– Да что с тобой? – не сдержавшись, Акито и сам улыбнулся описанной Тойей картине и, состроив мину искреннего переживания на лице, шагнул ближе к нему. Одного этого смеха, такого нечастого и красивого, хватало, чтобы в мгновение ока угомонить бушующую внутри бурю ярости и заменить её покалывающим приятным ощущением теплоты и нежности. – Ты не лишнего сегодня выпил, Аояги? Дай-ка попробовать, что там у тебя.

– А вдруг это сработает? Ну, вдруг? Конечно, если ты не хочешь, или считаешь, что это глупости, я не стану, но если вдруг ты не против… – Я не против, – торопливо перебил его Тойя. Музыка на сцене затихла, послышались громкие аплодисменты и крики толпы: у них с Акито оставалось не больше пары минут. Внутри нарастала решимость: если это действительно могло помочь Акито собраться и поверить в свои силы, Тойя был готов практически на что угодно.

Тойя покосился на свалившуюся ему на плечо голову Акито со смесью сожаления, беспокойства, гнева и усталой нежности. На Акито хотелось злиться — за то, что так безрассудно полез в место, обладающее самой дурной славой; за то, что без задней мысли принял какой-то непонятный напиток из рук бог знает кого; наконец, за то, что даже в таком состоянии ещё как-то умудрялся говорить, спорить и сопротивляться, настаивая на каком-то выступлении. Но злиться на него совершенно не получалось.

Акито пел — сначала лениво, не слишком стараясь; но постепенно, всё больше наблюдая, как проникновенно Тойя прикрывает глаза и тянет вверх подбородок, как неосознанно прижимает руки к сердцу и одаривает невидимый зрительный зал томным взглядом, и сам начал проникаться всё больше, тянул ноты всё лучше, всё чаще и сам улыбался сидящим в зале зрителям самой своей обворожительной улыбкой, прежде чем осознать, что никаких зрителей, кроме Камиширо и Тойи рядом с ним, нет.

Акито был готов выть от того, насколько сильно ему хотелось отбросить весь этот фарс, накинуться на Тойю и насильно вытащить у него из груди то, что явно висело на ней тяжёлым камнем. Хотя бы просто взглянуть, что за дрянь украла его тихий, очаровательный смех; его скромную, невесомую улыбку. Акито был готов драться за то, чтобы снова их увидеть и услышать; готов был стоять на коленях и умолять Тойю поговорить; да на что угодно был готов — только скажи! Но Тойя молчал. Молчал и не улыбался.