Если бы сейчас Нэнси заглянула в его комнату, у неё явно возник бы вопрос. Большой вопрос. А вся семья бы прибежала и скопилась вокруг него, дабы посмотреть на этот юношеский позор. Майк знает, что он должен сделать. Он знает, что стоит изменить в их взаимоотношениях. Поцелуи — это ведь несложно, правда?

Костёр всё ещё горит, теплом рядом опаляет, но это не идёт ни в какое сравнение с этим жестом. У Уилла сердце упало, но не разбилось, скорее взросло и запульсировало с новой силой. Щёки вспыхнули, но, к счастью, это незаметно, ведь он и так пол дня ходит с румянцем от озноба. Заметно лишь то, как быстро подымается его грудь, после опускается, как в замедленной съёмке. Дышать стало чуть труднее обычного. Вообще-то, волнение на его лице читается отчётливо.

Когда Нэнси говорила, насколько пубертатный период может быть проблемным, Майк недооценил это предупреждение. Оно было зашкварным, чем-то противоестественным, когда на следующее утро вместо своего обычного лица он увидел фарш из красных мерзких пупырышек.

—По идее ты бы мог попробовать этот.. вкус. — почему-то двусмысленно для Уилла говорит он. После чего соблазнительно кусает губу и проглатывает нервный комок в горле.

—Сколько на твоём теле родинок? — с ярым интересом спрашивает он и заглядывает в пустынные, как горький шоколад цветом — глаза — с возможностью застать там ответ.