***
— Не понял. Где Кавех? — Да у меня дома, уснул вот. Н-да, его синякам под глазами не позавидуешь, — Фарузан слышит учащённое дыхание по ту сторону провода. — Включай слух: через два часа ты обязан стоять под моей дверью с коробкой молочных конфет и пачкой чипсов с крабом. Отговорки не принимаются. Аль-Хайтам сбрасывает звонок. Сердце норовит сломать рёбра, что защищают его, а голова вдруг закружилась. С Кавехом всё хорошо. Теперь всё в порядке, и он никому не позволит это изменить. Как только перейдёт порог квартиры Фарузан, не сможет боле слепо верить словам возлюбленного о том, что тот в порядке: отныне их ждут долгие осторожные разговоры. Коллеи, с которой аль-Хайтам успел связаться за эти дни, не против совместных посещений сессий. Сказала, что так будет даже лучше для них обоих. Аль-Хайтам тяжело вздыхает, залпом допивает смузи и встаёт из-за стола. Нужно собраться. Внешний вид потерял свою презентабельность: волосы расчёсывались дня два назад, мылись примерно тогда же. Домашнюю одежду давно пора закинуть в стирку, но сил всё не хватало. Дни, в которые аль-Хайтам был всецело оторван от Кавеха, сказались на питании, качестве сна и эмоциональном состоянии. Если кто скажет, что фундамент жизненной стабильности дал трещину, не согласиться будет почти невозможно. Но споры по такому вопросу излишни: аль-Хайтам и правда пережил не лучший период, который не сравнится с тем днём, когда он в ночи поднял Кавеха с асфальта и привёз к себе домой, однако и тут удалось прокатиться на неплохих таких американских горках. Всё упомянутое отныне не имеет значения.***
Шум и шорохи, источник которых сонному мозгу не найти, тщательно пробираются к постели спящего. Почему им взбрело в голову будить Кавеха, который впервые за несколько дней действительно смог, а главное, захотел поспать? Фантазия рисует неизвестные учёным образы сквозь черноту, и решение перевернуться на бок кажется самым гениальным. Да ему за него премию должны обеспечить! Сладко чмокнув губами, Кавех отталкивается ногой и лениво перемещает себя на левый бок, скручивая спину креветкой. Но спокойствие ему только снилось: лоб во что-то упирается, и это явно не подушка. Недовольный фырк превращается в сладкий зевок. От такого напряжения челюсти на глазах скапливается совсем чуточку слёз. Ох уж эта сонная беззащитность пред всей Землёй. Это что-то, с чем соприкасается его лоб, еле заметно двигается, кладёт руку на волосы. Тепло и хорошо. Прямо как рядом с Хайтамом. Точно… Нет, это не может быть он! Кавех не успевает расскрыть глаза, как по голове прилетает не сильный, но ощутимый подзатыльник. — Вставай, бездельник! Злоупотреблять моим гостеприимством не позволю. Сейчас будем вместе готовить ужин. — И пускай поведение Фарузан может показаться кому-то странным, Кавех во все тридцать два улыбается. Оставшись один, он кое-как с кряхтением и вздохами садится. Одеяло висит на плечах, пока по комнате разносится сладкий зевок, обещающий скорое продолжение сна. Так тяжело держать веки, словно это и не веки вовсе, а два театральных занавеса, а Кавех — хлипкая конструкция. Вся эта усталость и сонливость создаёт домашний уют. В квартире у подруги нет страха встретиться с карими глазами, которые вызывают отвращение и ужас, нет острых запахов, которые стали неприятнее вони от мусорок. А у Фарузан пахнет чистым постельным бельём и лавандой. Кавех в который раз утыкается носом в пододеяльник и наполняет лёгкие бесплатным покоем. Пора вставать, иначе второго подзатыльника будет не избежать. Выйти из комнаты оказывается не так уж и легко. Тело ноет, его ведь вырвали из сна раньше желаемого. В оставленные у кровати белые пушистые тапочки заползают ноги, плечи и руки закрываются спортивной кофтой синего цвета — у Фарузан дома всегда прохладно, уж очень она ценит свежий воздух. Окно в спальне Кавех закрывает, потому что планирует вернуться сюда сразу после ужина. Ему всё равно на то, что подруга может выгнать на ночь в зал. Он твёрдо решил провести ночь в её объятиях, даже против воли девушки. Кавех лениво вытекает из комнаты и направляется прямиком в ванную. Слипшиеся после сна глаза почти не видят, так что их нужно поскорее промыть. Холодная вода, помимо очищения кожи, будоражит, приводит в чувства. В отражении на него смотрит растрёпанный, с синяками под глазами и грустным взглядом, Кавех. Чужой, непривычный глазу, но всё это — последствия возвращения к Марсаду. Вновь накатывают грустные мысли, но он потряхивает головой и повторно умывается. Никакой грусти, пока он у Фарузан дома. Аль-Хайтам приехал через два часа, как и условились. Его встретили не особо радушно, но с удовлетворением от сдержанного обещания. Он видел спящего Кавеха. И его сердце закололо от радости и боли за спящего в позе креветки котёнка. Его заинтересовало, что же снится этому комочку тревожности. Он даже сумел присесть рядом, невесомо коснуться золотых волос, да так, чтобы не разбудить. Его Кавех наконец-то в безопасности. Рядом с ним. И Фарузан, конечно же. Он почти всё время читал. И думал. Много думал, что же скажет, как сдержит себя в руках, чтобы не наорать за такое исчезновение и возвращение к абьюзеру, который наверняка снова не отстанет какое-то время. Угрозы, налёты на квартиру, подстерегания на улице… Это сильно ударит по психике Кавеха, но аль-Хайтам отныне будет ещё ближе. Даже если тот будет снова отталкивать. После разговора с Коллеи, который можно назвать сессией, у него по полочкам разместились факты, прежде лежавшие в отделе сплошной теории. Он знает, что своё поведение нужно менять, что он уже двигается в нужную сторону, даже несмотря на периодические срывы. Но без недопониманий никак, покуда сам Кавех не научится открыто говорить, что думает и чувствует. — Никогда не перестанешь быть книжным червём? — Фарузан, которая вышла из кухни с кружкой кофе, плюхнулась на диван рядом. — Что читаешь хоть? — Виктора Гюго. У тебя же на полке и взял. — Фарузан лишь отмахнулась, мол, не следит, что там у неё стоит. Есть у девушки тенденция совершать спонтанные покупки, про которые потом даже не помнит. — Да-да, очень интересно. Может лучше про Кавеха поговорим? Ты на мне отрепетируешь. Небось сидишь и в облаках витаешь. — Нет. — Немногословно. Но что ему сказать, если она права? Ни малейшего понимания о том, что и как говорить. — Оке-е-ей, тогда сам и разбирайся. Ты его хахаль, не я. А жаль. В общем, — Фарузан встала и двинулась в направлении ванной. — Я вас потом запру в квартире и уйду гулять. Когда вернусь, вы должны уже быть готовы регистрировать брак. Я образно. Бля, короче: миритесь и совоку… — Фарузан. — Всё-всё, молчу. Что-то я расшутилась. Но моё предупреждение более чем серьёзно. — Аль-Хайтам??? — Кавех оттолкнул не успевшую зайти в комнату подругу и вбежал в зал. — Ты…что ты тут… — Здравствуй, — и сердце забилось быстрее. Книга закрывается и ложится рядом. Мужчина поднимается. — Рад тебя видеть. Кавех не знает, что сказать. Он в ступоре: всё тело свело одной большой судорогой, язык потяжелел, а мозг отказался работать. Перед ним совершенно неожиданно стоит аль-Хайтам. А хотел ли, хочет ли Кавех столь скоро с ним видеться? Вновь просить уйти или положиться на Фарузан, которая наверняка и подстроила это. С одной стороны, он знает, что бежать от проблемы — больше не вариант. Но с другой, он боится. И это чистой воды страх, связанный из ниточек стыда за всё своё поведение, характер, поступки. — Привет, — Кавеху как будто больно говорить: настолько сильно в горле пересохло, потому слово звучит с хрипотцой. — Не ожидал… увидеть тебя здесь. — Это я его позвала, не беспокойся, — Фарузан подхватывает под руку потерянного друга и тащит на кухню. — Идём, покормлю тебя. А ты тут сиди, читай. На кухне пахнет горячим мясом и куркумой. Нотки второго аромата навевают воспоминания о том, как однажды Аль-Хайтам готовил ему точно такое же. Погодите… а не сделал ли он это повторно? Или, может, рецепт подруге дал? Кошмар, его всю жизнь будет окружать только одно имя, которое Кавех хочет произносить беспрестанно, но права на это не имеет. Не имеет, не имеет, Коллеи бы давно прибила мухобойкой, слышала бы она чужие мысли. — Чай, кофе или что покрепче? — Фарузан начала хозяйничать на кухне, пока Кавех с потерянным лицом опустился на стул. — Ты зачем его позвала?! — он вдруг негромко стукнул кулаком по столу и бросил на подругу взгляд полный недоумения . — Как зачем? Ты ещё спасибо мне скажешь, а сейчас пей свой мерзотный кофе без сахара и иди к нему, — она уже было вышла, но резко остановилась с поднятым вверх пальцем. — Ах да, в ящике чипсы. — С крабом? — Глаза рубинами загорелись в моменте. — С крабом. — На последок она всё же мягко улыбнулась, не в силах противостоять такому милому, домашнему Кавеху. Аль-Хайтам не стал читать по указанию Фарузан. Он взял в куртке пачку сигарет и вышел на балкон, прикрыв за собой дверь — ведь не у себя дома. Курение помогает привести мысли в порядок. Густой дым обволакивает легкие, он же выдыхается через рот и летит растворяться в воздухе вместе с переживаниями и домыслами. Дым красив: его незамысловатые узоры можно рассматривать вновь и вновь, особенно когда он переливается в лучах заходящего солнца. Но сейчас сумерки, никакого света не планируется часов до 7 утра. Только тьма, которая постепенно настигает город, укрывает его, перекрывая доступ к небесному светилу. Так бы сказал кто-то вроде Кавеха, поэтично и складно. Но точно не аль-Хайтам. Когда курение становится пагубной привычкой, жизнь приобретает новые оттенки: появляется уверенность в том, что всегда можно зажечь сигарету и отпустить заполонившие голову мысли, выдохнуть их и на время полностью расслабиться. А в моменты тревог она отлично помогает сконцентрироваться. По крайней мере, так происходит у аль-Хайтама. Дым клубами разлетается по сторонам, последние его сгустки отправляются в конечное и не долгое, но такое красивое путешествие. — Чао, бамбино. — Фарузан машет рукой и закрывает входную дверь. Слышится, как проворачивается ключ на два оборота. Кавех выходит из кухни с пачкой чипсов в руках. Запах наверняка спугнёт аль-Хайтама, и появится время обдумать ситуацию и план дальнейших действий. Если подруга решила таким образом решить проблему, то стоит довериться. Да и интересно, какие эмоции чувствовал влюблённый в него аль-Хайтам, что делал или не делал. Потому он лебедем скользит к дивану, видя, что второй гость курит на балконе. Супер, запах краба успеет пропитать гостиную. Почему Кавех хочет остаться один? Всё банально просто: он до сих пор не проснулся, а разговор в таком состоянии не принесёт нужных результатов. Он получится скомканным, иррациональным, так что необходимо дождаться действия кофе и съесть любимые чипсы. — Я даже на свежем воздухе чувствую эту вонь, — аль-Хайтам возвращается с улицы и, сведя брови, смотрит на Кавеха. — Мог хотя бы из уважения потерпеть. — Не мог, они мне жизненно необходимы. — И в момент расцветает улыбка. На душе становится тепло от одного только бурчания, которое когда-то стало неотъемлимой частью будних дней. Услышать его вновь равносильно возвращению в период стабильности, воцарившейся после выхода из депрессии. — Какой ты бездушный. — Хмыкает аль-Хайтам. — Я то бездушный?! А сам? Сам-то вообще душу свою видел? Вот и я нет. — Кавех показательно отворачивается и пересаживается на другой край дивана. — Тебе просто не дано её увидеть. Архитекторы видят только чертежи. Признай, что они тебе во влажных снах снятся. Как же Кавех сейчас счастлив. Его переполняет по-детски дурацкая злость, он не чувствует пропасть между ними, прямо как было раньше, во время учёбы. Тогда они могли быть просто Кавехом и аль-Хайтамом, жить и наслаждаться друг другом безо всяких третьих лиц и проблем. Эта ностальгия провоцирует несколько слезинок, которые, конечно же, никто не видит. Они успешно стираются тыльной стороной ладони. Она оказывается липкой, потому что тёрлась об пачку, и поэтому Кавех громко вздыхает. — Уже признал своё поражение? — Хайтам садится рядом и всё время неотрывно смотрит на затылок, повёрнутый к нему. — В твоих влажных мечтах — может быть. Аль-Хайтам усмехается в кулак. Наконец-то с ним его Кавех, такой знакомый, спокойный и со своими шуточками. Их динамика — это нечто. Можно смеяться со слезами на глазах, поливая друг друга не всерьёз, при этом зная, как они дорожат друг другом. — Зачем ты вернулся к нему? — Ну вот, настало время поговорить. — Почему тебя это интересует? — Кавех поник и почти выпустил иголки. — Так нужно было… — Почему не позвонил мне или Тигнари? Тебе наверняка было плохо, так зачем такой решительный и глупый шаг, который мог стоить тебе жизни? — Марсад не такой! Ты не понимаешь… — Он чокнутый, Кавех, — Хайтам перебивает, не желая слушать ничего от жертвы абьюза, так и не сумевшей полностью отойти. А ещё он ревнует, и очень сильно. — Ты не можешь знать, что у него в голове. Уже забыл ту ночь, когда я забрал тебя? В каком состоянии ты был, помнишь? А вот я хорошо помню это. — Хватит… — сквозь зубы, — хватит напоминать мне об этом из раза в раз! Я не тупой и отвечаю за свою жизнь сам! — Теперь уже он повёрнулся лицом к собеседнику. — Ты вечно вспоминаешь один несчастный случай, ставишь мне его в укор! Думаешь, я сам не ругаю себя за свои действия? Да я места себе не нахожу, не знаю как поступать, как жить! Прекращай, иначе я никогда больше не посмотрю на тебя. Аль-Хайтам слушал молча, уставившись в злые глаза. Таким Кавеха видеть ещё не доводилось. Наконец-то он раскрылся, выдал свои мысли и эмоции именно ему. Наконец-то… Пусть это и начинается не на самой лучшей ноте, появилась вера в развитие и продолжение отношений. Понадобилось ещё некоторое время на то, чтобы переварить слова, вспомнить наказы Коллеи. — Я не хочу тебя обидеть. Просто мне тяжело всегда пытаться понять тебя. Пожалуйста, попробуй и ты встать на моё место, прошу. Нам надо понять, как жить дальше. — Кавех кладёт ладонь на плечо Хайтаму. — А я не хочу тебя потерять. Но снова сорвался, — он, в свою очередь, подпирает лоб рукой. — Коллеи сказала не допускать этого. Я даже почти что сессию с самим собой провёл, но… — Стоп, ты ходил к Коллеи? — последнее слово намеренно выделено интонацией. Признаться, подобного не ожидал. — И это… чтобы лучше меня понять? Ты ведь ненавидишь мозгоправов. Аль-Хайтам смотрит в самую душу. Сейчас именно тот момент, к которому они так долго пробирались сквозь заросли во время, когда солнце скрыто за густой пеленой тьмы. Им давно пора понять, какое значение они придают друг другу, чего хотят в ближайшем будущем видеть, с кем быть, а с кем расстаться. И, пожалуй, это касается всех сфер жизни в целом. У Кавеха просела рабочая деятельность, у Аль-Хайтама новая зависимость — никотиновая. Так продолжаться не может — давно пора принимать решения. И без того отложили их дальше некуда. Даже кота тянуть не за что — всё оттянули. Проблема в том, что всю ответственность за разговор каждый перекладывает на плечи другого. У Кавеха сводит сердце от распирающих его эмоций, у аль-Хайтама при взгляде на тревожного Кавеха это же сердце замирает, прогоняя возможность трезво размышлять. А сердце это у них одно на двоих. Горячее, пылкое, страстное, наполненное всеми возможными впечатлениями и их общими воспоминаниями. Они — одно целое, как бы кто ни старался опровергнуть эту догму. — Я хочу лишь одного, — аль-Хайтам тянется к запястью того, кого не знает кем и считать, аккуратно берёт его и подносит к губам. — Чтобы тебе стало легче. И ради этого я готов меняться. Но при одном условии: ты тоже будешь. — Я… я хочу быть рядом с тобой. — Тогда давай поговорим. — Сначала я выскажусь, — Кавех нежно гладит большим пальцем тыльную сторону запястья, которая с такой же нежностью держит его руку. — Мои поступки часто были импульсивными, я поддавался ложным эмоциям и задевал, даже обижал тебя. Но я этого не хочу, понимаешь? Не хочу видеть тебя грустным, но при том хочу видеть тебя каждое утро. Ради этого я готов ходить к Коллеи гораздо чаще, готов на долгие разговоры ради прояснения отношений между нами и… — Кавех, — аль-Хайтам опускает лоб на его плечо, перебивает и начинает сам. — Ты не плохой человек. Ты просто тот, кому, к несчастью, пришлось пройти через тяжёлый опыт, вот и всё. Друг для друга мы будем работать вместе и самостоятельно. Я тоже хорош: сколько раз бросал тебя, не пытаясь разобраться в ситуации? Уж точно не единожды. Мы оба хороши, со своими замашками, но мы справимся. Ты мне веришь? — Я верю тебе, Хайтам. — Кавех вдруг дёргается, накрывает чужое лицо ладонями и тянет к себе. Такой долгожданный для обоих поцелуй наконец происходит: аль-Хайтам зарывается пальцами в густые волосы, пока Кавех отчаянно старается не заплакать и ни на секунду не отдаляться от губ. Целуют оба аккуратно, но в том скрыта огромная порция любви, заправленная нежностью и смирением. Смирением с тем, что обоим предстоит тяжёлый труд, который может затянуться не на один месяц. Кавех перебирает губы своими, целуя развязно и мокро. Однако в этом не кроется никакой подтекст — он просто устал. Аль-Хайтам придерживает за спину своего любимого, который и душой и сердцем отныне только с ним. Вместе им по силам абсолютно всё. И покуда так будет, ни один другого не отпустит. Время близилось к одиннадцати вечера, когда в проёме входной двери появилось счастливое лицо Фарузан и зелёные ушки Тигнари. В квартире царила полная тишина, которая напрягала высокочувствительные локаторы валука-шуна. Он с тревогой глядел на подругу, всё ещё не веря в хороший исход происходящего, но та лишь улыбалась и рукой показывала пройти в гостиную. — Они точно там. — Шепчет девушка и с победой в глазах первая снимает обувь. А они и правда там, уставшие после эмоционального разговора и уснувшие в объятиях на диване. Они обсудили многие ситуации, которое тревожили их сердце и не давали покоя. Разобрались в причинах тех или иных поступков, за которые на плечи давила скопившееся чувство вины. Под конец казалось, что языки отсохли и норовили отвалиться. Но каждое слово внесло свою лепту в их историю, которая совсем скоро начнётся с чистого листа. — Не верю своим глазам, — Тигнари первым входит в комнату и видит сладко спящую парочку. — Они реально рядом лежат или я настолько сильно заработался, что глюки ловить начал? — Твои глюки скорее уж с шутками твоего паренька связаны, нежели с работой. От них с ума сойти — плёвое дело. Тигнари только носом ведёт: к этим подколам привык давно, да и сам понимает, что Сайно — тот ещё юморист. Он находит ответ чуть ли не на каждое слово и каждый раз ждёт позитивную реакцию и хотя бы один смешок. А по итогу получает подзатыльник и громкое цоканье. — Ну какие хоро– — Подъё-ё-ём! Сонная рота, встаём! — Фарузан конечно же не даёт спокойно полежать. — Встречаем гостя и садимся пить чай с тортом. Кавех прекрасно слышит эти бесячие крики, но упорно делает вид спящего человека. Ещё бы, в руках аль-Хайтама ему так тепло и спокойно. Тот наверняка свёл брови к переносице и неодобрительно посмотрел на нарушителей идиллии, судя по телодвижениям. Как же грустно от того, что они в чужой квартире и скоро всё равно придётся встать. Но сейчас Кавех прижимается сильнее и якобы сонно причмокивает. Никуда не отпустит тёплого аль-Хайтама, дождётся, пока Тигнари и хозяйка дома уйдут, чтобы поцеловать снова — по его мнению, это отличный способ подтвердить свои намерения, которые обговорил ранее. — Оставь их, пусть понежатся, да, Кави? — Ох уж этот Тигнари, всё-то он улавливает в лучшем друге. — Да… — Сонно отвечает и хихикает. Фарузан недовольно отводит взгляд, но ничего не остаётся. Хватает под руку валука-шуна и утаскивает на кухню готовиться к чаепитию. Аль-Хайтам запускает пальцы в светлые волосы и с нежностью массирует голову. Он тоже распознал небольшой обман своего будущего парня. Почему будущего? Этим вечером он предложит вступить в официальные отношения, чтобы никто не мог даже смотреть в сторону архитектора. Тот ведь наверняка возобновит рабочую деятельность, будет общаться с людьми разных мастей. Он уже чувствует клокочущую ревность, но абсолютно точно ясно, к кому она обращена. С Марсадом надо будет встретиться и переговорить. — Они ушли? — У Кавеха закрыты глаза, но на всякий случай он спрашивает шёпотом. — Да, можешь больше не притворяться, лис-обманщик, — за свои слова получает слабый удар по плечу, — Да ладно тебе, — он перекладывает руки на талию парня и обнимает. — Доброе утро. — Какое утро, сейчас дай бог семь вечера. — Ммм… мы ведь спали, для нас утро. — Оба улыбаются и сильнее прижимаются друг к другу. — Будь по-твоему, — Кавех поднимает голову и заглядывает в глаза. — Хайтам… можно тебя поцеловать? — Не спрашивай о таком, просто делай. — Но Кавех ничего не успевает предпринять — аль-Хайтам сам берёт его за подбородок и наклоняется. Этот поцелуй начинается лениво, без проникновения языком. Через несколько мгновений ощущается прилив крови к низу живота и мурашки в той же области. Аль-Хайтам сильнее хватает Кавеха за талию и ускоряет движения, запуская язык. Он отвечает, потому что чувствует такую же страсть. Как жаль, что им пора вставать и ничего кроме жадного слияния языками позволить себе нельзя. — Милый, — почти не отрывается от губ, продолжает. — Кави, пойдём. А вечером обязательно продолжим у меня.***
Вечер удался на славу. К ним ещё и Сайно приехал после своей смены. Друзья достаточно давно не сидели вместе. За беседой они обсудили всё, что только можно: работу, новости, пассий Фарузан. Конечно же послушали целый подкаст остроумных анекдотов и поругали Кавеха. А вот Марсада полили самой грязной грязью. Больше всего, что удивительно, на последнюю тему говорил аль-Хайтам. Хотя, ничего странного: его возлюбленного снова унижали и держали на коротком поводке, пусть и всего пару дней. Торт, выбранный Тигнари, понравился всем. Непонятно, из уважения ли к своей паре Сайно, который сладкое не жалует, умял целых два куска, или действительно из-за вкуса. А может, он всем врёт и по ночам опустошает запасы печенья в квартире Тигнари. То известно только последнему. Фарузан же принимала активное участие во всех темах. Кавех тоже не молчал: его состояние, благодаря Хайтаму, значительно улучшилось, даже сонливость отошла на второй план. Да и некогда было ему дремать, к ночи его явно ждёт что-то очень заманчивое. — Спасибо, дорогие мои, — Фарузан стоит в коридоре и не спешит отпускать парней, потому что очень уж скучала по ним и общим посиделкам. Её взгляд погрустнел, но она знает, что отныне всё пойдёт гораздо лучше, ведь Кавех в надёжных и крепких руках. — Это тебе спасибо, — Кавех накидывает куртку на плечи, а Хайтам поправляет её, на что получает милую улыбку. — Ох, голубки. Теперь вы парочки, а я одна — львица-одиночка. Ну ничего, там кое-что наклёвывается. Правда, я её утром прогнала, но ничего, помиримся. Знаю отличный способ. — О Архонты, избавь мои уши от подробностей. — Сайно первым открывает дверь и, кидая на прощание подмигивание, выходит, чтобы вызвать лифт. — Всё, идите, иначе не отпущу и останетесь смотреть со мной научную передачу. Кавеха и след простыл, а вот аль-Хайтам вежливо поблагодарил за приём, спасение Кавеха и все советы, вместе с возможностью переговорить с глазу на глаз. В машине у офисного работника неуютно, потому что есть третий лишний — водитель. Хотелось бы прижаться к владельцу авто, но стыд не позволяет. Зато они держатся за руки и Кавех не чувствует себя одиноко и совсем растеренно. — Куда подвезти вашего друга? — Интересуется мужчина в костюме. — Никуда, мы едем ко мне. — Хайтам предельно серьёзно отвечает, сохраняет лицо начальника, на что Кавех усмехается в кулак. Таким видеть его вполне привычно, но в сравнении с нежным вечерним парнем это кажется забавным. Запах в машинах Кавеху никогда не нравился: от него тошнит и сводит тело, поэтому он всегда ездит на общественном транспорте и очень редко, в экстренных случаях, пользуется такси. Кавех не знает, куда себя деть, потому тупит взгляд в окно, дабы никто из двух других не заметил кислое лицо. Как же сильно его тошнит, даже фантазии о предстоящей ночи в квартире аль-Хайтама не помогают изгнать противное чувство. — Что-то случилось? — Хватка на руке усиливается, а Кавех лишь с улыбкой мотает головой и отворачивается. Нечего портить весь день своими глупостями. И пусть состояние вероятнее всего заметно, озвучить вслух значит ухудшить ситуацию. Квартира аль-Хайтама больше, чем съёмная Кавеха в два-три раза. Этот факт навевает думы об острой нужде в деньгах. А ещё о том, что хотелось бы жить здесь, под боком у объекта его воздыхания. Он окончательно определился со своими чувствами относительно Хайтама: осталось принять их вместе с любовью к себе и пустить в жизнь без боязни и добровольной изоляции. Кавех проходит в центр гостиной, которая совмещена с обеденной зоной и кухней. Светлые цвета в дизайне — ещё одно отличие от его прибежища. Они не раздражают, как раньше казалось, сейчас они веют спокойствимем и комфортом. Кавех разглядывает картины в стиле постмодернизма, которые наверняка стоят далеко не дёшево. Ничего удивительного для того, чья зарплата большая и стабильная. Да и искусство Хайтам любит ещё со времён академии. — Мило тут у тебя. — Как будто впервые, честное слово, — аль-Хайтам, который следовал по пятам, обнимает за талию и целует в шею. — Я хочу продолжить начатое. — А я как будто не хочу. — И Кавех первым прыгает в объятия, прижимается губами, хватается за помятую ткань рубашки. И целует. Так, как давно того хотел, отдавая всего себя, всё своё тепло, нежность и любовь. Именно последнего в нём сейчас хоть отбавляй. Поцелуи не прекращаются: окольцовывают шею, переходят к мочкам ушей, которые Хайтам покусывает. Оба знают о чужом и своём рождающемся возбуждении, неизвестны только допустимые рамки Кавеха. — Хайтам… — он плавится в тепле рук, отдаёт в них вес своего тела и стоит, обмякший, с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. — Давай присядем, мне… тяжело. Ноги не держат. Они переходят на диван, не отлипая друг от друга. Здесь он куда шире, чем у Фарузан. Кавех падает на спину, точнее, его толкают, но тот и не против воцарившегося вида на разгорячённое лицо. Правда недолго приходится любоваться — Хайтам утягивает в поцелуй. Он сразу оттягивает нижнюю губу, вызывая тихий, но протяжный полустон-полувыдох. Горячий язык проникает в рот, скользит по чужому, обвивает его и обводит дёсны и зубы. Его руки заползают под кофту, сжимают пылающие бока. Кавех шумно дышит и в ответ обнимает за спину, сминает рубашку, желая тоже почувствовать жар, исходящий от кожи. Кто из них больше растворяется в объятиях и в очередном поцелуе — неясно. — Ты такой горячий… Сними рубашку. — Только после того, как послушаешь меня, — Хайтам крайний раз целует в области ключицы и отдаляется. — Кави, милый мой, хороший. Ты станешь моим парнем? Полностью моим. Не сказать, что предложение застало Кавеха врасплох. Он ждал его, оно рано или поздно должно было прозвучать. Однако глаза всё равно раскрываются от такой внезапности. Смотрит слегка растеряно, но уже знает, что даст положительный ответ. Конечно согласен, разве может быть иначе? Его очередной белый лист жизни начнётся с самых лучших отношений, о которых он когда-то давно мечтал, пребывая в стенах Академии. Каждый день, встречаясь с аль-Хайтамом, он мечтал признаться в том, что лучше него уже никого себе не найдёт. Так и вышло, пусть Кавех и не сказал в ту пору из-за терзавших сомнений. И самый верный способ закрыть этот гештальт — произнести заветные слова сию секунду. — Конечно, я согласен. Знаешь, лучше, чем ты, партнёра для меня в этом мире не существует. А теперь снимай рубашку, я уже изнываю от желания. — Значит ли это… — строит из себя непонятливого. — Значит. Я хочу тебя. И последние кирпичи между ними рассыпаются в прах. Аль-Хайтам встаёт, подхватывает на руки и несёт Кавеха, который тянется за новым поцелуем, в спальную комнату. Там кровать, она широкая и мягкая. Не страшно удариться или свалиться ненароком, как можно было бы с дивана. В комнате темно: шторы задвинуты с самого утра, но это только на руку. Хайтам опускает Кавеха на кровать, а тот недовольно скрипит, потому что контакт между ними разорвался. Но рубашка летит на пол, и вновь губы сплетаются воедино. Аль-Хайтам наседает, сминает лепестки губ поочерёдно и прикусывает за нижнюю, за кончик языка, чем вызывает вздохи от приятной боли. — Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, — Кавех хватает лицо над собой руками и, отодвинув от себя, смотрит в наполненные желанием и искренним чувством глаза. Улыбка сама рвётся наружу и растягивает уголки губ. Его глаза тоже излучают нежность. — Спасибо тебе. — Оставь благодарность. Мы ведь смирились с нашими тараканами: общими и личными. Всё у нас будет хорошо, Кави. Мы справимся. — Спасибо… только прекращай болтать, а то я тут остыть успею, — он накручивает серебристую прядь на палец и давит коленом в низ живота нависшего над ним. —Продолжай. Иначе я тебя съем заживо. Губы у обоих красные к моменту, когда оба остаются в одних лишь трусах. На Кавехе расцвели бордовые отметины: на ключицах и шее, конечно же, больше всего. Но и рядом с грудью тоже парочка есть. Хайтам себе в наслаждении не отказывает. Они не запрещают себе тихо постанывать, выпуская наружу накатившее возбуждение. Они трогают друг друга в самых недоступных прежде местах. Их ночь будет долгой и правильной. Такой, какой должна быть у двух влюблённых людей. Страстной, шумной и с бесконечными признаниями. Они могли бы подарить друг другу самые яркие звёзды с ночного неба, но сделали гораздо более весомый подарок: отдались без остатка во всех смыслах, в которых можно понять это слово. Уже официально вместе, но даже если бы аль-Хайтам промедлил бы с предложением, никакого иного исхода событий и быть не могло. Два влюблённых настрадавшихся сердца начинают свои пути к восстановлению и к выстраиванию здоровых отношений. Да, дорога длинная, но результат однозначно оправдает усилия. Судьба наградит их за долгожданное подчинение, а свои, маленькие судьбы внутри каждого из них, воспитают в ежовых рукавицах.