалась заперта. Или сколько раз сонный, с растрепанными волосами и зацелованными губами, Илья вставал в четыре утра, чтобы не вызвать подозрений. Они любили друг друга с самой первой встречи, и всё было в порядке только благодаря тому, что в глазах сына дворецкого поселился лес. — Мне кажется, ты уместил в себе всё прекрасное, что есть в этом мире, — как-то шепчет Фил, прижимая Муромова к стене. Тогда Илья прячет взмокшие глаза, в шелковом воротнике чужой рубашки, которую гладил утром. Сердце так сильно стучит, что кажется, будто бьётся всё тело.       А потом отец говорит: «мы нашли тебе идеальную партию, ты её знаешь». Конечно, знает. Эти волосы цвета блонд, розовую помаду и лазурные кукольные глазки. Весь мир рушится как карточный домик. Так легко, оказывается, очутиться на самом дне. Филипп с трудом сдерживает слёзы, ощущая все касания на своем теле, все ещё не сошедшие пурпурно-фиолетовые отметины, каждый смазанный поцелуй. Он не может сдержать и разбивает руки о зеркало. В нем гадкое отражение собственного бессилия и окрепшей паники. В коже застревают стекляшки, отчего саднит и пульсирует. Зеркальная гладь идёт трещинами, ломая привычную маску, безучастное писанное лицо. Нехватка воздуха душит, отзываясь волнами тошноты в желудке. Сзади чувствуется всё та же ладонь. Зачем Вы лишили его жизни?       Фил чувствует, как ему сломали крылья. И кровь заливает кафель, хлещет из руки водопадом красного. Белую комнату тоже заливает багровой жидкостью. Утопить и сломать, разрушить иллюзорный мир. Илья вновь вылавливает из пучины безумия. — Живите ему назло, мой господин, — шепчет он, и глаза его горят таким же огнём сумасшествия, и улыбка его расплывается в опасном оскале. Лакей поворачивает к себе светлую голову, слизывает с губ сладкую кровь, оставленную пораненной рукой. — Я достану осколки.       И не понять, о чем этот бес говорит, но лезет в сердце, выдергивая стекло из плоти.       Невеста та ещё сука и тоже ведет свои игры. Ей не интересны глупые богатенькие мальчишки. Ей нравится забываться в дреме живых чувств лучшей подруги и игнорировать хрупкие консервативные устои родителей. Фил жмёт ей руку в немом уважении и забывает о ней сразу после свадьбы.       Убитого уже не воскресишь, но у него получается. Отрезанный от отца, Филипп копает по-крупному, собирая всю грязь на дорогого прародителя. Роет батюшке могилу, колотит гроб из чернухи и бумажек. Не без помощи Ильи, который живёт затеей переворота с самого детства.       Двери больше не запираются, им не обязательно сдерживаться. Свобода хлещет сладкой истомой, разливаясь через края. И когда Филипп Черных становится главой компании, самодовольно скидывает тугой обод с головы, то наслаждается этим блаженством ещё больше. Он стоит перед отцом, чье лицо искажается уродством ужаса, чувствуя величие и силу, потому что на плече лежит рука, постукивающая пальцами, один из которых блестит обручальным кольцом.