My Second Nature

Генри убрал пальцы от пульсирующих висков и совершенно отрешённо посмотрел на Элизу. Вопрос девушки, мягко говоря, его удивил. - Нам будто заняться нечем. И к тому же, я не Эвелин Несбит, чтобы позировать перед фотоаппаратом,- тут же отрезал Хиггинс, хотя идея ему показалась забавной. "Почему бы не сделать совместную фотографию на память?" -Промелькнула в ответ странная мысль в голове мужчины. Генри - это такой же вечно капризный ребёнок в теле взрослого мужчины, и ребячество в характере проявлялось у него нередко. Но сей момент он предпочёл списать на собственную усталость: спорить с Элизой совершенно не было сил. Подумав, профессор дал согласие,- хорошо. Одну фотокарточку. Не получится - не моя проблема. Элиза, не скрывая улыбки, поправила волнистую чёлку и приняла более интересное положение перед объективом. Генри скинул халат на стул, оставшись в рубашке с галстуком, настроил камеру и спросил у девушки,- готова? Дулиттл утвердительно кивнула. Нажав на кнопку, профессор быстро оббежал камеру и встал позади Элизы, ожидая утвердительного щелчка фотоаппарата. Случайным образом на его лица скользнула добродушная ухмылка. Рука машинально легла на плечо Элизы. Возможно, позже именно этим объясняется неоднозначное выражение лица девушки, в глазах которой скрывались нотки удивления. Тогда оба не придали этому значения, а Генри , после проявления на следующий день, и вовсе забыл о существовании такого снимка. Чётко помнила только Элиза, которая забрала Фотокарточку к себе и четыре месяца хранила в своей книжке по этикету. Веснушчатый нос и щёки, тёмные, слегка кучерявые к концам волосы, которые были по девичьи всегда перевязаны атласным бантиком-лентой. Всегда лучезарное наивное выражение лица, которое присутствовало даже в её прошлой жизни под слоем уличной грязи, тогда, в Ковент-гардене. Она такой и осталась, убедился в этом Хиггинс, только преобрела определённую светскую стать, присущая высшему обществу. Но эта всё та же Элиза, с её непосредственностью, ребячеством и удивительным чувством собственного достоинства. Дать определение столь странному состоянию после просмотра этой фотокарточки невозможно. Он ощущал то, что никак нельзя назвать физическим или духовным влечением - точнее это можно назвать невидимой нитью, которая их некогда связала благодаря обстоятельствам. Но не влюбленность. Нет, нет, это не влюбленность, и Хиггинс в этом чётко убеждён. Он не ощущает то, что чувствовал Ромео на балу, или Мариус, увидевший Козетту. Но и назвать себя полностью равнодушным к ней он не мог. - Чёрт бы побрал всех женщин на земле! - заключил громогласно Хиггинс, потеряв счёт во времени. Сколько он тут просидел- одному богу известно. Он даже не обратил внимание, как минутами раннее зачем-то включил Старенький фонограф с восковым валиком, где был записан этот отвратительный, но обоятельный кокни. Из-за этой шумной машины он не расслышал шаги своего друга. - Хиггинс, всё хорошо? - Полковник зашёл в кабинет, перекинув тяжёлый сюртук через локоть. - Конечно, разве не видно? - подскочил взбудораженный Генри, говоря спокойным ровным голосом. Фотокарточку он грубо сложил вчетверо, после чего выключил фонограф. - Это были тяжёлые и интересные времена, но настало время вернуться к обычной деятельности нам обоим. Вы, чувствуется, очень напряжены. - Я и не уходил от своей деятельности , чтобы к ней возвращаться. С чего вы взяли, что я коим образом обеспокоен чем-то. Абсолютно не так. Не переживайте, Полковник. - Хиггинс спокойно поправил галстук и жилетку, не оборачиваясь на Пикеринга. Помолчав несколько мгновений, он постарался откинуть все отвлекающие мысли из головы, возвращаясь в своё прежнее состояние. - А что это за мешок, Хиггинс? - Я просто избавляюсь от ненужного хлама. Мне он больше ни к чему. Пора освободить картотеку для новых дел. Оба мужчины не заметили присутствие ещё одного человека в прихожей. Элиза, что стояла позади пожилого полковника, почти в самых дверях, медленно скользнула прочь из дома на Уимпол-стрит, не выражая ни единой эмоции. На какое-то время в коридоре задержался лишь тончайший аромат полевых цветов. Выйдя на улицу, девушка сделала глубокий вздох. В конце концов, она понимала, что именно в гостиной у миссис Хиггинс состоится их последний разговор. А на что она надеялась, зачем-то предприняв попытку вернуться обратно? Надеялась на то, что им удастся расстаться самыми хорошими знакомыми. Попросить прощения, если где-то она была неправа. Сказать спасибо за все его труды.Что ж, как оказалось, это не было столь же значимым для Хиггинса: его последние слова сказали мисс Дулиттл о многом. Выглянуло последнее долгожданное тёплое солнце, которое намеревалось оставить свой след в золотой осени и скрыться за зимними тучами до весны. Накинув тёплый жакет поверх искусного ,слегка облегающего платья лососевого цвета, Элиза ,скорее всего, навсегда закрыла дверь дома на Уимпол-стрит и направилась прямиком по оживлённой улице. Для неё теперь был открыт новый мир со всеми его возможностями. Независимая и полная решимости, бывшая Ист-Эндская цветочница была готова воплотить в реальность свои давние мечты. Ведь теперь, по окончанию эксперимента, она имела необходимые для этого финансы и связи. Мысли о Хиггинсе спрятались в глубокие закрома её сознания. Профессор обернулся. У него было стойкое ощущение, что здесь только что была Элиза. - Старина, вам следует развеяться,- заключил Пикеринг, выслушав Хиггинса,- этого быть не может. Я точно заходил один. - Вы правы,- Согласился Генри после небольшого молчания, по старой привычке зазвенев ключами и мелочью в карманах.- как насчёт прогулки по Гайд-парку?