Дазай поджимает губы и как-то раздражённо вздыхает, получая в ответ на это непонятливый взгляд стоящей рядом Федоры. У неё глаза слипаются, по очереди каждый, и мысли вьются в густую-густую паутину, которую руки чешутся поджечь. Как в детстве, когда она забиралась на чердак и жгла паутинки по углам, с пронзительным любопытством наблюдая, как тлеет паутина и мечет лапками в агонии паук. Так и голова Достоевской — сжечь хочется невероятно да только некому спичку поднести.

Ей и самой стало смешно от абсурдности ответа. Сюэ засмеялась и положила свободную руку ему на плечо, по-дружески похлопав. Точно так же, как обычно делал Одасаку, когда пытался его утешить в особо трудные моменты. — Тебя окружает так много мёртвых, что глаза разбегаются. И каждый что-то говорит.

Ева захлёбывается. Но не поэтично, как это бывает, не от переизбытка всяких разных чувств, а от крепких рук Дазая, который безжалостно топит её в мутной речной воде.