ID работы: 9999559

St. Mary's Hospital

Слэш
NC-17
Завершён
12258
Rocky гамма
Размер:
500 страниц, 43 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
12258 Нравится 1706 Отзывы 5911 В сборник Скачать

-27-

Настройки текста
      Утром понедельника Чонгук идёт в госпиталь словно на эшафот.       Всё воскресенье, едва добравшись из квартиры Тэхёна до дома, он провёл в трясущемся ожидании. Только ожидании чего – он сам не знает. Ему хватило секунд тридцати, чтобы всунуть ноги в кеды и схватить с вешалки ветровку под разъярённым кроваво-красным, но слезящимся взглядом Тэмина, и он выскочил за дверь, унося ноги оттуда как можно скорее. Он не знает, стоило ли ему остаться и попытаться что-то объяснить, ведь, вероятно, омега, увидев его сонного и в вещах альфы, всё не так понял. Должен ли он был попробовать спасти ситуацию? Ради самого Тэхёна? У Чонгука нет ответа на этот вопрос. Он представить себе не может, что было после того, как он покинул квартиру. Наверное, Тэхёна ждал большой скандал. Кто знает, может, оставшись там, он сделал бы только хуже.       Он всё надеялся, что Тэхён позвонит, скажет хоть что-нибудь, но вместе с тем боялся этого звонка, боялся услышать его. Скорее всего ему было совсем не до Чонгука. Он знает, Тэхён бы никогда его ни в чём не обвинил, не сказал бы ему и слова плохого, но Чонгук почему-то чувствует себя настолько виноватым перед ним, что хочется исчезнуть, стать невидимкой. Целый день он мучается неизвестностью, ощущая эту гнетущую тяжесть в груди, от которой то и дело хочется плакать. В голову снова закрадывается мысль о том, что он везде всё только портит. Вот и Тэхёну он тоже всё испортил. Ведь он столько раз размышлял о том, что ему нужно уйти на задний план – ведь не дурак, понимает, что Тэмин — омега Тэхёна, и должен быть на первом месте, а Чонгуку стоит отступить и не отсвечивать, чтобы не создавать Тэхёну проблем. Но из раза в раз он оказывается рядом с альфой в самый неподходящий момент.       Тэхён звонил один раз. Поздним вечером того же дня. Чонгук, вымотанный переживаниями и неизвестностью, спал, отключившись незаметно даже для самого себя. Уже наутро он открыл глаза и понял, что уснул на нерасстеленной кровати, не переодевшись и даже не умывшись. А на телефоне высвечивался пропущенный. Он перезванивать не стал – не знает, ночевал ли с Тэхёном Тэмин и стоит ли ему так опрометчиво снова влезать звонком. Да и страшно, откровенно говоря.       Утром он, с трудом оторвав себя от постели, собирается в госпиталь. В последний раз.       Однажды, не так давно, он уже думал об этом. Мимолётно, в порыве отчаяния. Эта мысль пришла ему в голову снова накануне вечером, когда он всё-таки позволил себе чувствовать свои чувства и расплакался, уткнувшись в подушку, которая моментально промокла. Чонгука уже не первый день терзает мысль о том, что всё идёт совсем не так, как он представлял. Это подкашивает. Всё словно покатилось ко дну с того дня, как он поступил в ординатуру, и от этого его голову стали посещать мысли о том, что, может, ему лучше просто уйти? Может быть тогда станет проще? Ведь его учёба – сплошной косяк, а Тэхён, из-за которого он пришёл в эту ординатуру, из-за которого вбил себе в голову, что тоже хочет стать хирургом, больше не может уделять ему столько времени, ведь у него есть жизнь помимо Чонгука. У него есть омега, которому он должен уделять куда больше времени, чем какому-то Чонгуку. А Чонгук может прекратить эту череду неудач, начать всё заново для себя. Хотя бы попытаться.       Омега думает, что вполне сгодится и работа врачом общей практики. У него ведь есть диплом. Он вполне себе готовый врач, способный лечить людей. А потом, когда-нибудь, когда он будет готов, он сможет сменить квалификацию, выбрать какое-то направление для себя. Да, это совсем не то, о чём он мечтал. Совсем не то. Но сейчас можно покончить со всем разом – его ординатура больше не будет причинять столько разочарований и ощущения полной никчёмности, а сам он перестанет чувствовать боль, видя практически каждый день Тэмина рядом с Тэхёном. А ещё... ещё на его руках перестанет оседать кровь умерших пациентов.       — Ага, Намджуну, наверное, теперь штраф впаяют. Или дисциплинарку, — говорит Югём, запихивая в рот сэндвич. Они втроём сидят на кухне в их съёмной квартире и едят приготовленный Мингю на скорую руку завтрак. Им уже пора идти на метро, иначе все трое опоздают к началу рабочего дня. — Хотя он расстроенным по этому поводу не выглядит. Видать, уже не впервой.       — Это такой бред, — Мингю в ответ закатывает глаза и допивает остатки кофе. — Это же обыкновенное неудачное стечение обстоятельств! Намджун сделал всё, что мог, как я понял. Им просто реально очень не повезло. Они зря повезли того парня сами. Если бы его забрала скорая, то привезли бы в тот госпиталь, где есть свободная бригада хирургов. Хотя... даже тогда не факт, что омега бы выжил. Слышал, у него в любом случае было не слишком много шансов. Такая себе история, конечно. Намджуна жаль. Задолбят сейчас проверками.       — Да, его сегодня с утра в госпитале не будет — куда-то опять вызвали по поводу этого случая, — Югём согласно кивает.       У Чонгука его крепкий американо, которым он пытался себя взбодрить, встаёт поперёк горла. Он смотрит в дно кружки, пока пелена слёз застилает глаза. Кажется, будто история с этим омегой преследует его теперь везде. Он слышит о ней на работе, слышит дома, постоянно о ней вспоминает, и всё никак не успокоится. Мысль о том, чтобы закончить всё это сегодня же становится как никогда реальнее и привлекательнее. Может, хоть потом он сможет выдохнуть.       Мингю и Югём убирают со стола, продолжая говорить о ситуации Намджуна, а Чонгука уже подташнивает. Если бы они только знали... но не знает никто кроме него и ещё троих людей, которые были с ним в тот злополучный вечер.       — Поторапливайся, уже выходить пора, — подгоняет его Югём, забирая из рук кружку с недопитым кофе.       — Идите, я немного опоздаю. Забыл кое-что сделать.       Альфы переглядываются, пожимают плечами и продолжают собираться, и Чонгук благодарен вселенной за то, что они такие непроницательные. Они просто верят на слово, не лезут в душу и ничего не выпытывают.       Спустя несколько минут из прихожей раздаётся голос Мингю, который просит омегу сильно не задерживаться, а затем хлопок входной двери. Чонгук заходит в свою комнату и усаживается за письменный стол. Перед ним оказывается белый лист бумаги и шариковая ручка.       — Так... «увольте меня из ординатуры»... — шепчет он себе под нос, пытаясь сформулировать заявление. — Нет, не так. «Прошу отчислить меня из ординатуры»...       Чонгук выводит на листе ровные буквы, а внутри что-то умирает. С каждой проведённой по бумаге линией.       В госпитале становится совсем трудно. Он идёт на негнущихся ногах в сторону кабинета Сокджина и практически плачет. Листок, зажатый между пальцев, словно обжигает кожу. Он даже не стал заходить в раздевалку – только накинул на плечи свой белый халат, чтобы пройти по отделению. Вряд ли он здесь задержится, когда Джин узнает всю правду.       Он стучит в кабинет негромко, будто давая себе последнюю возможность промедлить, а из-за двери раздаётся приглушённое «входите». Чонгук заглядывает внутрь: заведующий сидит за столом, что-то увлечённо листая на своём телефоне.       — Опоздал? — спрашивает он у ординатора без какого либо осуждения в голосе. Кажется, он больше заинтересован своим мобильным.       — Да, прости... вот, — Чонгук кладёт на стол перед ним своё заявление и присаживается в кресло напротив, съёживаясь и подбираясь, будто его точно сейчас порешают. И зная характер Сокджина, тот может. Кажется, быть боссом и применять воспитательные меры у него в крови.       Сокджин, наконец, откладывает телефон в сторону и тянется рукой к листу бумаги. Чонгук следит за каждой изменившейся эмоцией на его лице: сначала видит любопытство, с которым он берёт заявление, потом замешательство, с которым начинает его читать, а под конец его брови сдвинуты к переносице, а лицо совсем хмурое.       — И как это понимать? — омега откладывает заявление в сторону и впечатывается пытливым взглядом в своего ординатора.       — Я хочу уйти, — почти шёпотом отвечает Чонгук, смотря куда-то в область своих коленей и не веря собственным словам. Хочет ли?       — Так, — Джин медленно кивает, переводит взгляд на заявление, а потом снова на Чонгука. — А причина?       Вот, вот он, этот момент. Сейчас он пойдёт камнем на дно, стоит ему только рот раскрыть. Он уже даже не уверен, что сможет работать врачом общей практики. Разве всё это не занесут в его личное дело? Да его ни одна приличная клиника не возьмёт на работу с таким пятном на репутации в самом начале профессионального пути. Это же начало конца.       Да только деваться всё равно уже некуда.       — Я должен тебе кое-что сказать. Признаться, — Чонгук на секунды замолкает, собираясь с мыслями, после чего продолжает, всё так же избегая взгляда своего наставника. — Тот омега, которого доставили к нам в приёмное с колото-резаной раной после ДТП, который скончался потом... ну, у Намджуна...       — Ближе к делу.       — Я оперировал, — выпаливает Чонгук.       Он может поклясться, что слышит тиканье часов на запястье Джина – так тихо стало в кабинете. Заведующий продолжает смотреть на него, наверное, ожидая объяснений, а Чонгук чувствует, что почти на грани. Но он должен рассказать.       — Все были на операциях, когда его доставили. Из врачей был только Хосок. Хосок и... я. Тот омега... он умирал. Его нельзя было перевозить в другую больницу, его нужно было срочно оперировать. Я знаю, что я не мог, я честно помню всё, что ты говорил о самодеятельности, но... он умирал, — на ладони Чонгука капают слёзы. Он опускает голову и смотрит на свои дрожащие, влажные пальцы. — Все хирурги были заняты, Чимин заходил в оперблок, узнавал. Я не мог просто смотреть, как этот парень умирает в приёмнике. Да и человек, который его привёз, был там. Нужно было что-то срочно делать, и я принял решение оперировать самому. Да, я знаю, что не имел на это права, но... — Чонгук запинается и переводит дыхание. — Я успел только извлечь осколок. Потом пришёл Намджун, но было уже поздно. Мы реанимировали, безуспешно. Я не знаю, зачем Намджун всё взял на себя, ведь у него теперь будут проблемы. А я этого не хочу. Я благодарен ему, но... В этом виноват я, и я готов самостоятельно нести за это ответственность. Уйти из ординатуры – меньшее, что я могу сделать в своём положении.       Он ждёт, что на него сейчас обрушится волна гнева, что Сокджин выскажет ему всё, что думает. Он даже пытается к этому морально подготовиться, но ничего не происходит. Чонгука откровенно трусит. А Джин молчит, изучающе смотря на него, будто это не он привёл пациента к гибели.       — Это единственная причина, из-за которой ты собрался бросать ординатуру? — тихим шелестящим голосом уточняет у него заведующий.       — А этого недостаточно?       — И дело не в Тэхёне, твоих чувствах к нему и его отношениях с Тэмином?       Чонгук ощущает предательский укол, будто его уличили в чём-то постыдном, сдали с потрохами. Он надеялся, что Хичоль никому не расскажет, оставит его тайну в секрете. Он, конечно, попросил это утаить только от Тэхёна, но всерьёз надеялся, что их папа не станет говорить об этом с Джином. Выходит, ошибся. Теперь это не его личное, сокровенное, а предмет обсуждений.       — Мне папа сказал о вашем разговоре. Надеюсь, ты не будешь на него злиться. Он хочет помочь.       Хичоль? Хочет помочь? Почему это звучит так дико для Чонгука. Человек, который восемь с лишним лет игнорировал его существование в жизни своего сына хочет ему помочь? Зачем ему всё это нужно?       — Мне не нужна помощь. Чем он вообще может мне помочь? — Чонгук усмехается, игнорируя свои дрожащие, мокрые от слёз губы.       Сокджин снова молчит, ничего не отвечает на его вопрос. Опять берёт в руки его заявление и перечитывает, потом тяжело вздыхает и потирает виски.       — Чонгук, скажи правду. Ты же не из-за пациента уходить собрался, а из-за Тэхёна?       Джин давит на больное, сжимает в своей руке его сердце, которое вот уже столько времени не может найти успокоения, и у Чонгука совсем нет сил спорить. По щекам продолжают течь слёзы, душащие, причиняющие ещё больше боли и никакого облегчения. Он собирается с силами, чтобы ответить хоть что-нибудь, ведь смысла скрывать уже нет, раз Сокджин всё знает.       — Всё вместе, — выходит сипло, еле слышно. — Но больше... из-за пациента.       — Ты поэтому ходишь таким подавленным? Я думал, всё дело в твоём папе. Почему ты говоришь про этого омегу сейчас? Почему не признался сразу?       — Я не смог. Намджун влез, взял всё на себя, а я... струсил. Я не хотел подставить его ещё больше, чем уже подставил. И боялся, что ты разочаруешься и пожалеешь, что дал мне место в ординатуре. Мне было страшно.       — А сейчас?       И сейчас ему страшно. Очень. Чонгук не понимает, во что превращается его жизнь. Всё разваливается прямо на его глазах. Он даже не представляет, что ему дальше делать. Чем он будет заниматься, когда проснётся завтра утром, зная, что у него больше нет ординатуры, нет работы. Ему даже за съём квартиры будет нечем заплатить. Видимо, он пойдёт искать новую работу, если у него есть хоть какой-то шанс её найти.       — Я догадывался, что оперировал не Намджун, — продолжает Сокджин, не дожидаясь от него ответа. — Не думал, конечно, что Чимин и Хосок в этом участвовали тоже. Но ты можешь гордиться тем, что попал в отличный коллектив. Они могли сдать тебя, рассказать мне, как было всё на самом деле, но, видимо, заняли твою сторону. Как заведующий я этого, конечно, не одобряю, но как человек, как твой коллега... Спасибо, что рассказал мне сам. Я это ценю.       — Даже не будешь кричать?       — Я когда-нибудь кричал?       — Ты ведь должен отправить меня к главврачу на ковёр. Подписать моё заявление.       Сокджин снова вздыхает. Он встаёт со своего кресла и подходит к окну, складывая на груди руки. О чём-то долго размышляет, смотря на недавно проснувшийся город за окном, пока Чонгук тихо глотает слёзы, смотря ему в спину и мысленно отсчитывая последние минуты своей ординатуры в этом госпитале.       — Тэхён однажды тоже был в похожей ситуации, — спустя время снова заговаривает Джин. Он продолжает смотреть в окно, а его голос звучит задумчиво. — Спроси у него как-нибудь. Я думаю, он расскажет тебе. — Снова пауза. — А по поводу случившегося... Намджун сегодня с утра в департаменте, скоро должен вернуться. Может, всё уладится.       — Это никак не избавляет меня от вины. Даже если всё уладится для него.       — Я не знаю, как поступил бы на твоём месте. Возможно, точно так же. Поэтому я не стану прямо сейчас подписывать твоё заявление. Это в любом случае станет для тебя уроком. Такой груз ответственности ты вряд ли забудешь. Но такие вещи делают нас сильнее. Хорошо, что ты осознаёшь, насколько это серьёзно. Но подумай хорошенько, действительно ли ты хочешь отказаться от своей мечты? Ты же мечтал быть хирургом, как Тэхён? И ты готов всё бросить? Обдумай всё, хотя бы несколько дней, ладно? Если ты всё-таки примешь решение уйти — приходи, я подпишу твоё заявление. Но чтобы ты знал: я не хочу его подписывать. Я вижу в тебе прекрасного врача. В тебе огромный потенциал. Я ни единого дня не жалел, что взял тебя под своё крыло. И после этого разговора я всё ещё не жалею.       — Правда? — неуверенно переспрашивает он наставника. Он никогда ещё не говорил ему таких слов. У Чонгука так сильно сжимается сердце от этого, что по щекам снова текут слёзы. Кто бы мог подумать, что он когда-нибудь будет испытывать такое огромное чувство благодарности по отношению к Джину.       — Правда, Чонгук, — кивает он и отходит от окна. — Сейчас посиди немного, я скоро вернусь.       Сокджин выходит из кабинета, Чонгук остаётся один, прислушиваясь к тишине и гадая, куда ушёл наставник. Может быть, вернулся Намджун из департамента? Или Сокджин всё же доложит вышестоящему начальству о том, что ему рассказал Чонгук и сейчас его таки вызовут на ковёр?       Ни один из вариантов не оказывается верным: спустя минут десять дверь открывается снова, и вместе с Сокджином в кабинет заходит Тэхён.       — Я буду в ординаторской, — говорит Джин брату, а потом снова уходит, прикрыв за собой дверь и оставив их наедине.       При виде Тэхёна Чонгук совсем сдаётся: плачет пуще прежнего, падая в раскрытые для него объятья, и выдавливает сквозь слёзы «прости», испытывая невероятное чувство стыда.       — За что? — Тэхён гладит его по спине и крепко обнимает.       — Что подвёл тебя.       — Ты меня не подводил. Давай, иди сюда, — он тянет омегу на диван, садится и заставляет опуститься рядом, а потом снова заключает в объятья плачущего парня. — Мне Сокджин всё рассказал. Чего ты удумал, а? Заявление написал.       — Что «всё»?.. — Чонгук с замирающим сердцем немного отстраняется. Не мог же Джин рассказать ему про разговор с Хичолем?..       — Про пациента Намджуна. Почему вы оба мне ничего не сказали? Ладно тот, но ты-то ведь знаешь, что с любой проблемой можешь ко мне прийти. Носил всё это в себе, теперь отчисляться собрался. И всё молча. Ты мне совсем не доверяешь?       — Я не хотел тебя впутывать, — всхлипывает, с облегчением осознавая, что Сокджин рассказал Тэхёну отнюдь не всё. И он безмерно за это ему благодарен.       — Вроде взрослый уже, а такой ребёнок, — Тэхён ерошит его волосы и целует в макушку. — Чтобы и думать забыл об отчислении, понял? Мы что, зря с тобой столько лет трудились для этого, а? Я всё ещё хочу увидеть тебя в рядах лучших хирургов нашего госпиталя.       — Хорошо, — сквозь слёзы улыбается Чонгук.       Некоторое время они сидят так: он понемногу успокаивается, пытается осознать, что никуда не уходит, остаётся в госпитале, и ни Джин, ни Тэхён не разочарованы в нём. Тэхён укачивает его в своих руках как ребёнка, пока Чонгук слушает его дыхание, прижавшись к груди.       — Сокджин сказал, что у тебя тоже есть похожая история, — вспоминает вдруг он.       — Есть, — немного подумав соглашается альфа.       — Поделишься?       Тэхён молчит несколько мгновений, но потом всё же говорит:       — Это было в первый год после ординатуры.       — Мы уже были знакомы.       — Да. Были. Я не рассказывал тебе об этом. Там была... врачебная ошибка. Я её допустил. Случайно. Это тоже был молодой омега. Его муж хотел отправить меня под суд. У него, возможно, получилось бы, если бы возник общественный резонанс. Ну, знаешь, как это любят делать люди: врачи-убийцы, всех нужно наказать. Суд оправдал бы меня, конечно, потому что от врачебной ошибки не застрахован ни один врач в мире. Ты принимаешь решение, но иногда невозможно просчитать всё наперёд. И тогда происходит страшное. Конечно, этого не объяснишь убитому горем вдовцу. Но моя карьера была бы разрушена, если бы случай предали огласке. Отцу пришлось выплатить огромную компенсацию, чтобы спасти моё имя. Поэтому, Гук, то, что произошло с тобой, не должно заставлять тебя опускать руки. Это не делает тебя плохим врачом. Такое просто случается. Он мог погибнуть и в руках Намджуна, и в моих, да даже в руках Сокджина. А ты знаешь сам, что они великолепные хирурги.       — Спасибо, что поделился, — шепчет Чонгук и касается носом его шеи, словно пытаясь согреться.       Тэхён обнимает его, утыкается подбородком в макушку. Снова повисает тишина, но на этот раз уютная. Наверное, надо бы отправиться в раздевалку да привести себя в подобающий вид, ведь он всё ещё в джинсах, а рабочий день давно уже идёт. Только есть ещё кое-что, мучающее его второй день. Он ведь так и не знает, чем закончился визит Тэмина к Тэхёну домой, но гнев и боль, которыми было искажено лицо омеги при виде Чонгука, он запомнил надолго.       — А вчера Тэмин... — начинает он, подбирая подходящие слова. — Что вчера было?..       — Мы расстались.       — Расстались? — ошарашенно поднимает на него взгляд омега.       Тэхён расстроенно кивает. Чонгук видит печаль в его глазах и не понимает, как ему реагировать. Он испытывает одновременно шквал эмоций: чувство вины, прекрасно осознавая, что сам того не желая, приложил к этому разрыву руку; чувство распирающей радости — ведь это значит, что Тэмин и Тэхён больше не пара, и его сердце не будет разрываться от ревности кажый раз, когда он видит их вместе, или слышит, как сплетни о их романе передаются из уст в уста в коллективе; а ещё он испытывает печаль, потому что грустит Тэхён, и боль, потому что Тэхён грустит не о нём.

***

      Чем больше проходит недель, тем больше Сокджин начинает уставать, хоть и срок беременности всё ещё небольшой. Если раньше он отрабатывал полутора суток, то сейчас даже восемь часов на пятидневке выматывают настолько, что вечером он почти ползёт до парковки госпиталя, мечтая поскорее оказаться дома, снять с себя всю одежду и расслабиться. Ходить по дому без одежды – это его новое увлечение. Он раздевается до белья или совсем догола и ходит прям так, засматриваясь на себя во все зеркала, какие есть в квартире. Наблюдать за изменениями своей фигуры очень интересно. Он уже видит эту выпуклость в самом низу живота, из-за которой давят резинки и пояса почти всех брюк. Чимин, наверное, прав – скоро придётся сменить гардероб. Но он пока не торопится, потому что всё ещё влезает в свою одежду и не вызывает подозрений, и это вряд ли изменится в ближайший месяц. А вот потом да, придётся носить штаны на широкой резинке и свободные рубашки.       Парковка уже полупустая, когда он направляется к своей машине, думая о том, что ещё чуть-чуть и он будет дома. Может быть, даже приготовит что-то лёгкое на ужин и посмотрит телешоу или фильм.       Только вот не тут-то было – его машина не заводится. Он пробует снова и снова, не понимая, в чём дело, но всё без толку, и, немного поворчав, автомобиль глохнет опять. От безысходности омега стонет, складывая руки на руль и утыкаясь в них лицом. Ну почему так? Он всего-то хотел поскорее оказаться дома, в уюте, где сможет расслабиться и отдохнуть. Что ни день, то новые испытания.       Не придумав ничего лучше, как оставить машину на парковке и вызвать такси, он принимается рыться в сумке, которую до этого бросил на соседнее сиденье. Перерыв всё, Джин понимает, что и телефон забыл у себя в кабинете. Да, к усталости он стал ещё и рассеянным в таких повседневных мелочах. Иногда ему кажется, что к концу беременности он вообще перестанет думать и будет жить только инстинктами.       Прикинув, что ближе: вернуться в кабинет за телефоном, чтобы вызвать с него такси, или дойти до станции метро, которая расположена буквально за углом, он всё же решает, что второе. У него даже транспортная карта есть – её он находит в кошельке. Если ему не изменяет память, деньги на ней тоже есть. Доедет до дома на метро, а завтра разберётся с машиной. Позвонит дилеру, сообщит о поломке. Всё завтра.       Он выходит из автомобиля, ставит её на сигнализацию и бредёт на выход с парковки, в сторону метро. Мысленно он надеется, что вагоны сейчас не слишком загружены и ему удастся сесть. До его дома добираться на метро не слишком удобно, на это уходит почти полчаса и одна пересадка, и стоять всё это время у него нет особого желания. Хотя там могут быть свободными места для беременных, оббитые ярко-розовой тканью. Интересно, он уже может на них садиться? Или нужно, чтобы был виден живот? С другой стороны, это же так неловко: все в вагоне будут знать, что он ждёт ребёнка. Это странно.       Из глупых размышлений его вырывает оглушающий сигнал автомобиля, раздавшийся позади как раз в тот момент, когда он ступил на проезжую часть, чтобы перейти выезд из парковки и направиться к подземке. Из затормозившей перед ним машины вылезает Намджун.       — Какого чёрта ты мне под колёса бросаешься!       — Я не видел, — изумлённо смотрит на него Сокджин. Когда он успел подъехать так близко? Он не слышал даже шума приближающегося автомобиля.       — Конечно, ты не видел! Потому что по сторонам смотреть нужно, а не в облаках витать! Ты что, потерялся? Твоя машина стоит вон там, — указывает он на другой конец парковки. — А если тебе просто нравится тут гулять, то мог бы парковаться где-нибудь здесь, а не занимать хорошее парковочное место.       У Сокджина после рабочего дня совершенно нет сил вступать в перепалку, поэтому он отвечает как есть и совершенно спокойно:       — Она не заводится.       Намджун смотрит на него молча несколько мгновений, после чего кивает на свою машину:       — Садись.       Поехать с Намджуном – это, конечно, лучше, чем на метро, поэтому Джин, не слишком долго думая, идёт к машине. Как только он усаживается, Намджун протягивает к нему раскрытую ладонь.       — Давай ключи.       Омега беспрекословно кладёт брелок от своей машины в его руку.       Они огибают парковку по кругу и останавливаются возле автомобиля Сокджина, стоящего почти у самого госпиталя. Намджун просит омегу посидеть, а сам идёт к машине и начинает проверять всё, что только можно, и пытается её завести. Джин в это время сидит на переднем сиденье, спустив ноги на асфальт, и наблюдает за альфой. Намджун то проверяет под капотом, то опять усаживается за руль, но Джин слышит, как машина снова и снова глохнет, либо не заводится вообще. Спустя минут тридцать Намджун возвращается, садится за руль и объявляет, что не работает стартер и сбоит проводка.       — И что делать? — хмурится Джин. Ему сейчас вот совсем не нужна эта лишняя головная боль.       — Звони дилеру, пусть присылают эвакуатор и забирают.       — Я телефон на работе забыл.       Намджун в ответ смотрит укоризненно, после чего снисходительно вздыхает.       — Ладно, оставишь данные, я сам позвоню. Ты домой сейчас?       — Да, домой.       — Поехали, значит.       Больше ни о чём не разговаривают. Намджун молча следит за дорогой, Сокджин смотрит в окно, осторожно вдыхая чужой тонкий аромат. Кажется, это идеальный момент для того, чтобы наконец поговорить: они наедине, никто помешать им не может, и отступать обоим тоже некуда. Он пытается вспомнить все те слова, которые столько раз подбирал в голове для этого разговора, но снова всё не то. Когда он всё-таки собирается выпалить это злосчастное «я беременный от тебя», прикусывает сам себе язык, подумав, что лучше не огорошивать так человека, который ведёт машину. Вместо этого он решает сказать о Чонгуке:       — Мне Чонгук рассказал про того омегу. Я знаю, что это он оперировал, а не ты.       Намджун хмыкает и поджимает губы:       — Что, отчислишь его?       — Нет, не отчислю. Не знал, что тебя так сильно волнует судьба Чонгука. Почему ты взял это на себя?       — Потому что он поступил достойно. А у того парня всё равно конец был один. Чонгуку бы грозило отчисление из ординатуры за самодеятельность, а мне ничего не будет. Люди умирают каждый день, никто не бессмертен.       На этом разговор снова иссякает. Сокджин не находит, что ответить. Наверное, он не ожидал, что Намджун способен на такие поступки. Сколько он знает его, тот всегда действовал исключительно в своих интересах, поэтому подобные действия удивляют. Чего ещё он о нём не знает?       Когда они останавливаются на очередном светофоре, Джин снова пытается набраться духу, чтобы сказать о ребёнке. Но на это уходит слишком много времени, и он не успевает — Намджун уже давит на газ, и они едут дальше. Решив, что заговорит, когда они остановятся возле его дома, Сокджин выигрывает ещё несколько минут времени. Он сам не знает, почему так тянет с этим. Он не боится рассказать, ведь по большому счёту мнение Намджуна ничего не изменит, потому что он от альфы совершенно ничего не ждёт и ни от кого не зависит. Его вынуждают признаться обстоятельства и родственники и не более, но от этого не легче. Он просто совершенно не хочет этого разговора. Это будет неприятно и тяжело.       Намджун заезжает на территорию жилого комплекса и останавливается аккурат напротив его подъезда. Сокджин поворачивается к нему и сталкивается с его взглядом. Они смотрят друг на друга, будто оба чего-то ждут, но продолжают упорно молчать. Он должен сказать это Намджуну прямо сейчас? Прямо здесь? Может, ему стоит пригласить альфу подняться? Боже, он подумает, что Джин его на секс зовёт. Нет, нужно сказать здесь. Тем более, тогда в случае чего он может просто выйти из машины и уйти. Он ведь даже не представляет себе, какая будет реакция у будущего папаши. Может, сейчас Сокджин разочаруется в нём до конца своих дней, кто знает. К тому же, дураку понятно, что Намджун всё ещё зол на него и у него нет причин становиться вдруг понимающим и милым.       Он уже приоткрывает рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, как-то начать, но раздаётся щелчок – Намджун снял блокировку с дверей, а потом отвернулся в сторону лобового стекла. Больше он не смотрит на Джина.       Сокджин несколько раз растерянно моргает, бросает тихое «спасибо, что подвёз» и выскакивает из автомобиля.

***

      Прошедшая неделя была странной для Чимина. Они так и не помирились с Хосоком, который, судя по всему, всерьёз на омегу обижен и ждёт, когда тот сам пойдёт навстречу. А Чимин, может, и рад бы уладить этот конфликт, но не знает, чего хочет на самом деле, и это его тяготит. К думам о Хосоке и будущем их отношений добавляется ещё и чувство вины. С Юнги они тоже не говорили, да и не виделись толком: если и пересекались в госпитале, то мельком, обронив неловкие приветствия. Чимин чувствует, что запутался и погряз во всём этом.       Сегодняшний день он целиком провёл дома, с Минки. Они собирали пазлы, готовили печенья в виде звёздочек и сердечек, учили цифры, но всё это время мысли Чимина были где-то далеко. К обеду он уже точно решил, что собирается сегодня поговорить с Хосоком. Пока сын выдавливает фигурки из теста по трафарету, он пробует позвонить альфе, но электронный голос отвечает, что абонент не абонент. Позже он делает ещё пару попыток дозвониться, пока не вспоминает, что Хосок на этих выходных собирался с приятелями на гонки, значит он наверняка далеко от Сеула. Одно из двух: либо у него не ловит связь, либо телефон отключён, чтобы не мешал. Вдогонку Чимин отправляет сообщение с просьбой приехать, потому что хочет поговорить.       Минки засыпает рано, утомлённый насыщенным, хоть и домашним днём с папой. Чимин, к тому же, добавил ему лавандовой пены в ванну перед сном – этот запах всегда его расслабляет и он потом хорошо спит. Сам Чимин, посидев немного рядом с ним, устроился на диване перед телевизором, укутавшись в плед. На улице разбушевалась гроза, сильный ливень, и он открыл окно пошире, чтобы слушать приятный шум дождя. Бесцельно пощёлкав телеканалы, он оставляет какую-то телепередачу, лишь бы кто-то говорил на фоне, а сам снова пролистывает мессенджер и звонки – Хосок на связь так и не вышел, хотя время уже довольно позднее, да и погода совсем не годится для гонок. Вряд ли они стали бы долго кататься. В какой-то момент закрадывается мысль, что Хосок не просто отключил телефон, а игнорирует Чимина, но омега тут же отмахивается – альфа не стал бы себя вести так глупо и по-детски. Он уверен, что тому тоже хочется поговорить и всё прояснить в сложившемся положении.       У Чимина было достаточно времени, чтобы прийти ко многим выводам и понять, что ему делать, кроме одного – он так и не решил, говорить ли Хосоку о своём поцелуе с Юнги. Он вертит эту ситуацию со всех сторон, но никак не может прийти к чему-то. С одной стороны, он никогда не был ни лгуном, ни изменщиком, ни предателем, поэтому эта маленькая ложь терзает его, ему хочется во всём признаться, чтобы это не давило на него. Он хочет очистить свою совесть. Но с другой стороны... он не желает делать Хосоку больно и не желает, чтобы всё выглядело так, будто всё это время его ревность была не беспочвенной. А это ведь не так! До того вечера между ним и Юнги никогда не было даже намёка на что-то романтическое! И здесь же появляется третья сторона – чем бы ни было случившееся, он не хочет подставлять Юнги. А Хосок точно не спустит это всё на тормозах. Чимин не желает, чтобы между альфами возник открытый конфликт.       Время близится к ночи, Чимин начинает испытывать волнение. Хосок всё ещё не ответил ему и не перезвонил. За окном всё так же поливает как из ведра, раздаются раскаты грома, а он сидит под одеялом и нервно стучит пультом от телевизора по своей коленке. Он пробует позвонить альфе ещё раз, но снова бесполезно. Со вздохом перевернувшись на другой бок, он продолжает с беспокойством смотреть в экран мобильного, ожидая, когда Хосок даст о себе знать. Ну, или хотя бы когда придёт сообщение от оператора, что абонент снова в сети, а смс в мессенджере сменит статус на «прочитано».       По телевизору шоу уже давным-давно закончилось, начался ночной выпуск новостей. Он периодически то прислушивается к голосу ведущего, рассказывающего о сегодняшних происшествиях в городе, то пишет сообщения Сокджину, которому неожиданно не спится и он не прочь поболтать. Джин говорит не переживать и ложиться спать – Хосок, наверняка, завис с друзьями и весело проводит время, пока он себя изводит, но у Чимина не получается быть настолько спокойным. Дурацкое чувство тревожности ноет внутри.       Ведущий переходит к новости о дтп, случившемся пару часов назад неподалёку от объездной трассы, на которой нередко любят устраивать любительские гонки. Чимин, с замершими над клавиатурой телефона пальцами, переключает всё внимание на телевизор, где показывают кадры с происшествия: в хлам разбитые машины, рассыпанные по и без того блестящему от дождя асфальту осколки, разлитый бензин, мигающие маячки скорой и полиции. У Чимина внутри всё холодеет.       Первая мысль – куда звонить? Что делать? Он порывается позвонить Сокджину, но останавливается, вспоминая, что тому лишние нервы сейчас ни к чему. Лучше он сначала сам во всём разберётся и узнает где Хосок. Он звонит в приёмное госпиталя, спросить, не доставляли ли кого с крупного дтп, но поднявший трубку медбрат отвечает, что за весь вечер по скорой доставили только кататравму к нейрохирургам.       Чимин думает о худшем. После такой аварии, какую показали по телевизору, только два пути — либо в больницу, либо на тот свет. Есть вероятность, конечно, что пострадавших доставили в другой госпиталь, и он начинает обзванивать их по очереди, с каждой вычеркнутой из списка больницей подгоняя себя к истерике всё больше. Он пытается думать логически, рационально, но... какова вероятность, что это дтп с гоночными машинами и Хосок, который собирался на гонки и перестал выходить на связь – просто совпадение?       От слёз уже щиплет глаза, когда список госпиталей, принимающих экстренность ночью, подходит к концу, но ни в один не доставляли Чон Хосока.       Он замирает, слыша стук в дверь. Наспех вытерев ладонями слёзы, поднимается с кровати, одёргивает задравшуюся футболку и босыми ногами идёт в прихожую. Привстав на носочки он смотрит в дверной глазок: за дверью как ни в чём не бывало стоит Хосок. Чимину кажется, будто это последняя капля его терпения. Он пытается спокойно выдохнуть, принять тот факт, что страшное позади и альфа цел и невредим, но от стресса на глаза только ещё больше накатывают слёзы. Хосок стучит в дверь снова, и Чимин открывает.       — Привет, — говорит альфа. — Не стал звонить, чтобы не разбудить Минки.       — В этот раз ты вспомнил про Минки, — болезненно усмехается Чимин.       — Когда я о нём забывал?       — Всегда. Когда уходишь, хлопнув дверью, когда планируешь наши выходные, когда лезешь ко мне в трусы прямо на кухне. Ты всегда забываешь.       — Мы будем ссориться прямо на пороге? — приваливается он к дверном косяку плечом. — Ты плакал? У тебя красные глаза.       Омега игнорирует вопрос и отступает, позволяя ему войти. Хосок заходит, и Чимин замечает ссадины у левой брови и гематому на подбородке.       — Где ты был?       — На гонках.       — А это что? — указывает Чимин на его лицо, уже прекрасно зная ответ.       — Дтп, — Хосок проводит подушечками пальцев по гематоме в области нижней челюсти. — Ты скажешь мне, почему плакал?       Они заходят на кухню, и Чимин плотно закрывает дверь. Он жестом просит Хосока сесть за стол, надеясь, что они смогут просто спокойно всё обсудить, но альфа перехватывает его запястье и тянет к себе.       — Не нужно, — Чимин пытается уйти от прикосновений. — Я хочу просто поговорить. Сядь, пожалуйста.       Хосок мгновение смотрит на него настороженно, но всё-таки садится за стол.       — Что с твоим телефоном?       Хосок хлопает себя ладонью по карману.       — А, он разрядился ещё днём. Забыл ночью поставить на зарядку.       — Ты можешь себе представить, что я испытал за последний час, когда по телевизору показывают кадры с дтп на загородной трассе, а ты весь вечер не выходишь на связь? И после этого ты спрашиваешь, почему я плакал? Я плакал, потому что ты идиот, который изображает из себя взрослого и ответственного, готового к семье, но на деле может исчезнуть безо всяких объяснений, заставляя меня изводиться и обзванивать больницы.       — Ты волновался, — губы Хосока трогает улыбка, и он тянется рукой к ладони омеги, но тот отдёргивает её, не давая прикоснуться.       — Ты правда не понимаешь? — Чимин смахивает со щеки слезинку и шмыгает. — Мне не нужны такие отношения, Хосок. Ты взрослый только на словах. Тебе лишь предстоит вырасти. Но сейчас ты не тот, на кого можно положиться. Или я не тот, для кого ты мог бы стать ответственным.       — Чимин, мне жаль, что так вышло. Я не планировал пропадать, я действительно забыл зарядить телефон.       — Зарядить телефон сейчас можно в любом конбини, не придумывай.       — Мы всё ещё были в ссоре с тобой, я не думал, что ты будешь звонить. Прости. Я понимаю, что это мой косяк. Мне жаль, что ты плакал из-за этого.       Он снова тянется к его руке, лежащей на столе, и на этот раз Чимин позволяет ему сплести их пальцы. Он смотрит на них, чувствует тепло, но понимает, что вынужден всё это закончить. Он всё обдумал, принял решение.       — Я хочу расстаться.       — Чимин... — Хосок сводит брови. В его внимательном взгляде плещется беспокойство, словно он пытается понять, несколько омега серьёзен, сказано ли это чтобы напугать его или он действительно намерен порвать отношения.       — У нас ничего не выходит, ты же видишь. Мы не подходим друг другу.       — Что за глупость? Мы прекрасно друг другу подходим. Я люблю тебя. Я не хочу расставаться.       Он крепче сжимает его руку, а Чимину больно. Не в ладони, нет, в груди. Ему больно причинять боль Хосоку.       — Так будет лучше. У нас с тобой правда не срослось. Мне тоже жаль, я тоже расстроен, но я знаю, что это верное решение.       — Ты просто обижен из-за этого дурацкого дтп! Чимин, я обещаю, такого больше не повторится. Я буду везде с собой носить эту грёбаную зарядку!       Хосок подскакивает со стула и тянет Чимина за руку на себя, заставляя тоже встать из-за стола. Он обнимает его, прижимает к себе, а другой ладонью придерживает его лицо, чтобы поцеловать. Он касается его губ своими губами, но Чимин не отвечает на поцелуй, но чувствует, как текут по его лицу слёзы. Ему действительно больно.       — Пожалуйста, Чимин, — шепчет в его губы Хосок треснувшим голосом, видимо осознав, что омега действительно не шутит.       — Не нужно...       — Дай мне шанс, — он снова и снова целует, будто это может что-то изменить.       — Давай не будем мучить друг друга и расстанемся спокойно. Нам было хорошо, я действительно был счастлив большую часть времени. Я благодарен тебе. Но у нас нет никакого будущего. Я совсем не вижу нас вместе. А я не хочу так, понимаешь?       — То, что я люблю тебя, ничего не значит? — он проводит большим пальцем по его скуле и соприкасается с ним лбами, оторвавшись от губ.       — Я не знаю. Я правда не знаю. Прости меня. Я понимаю, что делаю тебе больно, но я хочу прекратить всё сейчас, потому что потом будет ещё больнее. Нам обоим. Мы и так достаточно пережили, как пара. Ты понимаешь, о чём я.       — Причина и в этом тоже? Ты сожалеешь, что у нас не родится ребёнок?       — Тогда мне казалось, что так даже лучше. Я не хотел от тебя ребёнка. Я понимал, что он ни тебе, ни мне не нужен. Что мы к этому не готовы. А теперь... теперь я не знаю. Если бы сейчас у меня был выбор, я не знаю, как поступил бы. Да и это уже не важно. Но я всё ещё часто думаю об этом. Оно... не прошло бесследно, даже если я этого не хотел.       — Я понимаю. Думаю, в этом большая часть моей вины. Я подвёл тебя как партнёр.       — Не вини себя. Всё случилось, как случилось. Просто наши пути теперь расходятся.       По лицу Хосока проходится болезненная тень. Он отпускает омегу, делая назад полшага. Он выглядит таким разбитым, что у Чимина ноет в груди, но он верит, что так будет лучше. Такое ведь случается – просто не сошлись. Может, для них обоих предназначены другие люди, которых они смогут сделать счастливее, чем друг друга.       — Ты хочешь, чтобы я ушёл?       — Наверное, — неуверенно кивает Чимин.       — Это окончательно? Совсем конец? Ты не передумаешь?       Чимин качает головой.       — Можно поцеловать тебя ещё раз? На прощание?       — Не нужно, Хосок, зачем всё это?       — Я всё ещё не хочу тебя отпускать.       — Пожалуйста, давай расстанемся как взрослые люди. Я не хочу сцен и упрашиваний. Давай просто останемся друг для друга приятными воспоминаниями.       Хосок какое-то время молчит, смотря в сторону. Его лицо хмурое, серое — таким Чимин его никогда не видел. На его лбу залегла глубокая морщинка, губы поджаты, а плечи опущены.       — Если ты этого правда хочешь, — говорит он в конце концов.       — Давай я провожу тебя, — чуть тише предлагает Чимин.       Они идут в прихожую, где Хосок обувается под опустошённым взглядом Чимина, прислонившегося плечом к стене. Когда Хосок выпрямляется, то снова смотрит на омегу долгим пронзительным взглядом.       — Если вдруг ты передумаешь... просто позвони мне.       Он подходит ближе и касается губами его виска. Чимин прикрывает глаза. В груди всё тяжелеет от понимания, что Хосок сейчас выйдет за дверь и больше не придёт, потому что Чимин сам так решил, но это лучше, чем мучить себя отношениями, ведущими в никуда. Он очень надеется, что Хосок будет счастлив с кем-нибудь другим, без него.       И альфа уходит, тихо закрыв за собой дверь.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.