St. Mary's Hospital

      У Чонгука от нервного напряжения потеют ладони, пока он ведёт машину по направлению к тэхёнову дому. Внутри то и дело всё леденеет от страха — водить автомобиль за городом, практически в сельской местности, совсем не одно и то же с тем чтобы водить её по городу. Тем более, это вечер пятницы. Машин на дорогах достаточно. Успокаивает Чонгука только то, что ехать не слишком далеко. Он должен справиться и не угробить их. А если поцарапает — Тэхён сам виноват. Нечего было так напиваться.       На светофоре он притормаживает и, пока дожидается зелёного сигнала, смотрит на альфу. Тот, пристёгнутый на переднем пассажирском сиденьи, спит, сложив на груди руки и опустив голову вперёд. Чонгук и не припомнит, когда последний раз видел Тэхёна таким пьяным. Обычно он не перебарщивает. Наверное, это было, когда тот ходил на очередную встречу со своими школьными приятелями — они те ещё любители покутить, и если Тэхён идёт с ними, то его можно ближайшие сутки не искать. К счастью, они видятся редко, не больше одного-двух раз в год. После школы их пути разошлись довольно сильно, поэтому встречаются они нечасто.       На подземную парковку жилого комплекса Чонгук заезжает без проблем и чувствует небывалое облегчение от того, что они добрались без приключений. Осталось дотащить тело Тэхёна до квартиры и можно будет выдохнуть.       Заглушив мотор и поставив машину на ручник, как учил альфа, он выбирается из автомобиля и обходит его спереди. Тэхён продолжает безмятежно спать, когда он открывает дверь с его стороны.       — Эй, — Чонгук касается ладонью его щеки, нежно по ней проведя. — Тэ, просыпайся. Мы приехали.       Альфа никак не реагирует, и Чонгук тянется к ремню безопасности, чтобы отстегнуть его и попытаться растормошить.       — Давай, Тэхён, тебе нужно проснуться, — трясёт он его за плечи и пытается развернуть к себе. — Я не дотащу тебя. Ты мне поможешь?       — Я всегда… — тихо бормочет Тэхён, едва приоткрывая глаза и хмурясь. — Помогу тебе… я… да.       — Тогда давай, — Чонгук делает шаг назад, держа его за руки. — Я буду тебя держать. Вставай и пойдём домой.       Тэхён, сделав над собой усилие, опускает ноги вниз. Каждое движение даётся ему тяжело, он двигается медленно, но Чонгук терпеливо ждёт и помогает ему. Спустя пару минут альфа уже стоит на ногах, опираясь на него, и Чонгук может захлопнуть за ним дверь и поставить автомобиль на сигнализацию.       Путь до квартиры оказывается не менее сложным: Тэхён так и норовит где-нибудь завалиться, а Чонгуку всякий раз приходится его подхватывать. В лифте он вообще придавливает собою омегу так, что тот может только пискнуть.       В квартире Чонгук, не раздеваясь и не раздевая Тэхёна, тащит его сразу в спальню — если они остановятся ещё хоть на секунду, то альфа упадёт и он вместе с ним. Чонгук готов издать победный клич, когда тело Тэхёна, наконец, оказывается на постели.       — Теперь давай раздеваться, — он стаскивает с его ног обувь, ставит её возле кровати и тянется к рукаву, чтобы вытряхнуть Тэхёна из куртки.       У альфы оказываются другие планы, и, перехватив руку омеги, он тянет его на себя. И, несмотря на пьяное состояние, силы в нём достаточно.       — Полежи со мной. Пожалуйста, — едва слышно проговаривает он, притягивая Чонгука к себе.       — Мне нужно убрать твои вещи и самому раздеться, — Чонгук пытается сопротивляться, но Тэхён укладывает его себе на грудь и крепко обнимает. — И что, будем спать в куртках?       — Разденься, — Тэхён приоткрывает глаза, находит ворот чонгуковой куртки и стягивает её с него. — Ложись.       — Давай тогда тоже раздевайся, — он помогает Тэхёну выпутаться из рукавов, заставляет немного приподняться, после чего скидывает их вещи на пол.       Вслед за курткой Тэхён тянется руками к пуговицам на своей рубашке, но расстегнуть их получается не очень — они, мелкие, выскальзывают из его пальцев. Чонгук помогает ему и с этим — расстёгивает их и снимает рубашку, кидая её вслед за верхней одеждой. Всё равно отправлять в стирку.       — Брюки снять?       — Пожалуйста, — где-то на грани сна отвечает альфа.       Чонгук помогает ему избавиться от остальной одежды и накрывает одеялом. Он уже собирается унести грязные вещи в корзину для белья, а верхнюю одежду убрать в шкаф в прихожей, но Тэхён снова перехватывает его руку.       — Полежи, — почти умоляюще просит он.       Чонгук, вздохнув, забирается на постель и сразу оказывается в кольце рук. Тэхён опять обнимает его, прижав к себе.       — Чонгук…       — М?.. — вопросительно мычит он, прижавшись щекой к его голой груди.       Ответа не следует. Вместо этого грудная клетка Тэхёна начинает вздыматься размереннее — альфа уснул. Надо бы встать да убрать беспорядок, но Чонгук позволяет себе полежать ещё немного, греясь о тепло кожи Тэхёна. Он касается его груди кончиком пальца, проводит вниз, до солнечного сплетения, и останавливается там, положив всю ладонь, под которой ощущаются отголоски сердцебиения. Его переполняет столько нежности и любви, что он не удерживается и касается кожи губами. Всего лишь один маленький поцелуй. Тэхён что-то нечленораздельно мычит и он, испугавшись, отстраняется, но руки альфы крепче сжимают его. Он с удовольствием бы так проспал до самого утра. И всё равно даже на то, как сильно пахнет от Тэхёна алкоголем и что он ничего о прошлом вечере наутро не вспомнит. Просто лежать вот так — такое счастье для Чонгука. Он чувствует себя дома в этих объятьях. В тепле и заботе. Будто всё в порядке. Будто его жизнь не разваливается на части понемногу со всех сторон.       Вскоре Тэхён засыпает крепче — это становится понятно по ослабшим рукам, держащим Чонгука, и по тому, как разгладилась маленькая морщинка на лбу. Пролежав с ним так минут пятнадцать, он всё же выбирается из объятий, коротко целует альфу в подбородок и собирает с пола одежду. Тэхён его пропажи не заметил, и Чонгук выходит из спальни, на всякий случай оставляя дверь приоткрытой.       Разобравшись с лёгким бардаком, который они навели, он направляется на кухню — не помешало бы приготовить Тэхёну суп и посмотреть, есть ли в доме минеральная вода. Всё это очень пригодится альфе, когда он проснётся.       Ни воды, ни ингредиентов для супа не оказывается, и Чонгук идёт в прихожую, чтобы накинуть куртку и спуститься в конбини, расположенный в соседнем доме.       Обратно он возвращается с тяжёлым пакетом продуктов для хэджанкука и несколькими бутылками минеральной воды. Отнеся их на кухню и оставив на столе, он на секунду заглядывает в спальню Тэхёна, чтобы убедиться, что тот в порядке. Альфа, перевернувшись на живот, крепко спит.       На кухне Чонгук разворачивает готовку. Давненько он ничего не варил. По будням всегда ест в кафетерии госпиталя, а на выходных чаще всего забегает в какие-нибудь небольшие кафе с домашней кухней. Раньше иногда готовил здесь, на кухне Тэхёна, но теперь он тут не очень частый гость. От этой мысли его губы трогает грустная улыбка — наверное, здесь уже хозяйничает Тэмин.       Вскоре по квартире начинает расползаться приятный наваристый аромат — у Чонгука урчит в животе, и он вспоминает, что сегодня не ужинал, а на часах уже одиннадцатый час. Выключив конфорку, на которой стоит кастрюлька свежесваренного супа, он тянется к чашкам, но слышит не самые приятные, но характерные звуки, доносящиеся из комнаты. Оставив чистую чашку для супа на столешнице, он спешит в спальню. Тэхёна он обнаруживает свесившимся корпусом с постели — его стошнило прямо на пол.       — Боже… — стонет альфа.       Вздохнув от безысходности, Чонгук идёт в ванную, чтобы взять таз, намочить полотенце и прихватить тряпку для пола. Вернувшись в комнату, таз и влажное полотенце он суёт в руки альфе, а тряпку бросает на пол.       — Ещё тошнит?       Тэхён медленно кивает и стискивает в пальцах таз.       Пока Чонгук убирает с пола, ходя несколько раз туда-обратно с мокрой тряпкой и моющим средством, вымывая всё начисто, Тэхёна рвёт ещё дважды. Чонгуку его даже жаль становится. Он несёт ему воду в бутылке и заставляет её выпить практически целиком, а потом ещё раз спровоцировать рвоту — промыть желудок. После он уносит таз, слегка приводит альфу в порядок и садится на край постели, проведя ладонью по его лбу, убирая прилипшие волосы назад.       — Полегчало? — тихо спрашивает он.       — Прости… — всё ещё пьяно отзывается Тэхён.       — Утром будет лучше. Спи.       Тэхён снова закрывает глаза, а Чонгук идёт к шкафу, чтобы достать какую-нибудь футболку и переодеться, ведь свою он испачкал, да и пахнет она теперь не очень. Аппетит точно перебьёт.       Едва он натягивает одну из футболок Тэхёна на себя, как раздаётся щелчок входной двери в прихожей. Сердце Чонгука пропускает удар — он даже не подумал, что у Тэмина могут оказаться ключи от квартиры. Кто ещё может сюда заявиться поздним вечером?       Поправив на себе футболку, он выходит из спальни с бешено колотящимся сердцем и неуверенно бредёт в прихожую, слыша как в замке поворачивается ключ и дверь открывается.       Он чувствует неимоверное облегчение, когда видит на пороге Хичоля с Миком на руках. Чонгук думает, что впервые в жизни действительно рад видеть папу Тэхёна. Он не уверен, что это взаимно, но вот пёс однозначно очень счастлив — он начинает извиваться в руках Хичоля, довольно попискивая и пытаясь вырваться.       — Мик, ты меня обоссал! — возмущается господин Ким, быстро ставя довольно виляющую хвостом собаку на пол и поднимая рукав замшевого пиджака, на котором появились темные разводы. Ну вот, Мик снова опи́сался при виде Чонгука.       — О боже, — Чонгук почти в ужасе округляет глаза, представляя, какой стоимости вещь испортил пёс. — Давайте, я застираю! Пятен не должно остаться! — предлагает он, игнорируя нашкодившего пса, прыгающего вокруг него в попытках привлечь внимание.       — Боюсь, это теперь подвластно только химчистке. Или на помойку, — усмехается Хичоль, а после грозно смотрит на пса: — Я тебя, значит, с собой в гости за город беру, на природу, а ты мне так отплачиваешь?       Мику, кажется, всё равно на его возмущения — устав плясать вокруг Чонгука, он несётся в спальню в поисках хозяина.       — Я думал, что это Тэмин здесь, — между прочим говорит Хичоль, снимая испорченный пиджак и немного кривя губами. Чонгук отчего-то уверен, что это вовсе не из-за оплошности Мика.       — А я думал, что это пришёл Тэмин, — Чонгук показывает рукой на дверь. Он вдруг испытывает странное удовлетворение от догадки, что не ему одному не нравится этот омега.       — А где Тэхён? Он уже вернулся?       — Он спит.       — Спит? — приподнимает одну бровь он.       — Он немного перебрал. Вернее, много перебрал. Ему было плохо.       — Вот же чудо, — вздыхает Хичоль, снимает обувь и проходит в глубь квартиры. — Его с этими оболтусами вообще пускать нельзя. Как подросток! Будто меры своей не знает! — Хичоль продолжает сокрушаться, пока идёт в спальню.       Приоткрыв дверь, он зажимает рукой нос.       — Что за запах?       В комнате действительно неприятно пахнет смесью алкоголя и чистящего средства.       — Его стошнило. На пол. Но я уже убрал, не волнуйтесь, — Чонгук зачем-то на всякий случай нюхает ещё и футболку, хоть и переодел её. Она точно не должна пахнуть.       — Интересно, где его омега в это время, — хмыкает Хичоль. — Чего он за ним не убирает?       Чонгук пожимает плечами. Хичоль пересекает комнату, открывает окно пошире, после чего выходит и закрывает дверь:       — Напился как хрюшка, вот пусть один теперь нюхает, — морщит он снова нос. — Пиджак тоже ему оставлю, пусть сам сдаёт в химчистку.       У Чонгука вырывается тихий смешок. Забавно, он никогда не видел папу Тэхёна таким. Обычно они не разговаривают, да и смотрел тот на него всегда свысока. Ему очень интересно, с чем связаны эти метаморфозы.       — Ты что-то варишь? — интересуется омега.       — Да, там суп… — кивает Чонгук и неуверенно добавляет: — Я собирался поужинать, хотите тоже?       Хичоль одаривает его странным, но внимательным взглядом, несколько секунд молчит и, когда Чонгук уже жалеет о своём скромном предложении, на удивление соглашается.       Пока Чонгук разливает суп по чашкам и расставляет на столе, царит молчание. Хичоль, не произнося ни слова, наблюдает. Чонгук под этим взглядом чувствует себя неуютно, но продолжает с наигранной невозмутимостью ставить на стол их скромный ужин, а потом усаживается напротив. Он не уверен, что папе Тэхёна понравится его суп. Из того, что он о нём знает — Хичоль… довольно своеобразный. Вредный, немного взбалмошный, прямолинейный. Может быть, немного высокомерный. И Чонгук ему никогда не нравился, хотя они никогда и не были близко знакомы. Как-то изначально он его невзлюбил. Чонгук никогда не углублялся в причины.       Он тайком наблюдает: Хичоль пробует суп, и по его лицу можно прочесть, что он пытается понять, нравится ему или нет. Спустя пару минут он выносит вердикт:       — Вкусно.       Чонгук только кивает — неловко даже отвечать. Хотя, бесспорно, приятно.       Снова повисает пауза. Они молча едят, Хичоль без стеснения разглядывает Чонгука, а Чонгук не знает, куда себя под этим взглядом деть. Он даже припомнить не может, находился ли хоть раз так долго с папой Тэхёна наедине.       — Не думал, что ты такой… хозяйственный, — подбирает он слово. — Наверное, потому что тебе приходилось делать всё самому, имея такого родителя?       Чонгук напрягается, когда внезапно затрагивается одна из самых неприятных для него тем. Зачем Хичоль говорит об этом? Чтобы его унизить? Заставить ощутить себя не в своей тарелке? Он чувствует себя ущербным, словно это его вина, что он вырос в такой семье. Он вряд ли сможет когда-нибудь смыть с себя стыд за папу. Может, потом он научится не реагировать на подобное, пропускать мимо ушей, но это явно случится ещё нескоро.       В ответ на вопрос он просто пожимает плечами.       — Я видел твоего папу в госпитале. Не так давно — ты, наверное, помнишь. Кажется, он болен, да?       — Да, — негромко отзывает Чонгук. Он всё ещё искренне не понимает, зачем Хичоль поднял эту тему, зачем вообще он остался и разговаривает с ним сейчас. К чему всё это?       — Давно он пьёт? — Хичоль продолжает задавать вопросы.       — Лет пятнадцать, наверное.       — Пятнадцать лет? — ошарашено переспрашивает омега. — Как ты с ним жил?       — Как-то так, — неопределённо говорит Чонгук, не зная, как ему реагировать и что отвечать. Странный разговор, странная ситуация.       Хичоль снова замолкает, на время прерывая свой опрос, но продолжает то задумчиво рассматривать Чонгука, то переводить такие же размышляющие взгляды куда-то в сторону.       — Я удивлён, как у такого родителя мог вырасти ребёнок, способный так ухаживать за кем-то другим, — Хичоль делает кивок в сторону спальни Тэхёна. — Думаю, Тэмин бы не стал варить ему супчик и убирать за ним рвоту, — опять пауза. — Так у тебя, значит, кроме папы больше никого нет?       Чонгук качает головой.       — Никаких родственников? Может, в других городах есть кто-то?       — Дедушка умер давно.       — Я что-то слышал об этом от Тэхёна, — задумывается он. — Это же получается, что ты почти сирота. Да не почти, а сирота! Судя по этому твоему папе.       Чонгук, не поднимая взгляда, хмурится. Хичоль расспрашивает так, будто совсем ничего о нём не знает. Хотя… может, так оно и есть. Он снова ловит его взгляд, какой-то слишком уж жалостливый. Такого он никогда в Хичоле не видел. Но ему не нужна никакая жалость. Тем более от человека, которому он никогда не нравился. Но Хичоль продолжает смотреть так участливо, по-доброму, что и без того дурное настроение Чонгука окончательно скатывается на самое дно.       — Боже, наверное, это мой будущий внук делает меня таким сентиментальным, — отмахивается папа Тэхёна, и на его губах мелькает улыбка.       Чонгука словно молнией пронзает.       Он пытается переварить услышанное: будущий внук? У Хичоля будет внук? Это значит…       В голове всплывает Тэмин, проведший течку с Тэхёном. Чонгук судорожно пытается вспомнить, сколько времени прошло, но даже примерно не может — всё в голове спуталось. Вместо этого он чувствует, как дрогнула нижняя губа, а на глаза навернулись слёзы, которые никак не получается прогнать.       — Знаешь, мы с тобой, возможно, не так хорошо друг друга знаем. Или даже вообще не знаем, да и моё мнение всегда было к тебе предвзятым, но дети не должны расти в таких условиях, в каких пришлось расти тебе. После того, как я увидел твоего папу… я думал об этом какое-то время. Это, безусловно, ужасно.       Чонгук быстро моргает, пытаясь не расплакаться, но солёные капли без спросу срываются с ресниц, катятся по щекам и падают на стол.       — Прости, я не хотел, не надо было говорить про твоего папу, — Хичоль сожалеюще хмурится и касается ладонью руки Чонгука, отчего тот невольно вздрагивает и поднимает на него взгляд.       — Тэмин… Тэмин ждёт ребёнка?       — Что? — изумляется Хичоль.       — Вы сказали… что у вас будет внук…       — Будет! Сокджин ждёт малыша, ты не знал?       — Сокджин? Нет, я не…       Боже, какой он глупый... Сокджин, конечно же... Конечно, это Сокджин. Никакой не Тэмин.       И Чонгука отпускает. Всё, что он успел себе надумать за последние несколько минут, растворяется в воздухе, но обрушивается на него истеричным смехом в то время, как слёзы продолжают течь по его щекам и он пытается вытереть их ладонями. Как глупо… так позорно расплакаться при Хичоле.       — Ты подумал, что Тэмин беременный от Тэхёна?       Чонгук молчит, стыдясь посмотреть ему в глаза. Продолжает смотреть вниз, вытирая мокрое лицо под пристальным взглядом своего случайного собеседника.       — Ты расплакался, потому что решил, что у Тэхёна будет ребёнок от Тэмина?       Чонгука эти слова словно без ножа режут. Внутри всё ломается, разбивается, втыкается осколками, а глаза снова влажные, покрасневшие, больные. Ему так плохо морально, что больно почти физически. Только лишь представить, что это могло бы быть реальностью... звучит как конец для всего.       — Да ты же влюблён в него, мальчик, — распахивает глаза от своей догадки Хичоль.       Это ранит ещё больше — словно кто-то залез в душу, в сердце, узнал то, что было скрыто и так долго там таилось. Чонгуку хочется исчезнуть в эту же секунду. Он спешно встаёт со своего стула, едва не уронив ложку в недоеденный суп, бросает тихое «извините» и скрывается в ванной.       А там на него из зеркала смотрит кто-то безутешно сломанный. Брошенный ребёнок, непонятый подросток, бесполезно влюблённый юноша с истерзанным жизнью сердцем. Он водой смывает слёзы, но они смешиваются, а он всё пытается успокоиться, но не понимает, продолжает ли он плакать или это просто вода попадает в раздражённые глаза.       С трудом, но у него это получается. Глаза всё такие же красные, припухшие, но хотя бы поток слёз он остановил. Он очень надеется, что Хичоль за это время покинул квартиру, но когда выходит из ванной, видит, что тот убирает со стола.       — Не нужно, я уберу сам. Простите за это, — тихо говорит Чонгук, остановившись в дверном проёме кухни.       — Садись, сделаю тебе чай.       — Не нужно, всё в…       — Не спорь и садись.       Хичоль указывает ему на стул, с которого он недавно подорвался, позорно сбегая в ванную, и ему приходится снова его занять. Через несколько минут на стол опускаются две ароматно пахнущие кружки.       — Пей и успокаивайся.       И Чонгук пьёт. Медленными обжигающими, но действительно успокаивающими глотками. Хичоль всё так же изучает его взглядом, но теперь он чувствует себя иначе. Только не поймёт, лучше или хуже. Если до этого он ощущал себя словно под микроскопом, то теперь чувствует себя и вовсе обнажённым. Хичоль знает то, чего не знает никто. То, что даже он сам до недавнего времени не понимал. Или не признавался сам себе.       — Тэхён тебя тоже любит, ты об этом знаешь? — говорит Хичоль, когда их кружки уже практически пусты. Его тон ровный, спокойной, будто они погоду обсуждают. А внутри Чонгука ураган.       — Знаю, — шепчет Чонгук.       — Почему тогда ты не отвечаешь ему взаимностью?       — Это… очень сложно…       — Не хочешь об этом говорить?       Чонгук качает головой. Он правда не хочет. Не сейчас, не здесь. Да и вообще, он вряд ли готов говорить об этом. Свежие раны, едва только принятые чувства — он даже думать обо всём этом иногда боится, не то что говорить с кем-то.       — Ты знаешь, Чонгук, я, возможно, бываю резок, категоричен и принципиален, но также я спокойно признаю, когда ошибаюсь. Последнее время я думаю о том, что, наверное, ошибался и на твой счёт. Если вдруг тебе всё-таки захочется поговорить обо всём этом или просто выговориться, я думаю, ты знаешь, где меня можно найти. Я буду рад, если ты позвонишь или приедешь.       — Спасибо, — говорит он, но не уверен, что воспользуется таким неоднозначным предложением. Для него всё ещё дико это дружелюбие. — И… не говорите, пожалуйста, Тэхёну об этом разговоре, — чуть тише добавляет Чонгук.       — Не скажу, если ты этого хочешь, — соглашается Хичоль и немного отодвигает рукав своей рубашки, чтобы посмотреть на часы. — Уже поздно, я поеду домой. Заскочу завтра проведать этого пьяницу. Спасибо за вкусный ужин, Чонгук. И не забудь, о чём я сказал тебе.       Омега уходит, Чонгук закрывает за ним дверь. На обратном пути он заглядывает на кухню — там остались грязными только кружки из-под чая, и он сгружает их в посудомоечную машинку.       Один короткий вечер вымотал его настолько, что больше ни на что нет сил. Он бредёт в ванную, чистит зубы и идёт в спальню к Тэхёну. В комнате свежо; из-за настежь открытого окна прохладно, но зато никаких неприятных запахов. А Тэхён, кажется, даже замёрз — свернулся в позу эмбриона. Чонгук проходит к окну, прикрывает его на половину, а потом достаёт плед, чтобы накрыть Тэхёна ещё и им. Альфа, будто почувствовав его присутствие, шумно выдыхает, переворачивается на спину и приоткрывает глаза.       — Гук? Ложись спать.       — Уже ухожу. Спи.       — Нет, ложись тут.       Тэхён сдвигается, освобождая Чонгуку больше места, и тому ничего не остаётся, как лечь рядом, забравшись под одеяло. Он так давно не спал рядом с ним, что сейчас кажется, будто это было сотни лет назад.       Под одеялом тепло. Простыни нагреты телом альфы, и на контрасте с прохладой в спальне это ощущается уютным. Он чувствует запах мятной зубной пасты и понимает, что Тэхён, видимо, всё-таки вставал. Он двигается к нему и теперь уже сам прижимается, обнимает, чтобы сильнее почувствовать его близость. Она так нужна ему сейчас. Он перекидывает руку поперёк живота и целует куда-то в область ключиц, слушая тихое сонное сопение. Тэхён уже давно снова спит. Чонгук поддаётся своим дурацким чувствам и продолжает целовать — ему так хорошо от этого. Так приятно прикасаться губами к его шее, ещё пахнущей бальзамом после бритья, ощущать остроту линии нижней челюсти, так красиво выраженной, и проводить носом по его скуле, пока Тэхён беззаветно спит, убаюканный выпитым алкоголем. Понемногу и самого Чонгука начинает клонить в сон. Он утыкается лицом в шею альфы, вдыхая расслабляющий аромат, и засыпает.       Его будит раздавшаяся трель дверного звонка. Сначала кажется, будто показалось или приснилось, но он на всякий случай приоткрывает глаза, оторвав щёку от груди Тэхёна. Тот и ухом не повёл. Но звонок раздаётся снова, и Чонгуку приходится подняться с постели. Во сне он, видимо, стянул с себя футболку — они так и спали под одеялом и пледом — и сейчас он не может её найти даже взглядом. Но зато находит домашний тонкий свитшот Тэхёна и натягивает его на себя.       Удивившись, что Хичоль решил приехать с самого утра, он идёт открывать дверь, сонно потерев глаза по пути. Часы в гостиной показывают только без десяти девять утра.       Не удосужившись посмотреть в глазок, он зевает и открывает дверь: за ней стоит Тэмин.       Омега, совсем не накрашенный, в очках вместо линз — видимо, только с дежурства — опешив, толкает дверь шире и входит в квартиру, испепеляя Чонгука гневным взглядом. Он проходится им по нему с ног до головы, видимо, отмечая и его сонный вид, и одежду Тэхёна на нём. Чонгук забывает, как дышать. Сон как рукой снимает, когда он понимает, что теперь точно не миновать скандала. Тэмин, сжав руки в кулаки, подходит к нему ближе. Кажется, что его вот-вот ударят.       — Пошёл. Отсюда. Вон.