***
— Привет. Чан нахмурился, сконфуженно рассматривая мнущегося на пороге Чонина. Их встречи неизменно были по понедельникам, и именно поэтому увидеться в другой день недели было непривычно им обоим. Неловкое напряжение мигом повисло между ними, и Чонин был готов развернуться и убежать, но Чан остановил его, осторожно коснувшись его плеча. — Ты пришёл к Феликсу, да? Но он сегодня ночует у одноклассника. — Нет, я… — Чонин замешкался, чувствуя облегчение оттого, что Феликса всё же не было дома. Он не знал, что делал бы, если бы они увидели друг друга. Неловко смотря на Чана и стараясь наспех придумать себе оправдание, он не мог поверить, что два брата так сильно отличались друг от друга, и как по-разному он реагировал на каждого из них. Если от Феликса хотелось держаться на расстоянии, то от Чана веяло спокойствием, к которому хотелось быть как можно ближе. На долю секунды Чонину захотелось, чтобы Чан обнял его снова, спрятал от окружающего мира в своих руках хотя бы на несколько минут. Именно так это и ощущалось в тот раз, когда они впервые обняли друг друга по-настоящему. — Могу я переночевать у вас сегодня? Я не хочу идти домой, — Чонин спрятал руки за спиной, нервно заламывая пальцы. Его разбитые костяшки мигом отозвались резкой болью, но её было слишком легко игнорировать. — У тебя всё в порядке? — тяжело вздохнув, Чан отошел в сторону, позволяя Чонину войти. Его взгляд так и остался напряжённым и слишком серьезным, он неотрывно смотрел на Чонина, словно выискивая что-то, что подтвердило бы его догадку. — Да, просто вся семья уехала, и мне скучно оставаться дома одному. Я думал, что застану Феликса, но если тебе не хочется со мной сидеть, я всё пойму. Чонин врал и улыбался через силу, надеясь, что Чан не раскроет его ложь. Проходя в знакомую квартиру, он попутно снял обувь и бросил рюкзак на пол. Он делал так всегда, но когда он снова посмотрел на Чана, то столкнулся с обезоруживающим беспокойством, от которого было попросту некуда деться. Чёрт, похоже, он видел его насквозь. — У тебя точно всё хорошо? Чан подошел к Чонину непривычно близко и коснулся его предплечья, посылая волнующий ворох мурашек по коже. Правда едва не сорвалась с его губ, но Чонин не мог позволить прозвучать вслух всему, что было у него внутри. Незначительное прикосновение подарило ему неожиданное ощущение безопасности, как он и думал, Чан не мог причинить ему боль. Чонин неловко подался вперед, желая почувствовать, как его сильные руки прижимают к себе, успокаивая знакомым теплом. Он знал, что не заслуживал этого, но не мог противиться своему эгоистичному желанию. — Можешь обнять меня? Чан улыбнулся уголком губ и кивнул, медленно притягивая его к себе, давая возможность растаять в своих объятиях. Руки Чонина против воли вцепились в толстовку Чана, ему захотелось расплакаться, как маленькому ребенку, но он сумел сдержаться. Возможно, скоро ему станет легче контролировать это, и тогда, даже наедине с Феликсом, не ощущая ничего, кроме боли, он сможет подавлять слёзы и оставаться безразличным ко всему, что происходило с ним. В эти моменты он будет вспоминать то, как запредельно спокойно чувствовал себя в руках его старшего брата. — Буду считать это ответом на свой вопрос. Чонин фыркнул, прижимаясь еще ближе, хотя расстояния между ними и так почти не осталось. Он был готов раствориться в этом тепле, что было между ними, хотел, чтобы Чан позволил ему это сделать. Позволил исчезнуть и почувствовать столь желаемое спокойствие. Пусть и ненадолго, ему больше не хотелось сбежать, не хотелось причинить себе отрезвляющую боль, которая заставит забыть о том, что он сделал. — Я люблю, когда ты меня обнимаешь, — Чонин сказал это очень тихо, но Чан всё равно услышал и улыбнулся, неожиданно обжигая дыханием его шею. — У меня есть кое-что для тебя. Нехотя отстранившись, Чонин взял свой рюкзак и выудил из него пакет, наполненный снеками из ближайшего магазинчика. — Это что, взятка? — Чан наигранно нахмурился, с интересом рассматривая яркие этикетки. — Я бы и без этого разрешил тебе остаться. Возьму это. — Так и знал, — улыбнулся Чонин, чувствуя странное удовлетворение, что почему-то он прекрасно помнил о том, что именно предпочитал Чан. Он боялся, что своим появлением отвлёк Чана от важных дел, но даже если это было и так, то он не подал виду. Они провели вечер как давние друзья, будто бы между ними не было условности в виде возраста или того, что Чан всё ещё был для Чонина репетитором. Когда эпизод очередного шоу подошёл к концу, Чан молча встал и вышел на балкон, и Чонин, сам не зная почему, последовал за ним. Облокотившись о перила, Чан смотрел куда-то вдаль, и его взгляд почему-то показался Чонину потерянным и немного грустным. Встав рядом, он попытался смотреть туда же, куда и Чан, выискивая то, что так резко изменило его настроение. Город с такой высоты казался ненастоящим. Огней было невероятно много, и все они то появлялись, то исчезали, словно маленькие вселенные в чёрной густой темноте. — У нас нет балкона, — Чонин натянуто улыбнулся, чувствуя необъяснимый дискомфорт в солнечном сплетении. Ему просто хотелось прервать эту тишину любым способом. — А окно в моей комнате выходит на стену соседнего дома. Чан кивнул, поджав губы. Его взгляд на мгновение задержался на костяшках пальцев Чонина, покрытых коркой крови, но ему хватило такта не спрашивать больше того, что он уже спросил. Чонин с облегчением выдохнул от осознания, что ему не придётся выдумывать на ходу очередную ложь. — Замёрз? Он действительно пришёл только в футболке и лёгкой спортивной куртке, которые ни капли не согревали. Других вещей у него с собой попросту не было. Чонин дернул плечами, чувствуя, как по его коже в очередной раз пробежали мурашки. Возвращаться в комнату и ждать Чана в одиночестве ему не хотелось, поэтому он стоял, схватившись за перила, и старался совладать с дрожью от холода. — Держи, — Чан улыбнулся, и одним рывком стянул с себя толстовку, беззаботно отдавая её в руки Чонина. — А ты? — Чонин раскрыл рот, растерянно смотря на Чана. Слава богу, под толстовкой у него была надета майка, иначе Чонин точно не нашёл бы себе места от смущения. Быстро надев толстовку на себя, он почувствовал приятное чужое тепло от ткани и невольно улыбнулся, чем рассмешил Чана. К нему снова вернулось его обычное состояние, грусть пропала из его взгляда, но те мгновения, когда Чан был чем-то опечален, впечатались в мозг Чонина надолго. Ещё какое-то время они молча смотрели на ночной город, но Чонин не мог ничего с собой поделать, и его взгляд то и дело оказывался на Чане. На его сильных руках, на его лице, которое было расслабленным, но в то же время задумчивым. Да, ему казалось, что Чан с Феликсом не были похожи ни капли, но присмотревшись, Чонин наконец-то начал замечать какие-то общие черты в их внешности. Он думал, его это оттолкнёт, но ему было всё равно. Как человек, Чан был абсолютно другим. Чан отдал ему свою кровать, устроившись на матрасе на полу. Он заверил Чонина, что ему не стоило волноваться по этому поводу, но ещё какое-то время уколы совести не давали ему сомкнуть глаз. Чонин проснулся раньше Чана, и впервые за долгое время его пробуждение было естественным, не спровоцированным очередным кошмаром. Впопыхах собрав вещи в рюкзак, он тихо вышел из квартиры, надеясь, что если кто-то ещё и был в доме, то он никого не побеспокоил. На часах было десять утра, когда он вернулся домой. С облегчением выдохнув, что не наткнулся ни на кого из родителей, Чонин прошмыгнул к себе в комнату и упал на кровать. Он дал себе еще час на то, чтобы отдышаться и попытаться прийти в себя после того, что сделал. Ему предстоял насыщенный тяжелый день, и его мигом вернувшееся нестабильное состояние надо было успокоить хотя бы на какое-то время. Сложив руки на груди, он с улыбкой вспоминал свой самый спокойный вечер за чёрт знает сколько недель. Он уже и забыл каково это — не чувствовать груз вины за свои поступки, не ощущать отвращения к себе, а просто наслаждаться общением с кем-то. «О, чёрт», — Чонин опустил взгляд, понимая, что всё это время был в толстовке Чана. Прикрыв лицо руками, он чувствовал, что был готов провалиться под землю. Ему нужно было вернуть вещь как можно скорее, как бы уютно он себя в ней ни чувствовал.***
Чонин широко раскрыл глаза, тяжело дыша, словно он пробежал несколько десятков кругов по стадиону. Он бы хотел, чтобы виной его пробуждения был кошмар, один из тех, из-за которых он просыпался в холодном поту. В последнее время у него было много таких снов, в которых было невообразимое количество крови, дурацких цветов, боли и бесконечного чувства вины. Но в этот раз сон был совсем другим, и вместо вины Чонин чувствовал, как горячий стыд расползался по его коже, словно чума. — Блядь, серьезно? — он выругался сквозь зубы и прикусил ладонь, чтобы успокоиться. — Ни за что, чёрт возьми. Чонин был на грани того, чтобы закричать изо всех сил, потому что его злость на самого себя выходила за пределы разумного. Его слегка потряхивало от остатков сна, и он зажмурился, надеясь, что у него получится расслабиться и выкинуть все красочные картинки из головы. Он попытался глубоко и размеренно дышать, но у его тела были другие планы. Как бы он ни старался прийти в себя, всё было бессмысленно. С каким-то ужасающим отчаянием он понимал, что если ничего не сделает с последствиями своего сна, то тут же потеряет рассудок. Его свободная рука бессознательно опустилась к поясу его спальных штанов и он, наконец, коснулся своего твёрдого члена через ткань. — Нет, нет, — тихо простонал Чонин, пытаясь подавить невыносимое возбуждение, но это дало обратный эффект. Его бедра рефлекторно дернулись в ответ на прикосновение, как будто это было не его собственное тело. Это никогда не было так больно и приятно одновременно. Прекрасно понимая, что он был дома не один, Чонин отчаянно пытался не застонать ещё громче, прикасаясь к себе быстрее и жёстче через влажную ткань штанов. Он прокручивал в голове этот дурацкий сон, из-за которого проснулся так рано, и больше не мог себя контролировать. Картинки появлялись в его голове одна за другой, подгоняя оргазм ещё быстрее. Он кончил в штаны с тихим возгласом, закрыв рот рукой, чтобы никто в квартире не смог услышать его. — Нет, этого не может быть, — Чонин судорожно вздохнул, чувствуя резкую слабость во всем теле. Он медленно повернулся к прикроватной тумбочке, чтобы взять свой телефон. Часы показывали только 7 утра, и у него ещё было достаточно времени, чтобы поспать, прежде чем его разбудит мама. Выходные не означали, что он не должен был заниматься домашней работой. Но вместо того, чтобы отключиться, он смотрел в потолок, отчаянно пытаясь игнорировать ощущение влажной липкости в штанах и непрекращающиеся мысли о глупом сне. Он провел день как обычно, занимаясь обыденными делами на автопилоте. К вечеру его семья решила пойти на прогулку, но Чонин притворился слишком уставшим, чтобы никуда не идти. Его не покидало ощущение, что безопаснее будет остаться дома. Минуты в одиночестве тянулись бесконечно. Он лежал на кровати, медленно вдыхая свежий запах кондиционера от чистого постельного белья. Слава богу, сегодня был день стирки, и никто не задавал ему вопросов о грязной одежде и простынях. Воспоминания об утреннем инциденте пронеслись по его телу прямо к его члену, моментально превращаясь в жар возбуждения. Чонин выругался, пытаясь отвлечься, но это было бесполезно. Он закрыл глаза, невольно вспоминая свой сон. Тот по-настоящему страшный сон, в котором его трогали с невероятной нежностью, в котором ласковый шепот говорил ему комплименты, опаляя кожу горячим дыханием. Сон, в котором его целовали и трахали так хорошо, что даже там перед его глазами всё расплывалось от удовольствия. Сон, проснувшись после которого, он будто бы всё ещё мог чувствовать руки на своем теле, губы на шее и плечах, член в своей заднице, двигающийся уверенно, быстро, необъяснимо приятно. Он не был удивлен, что у него снова встал. Чонин прикусил нижнюю губу и дотронулся до своего члена, немедленно застонав. Он хотел одёрнуть руку, но вместо этого снова провел по выпуклой части своей промежности, раздражающе медленно поглаживая её ладонью. Чонин знал, что он извращенец, он был отвратителен сам себе, и хотел расплакаться оттого, каким жалким себя чувствовал. Но больше этого он хотел быть оттраханным так сильно, что это перекрывало любую здравую мысль. Он взял свой телефон, едва понимая, что делает, и когда получил ответ на своё сообщение, почувствовал неожиданное облегчение. Чонин не знал, откуда в нём появилось это странное желание, но даже не успел пожалеть о том, что совершенно импульсивно решил написать Феликсу. Он не мог объяснить самому себе, почему это сделал, но он не хотел думать об этом. Всё, что ему было нужно — забыть обо всём, что так мучило его. — Соскучился? — Феликс ухмыльнулся и бесцеремонно зашёл в квартиру Чонина, раздеваясь на ходу, словно ему не терпелось приступить к тому, ради чего он пришёл. Ради чего Чонин позвал его к себе тогда, когда они не должны были видеться. Чонин внимательно следил за каждым движением Феликса, как он без тени смущения рассматривал его квартиру, а затем медленно повернулся, и на его лице расцвела довольная улыбка. — Мы одни? Чонин растерянно кивнул, чувствуя, как его ладони вспотели от волнения и предвкушения. Он обхватил себя руками, с ужасом понимая, как сильно ему хотелось, чтобы Феликс коснулся его, чтобы помог справиться с возбуждением, которое до сих пор никуда не исчезло. Заставил отвлечься и почувствовать хотя бы немного того же, что происходило с ним в его сне. — Это толстовка Чана? Господи, сними её немедленно, я не хочу трахать тебя, пока на тебе одежда моего брата. Вцепившись в низ толстовки, Чонин никак не мог решиться снять её, то ли оттягивая неизбежное, то ли не желая расставаться с вещью, чтобы позлить Феликса. Зайдя в комнату, он боялся повернуться к Феликсу лицом. Ему не хотелось смотреть на него. Нехотя стянув с себя толстовку, он бросил её на кровать, и затем, сняв остальную одежду, молча ждал указаний. — Ложись на живот, — низким голосом сказал Феликс, выдавая собственное возбуждение. — Я собираюсь трахнуть тебя так хорошо, что ты забудешь о Хёнджине. Чонину захотелось рассмеяться, но он сдержался. Ему не было нужды выбивать мысли о Хёнджине из головы, потому что причиной написать Феликсу был не он. Послушно сделав всё, как сказал Феликс, он прерывисто дышал, нетерпеливо дергая бедрами. Его член молил о разрядке, но Чонин боялся прикоснуться к себе, потому что это всегда делал Феликс. В этот раз боль казалась намного меньше, а может быть Феликс был более внимателен и аккуратен. Его пальцы с лёгкостью скользили внутри Чонина, старательно растягивая его. — Что тебя так гложет, лисёнок? Ты вдруг стал таким чувствительным, таким нуждающимся в моём внимании, — с легкой издёвкой пробормотал Феликс, прижимая его к кровати всем своим весом. Остатки смазки с отвратительным звуком оказались выдавлены из упаковки на промежность Чонина, и он тихо выругался сквозь зубы, ощущая неприятный холод. — Просто сделай уже что-нибудь, — рявкнул он, чувствуя, как у него начала кружиться голова, будто ему не хватало воздуха. Возбуждение пульсировало в его теле, словно он был одержим. Да, он и правда нуждался во всех видах внимания к себе, но, более того, это была необходимость утолить неконтролируемое желание, снова почувствовать уже позабытую смесь боли и удовольствия. — Ты всё ещё слишком узкий, — пробормотал Феликс, медленно вставляя в него член. Его горячее дыхание коснулось позвонков на шее Чонина, заставив его задрожать. Он приподнял зад в бесполезной попытке облегчить процесс, но это не помогло. — Расслабься, лисёнок, это должно быть приятно нам обоим. Чонин саркастично хмыкнул, а затем потерял способность дышать. Боже, ну почему это снова было так больно? Феликс двигался быстрее, чем в прошлый раз, сжимая ягодицы Чонина так сильно, что причинял ему ещё большую боль. — Каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе, наступает момент, когда ты выглядишь так, будто я делаю что-то плохое, — шепот Феликса обжигал кожу, проникал под неё, заставляя вздрагивать от каждого слова, словно от прикосновения раскаленного металла. — Не ври мне, я вижу реакцию твоего тела, я знаю, что тебе нравится то, что я делаю с тобой. Чонина передёрнуло от этих слов, оттого, каким голосом они были сказаны. Ему хотелось сбежать, и, одновременно с этим, окончательно забыться, и он остался, полностью отдаваясь во власть Феликса. Чонин так отчаянно цеплялся за него и близость с ним, но получив её, ощутил лишь пустоту и разочарование. Всё, что происходило между ними было механическим, без единой капли искренних чувств. У каждого была своя выгода, но Чонин едва ли мог понять, что именно получал от их связи, кроме призрачной безопасности от того, что все узнают правду о том, что он сделал. Феликс не пытался повернуть его и сменить позу, их обоих устраивало не смотреть на лица друг друга. Чонин закрыл глаза, чтобы полностью потеряться в ощущениях. Его лицо было зарыто в подушку, и это было ещё одним счастливым совпадением, потому что так Феликс не мог слышать его стонов. По крайней мере того, насколько громкими и болезненными они были. Каждое движение заставляло его вздрагивать, Чонин рвано дышал, ощущая запах одеколона Чана от толстовки, которая лежала прямо у его головы. Это был первый раз, когда он почувствовал себя хорошо, потому что наконец-то смог мысленно вернуться к прошедшему утру, к своему проклятому сну, в котором владелец этой толстовки трахал его точно так же. Ощущения были почти те же, и Чонин полностью забыл, где он находится. Член Феликса в его заднице снова двигался слишком медленно, и это было несравнимо с тем быстрым и жёстким сексом из его сна, но это не имело значения. Если Чан из его сна мог трахать его жёстко, он мог трахать его и медленно, как это делал Феликс. Чонин больше не мог отличить, были ли эти поцелуи на его спине, плечах и шее настоящими, или окончательной галлюцинацией. Всё о чем он мог думать в тот момент — как запредельно хорошо ему наконец-то было, когда его грязный сон в искаженном виде воплотился в жизнь. Чонин пошевелил бедрами, неосознанно касаясь возбужденным членом скомканного под ним одеяла. К чёрту, если Феликс хотел снова довести его до оргазма руками, Чонину было нужно контролировать хоть что-то в своём теле. Он продолжил тереться членом о ткань, и «Стоп» в его голове быстро сменилось на звучащее вслух «Ещё», заставляя Феликса сдавленно рассмеяться и продолжить покрывать каждый доступный ему изгиб спины Чонина поцелуями. Стыд разрастался в груди Чонина с каждым словом, но он больше не мог себя контролировать, ему было наплевать. Из всех людей только Феликс видел его настоящим, уязвимым, и прятать эмоции, рвущиеся наружу, не было необходимости. Ему нужно было лишь прикусить язык тогда, когда с его губ срывалось чужое имя. Он кончил, едва касаясь себя, и даже не заметил, когда Феликс кончил следом. Снова ничего не имело значения. Чонин чувствовал себя использованным и грязным, но в то же время остатки удовольствия всё ещё были с ним. Он лежал уткнувшись лицом в толстовку Чана, покрывая ткань своей слюной и потом. Когда был день стирки? Ах, да. Придётся оставить толстовку себе ещё ненадолго. Феликс почти никогда не проявлял к нему нежность после близости, заставляя Чонина уйти, или наоборот оставляя его в одиночестве. Но сейчас они были не у него дома, и даже не в раздевалке стадиона, и почему-то Феликс не спешил уходить. Устроившись рядом, он лениво поглаживал Чонина по спине, обводя пальцами каждый позвонок. — Чонин, я хочу, чтобы ты признался ему. Хмыкнув под нос, Чонин медленно обернулся, надеясь увидеть ухмылку на лице Феликса, но тот был серьезен как никогда. Он не знал, что сказать, все слова мигом вылетели у него из головы. Почему сейчас? Почему он вообще должен был признаваться в том, что нужно было сохранить в тайне и забыть? В глубине души он понимал, что не сможет вечно прятаться и делать вид, что ничего не скрывает от Хёнджина. Сможет ли он вообще находиться рядом с ним теперь, когда тот наконец-то получил свои взаимные чувства? Мысль о том, что ему придётся смотреть на то, как расцветают отношения Хёнджина и Минхо была невыносима. — Ты даже не любишь его по-настоящему, очнись. Ведь тогда у тебя тоже была бы ханахаки. Чонину хотелось наброситься на Феликса, ударить его по лицу, лишь бы стереть его самодовольную ухмылку. Но он едва мог сдвинуться с места, потому что понимал, что Феликс был прав. Его чувства были ревностью, завистью, чем угодно, но не тем, что испытывал Хёнджин к Минхо. Он был обижен и расстроен, ему хотелось защитить Хёнджина от боли и чувств, но его способ оказался настолько ужасным и неправильным, что теперь он не имел права делать вид, что всё в порядке. Он не должен был даже смотреть в их сторону. — Но если я им расскажу, тебе больше будет нечем меня шантажировать, — растерянно ответил Чонин, дергая самого себя за влажные от пота волосы. Он ненавидел то, что Феликс с ним сделал, ненавидел себя за то, что согласился на это. Но всё, что происходило между ними, было его спасательным кругом, его оправданием. И теперь Феликс неожиданно вырвал его из этой лживой безопасности, что его ужасный поступок никогда не раскроется. — А ты хочешь продолжить то, что было между нами? — Феликс игриво улыбнулся и обхватил лицо Чонина руками, заглядывая ему в глаза, сталкиваясь с его потерянным взглядом и подступающими слезами. — Мне надоело мучить тебя и смотреть на твои бесконечные слёзы. Прикосновение Феликса было нежным и каким-то трепетным, но Чонину хотелось вырваться из его рук, и как можно быстрее вышвырнуть его из своего дома. — Почему ты не расскажешь им сам? Почему не выдашь меня? — Потому что это только твоя ответственность. Феликс пожал плечами и наконец-то отстранился. Он оделся за считанные минуты и ушёл, даже не попрощавшись. Чонин так и остался лежать на кровати, ни капли не беспокоясь о том, что постельное белье было снова грязным, а из одежды на нем не было совсем ничего. Если кто-то войдет в его комнату без стука, то увидит не самое приятное зрелище. Ему было страшно, но он понимал, что ему и правда было нечего терять. Он задолжал Хёнджину эту правду, даже если после этого он окажется сломленным окончательно.