Лишь бабочки укажут путь

Втроём они несколько дней тряслись в небольшой повозке. В первый день одни из юношей обратился к мальчику: — Меня зовут Фэн Синь, рядом со мной — Му Цин. А ты… Как тебя звать? — Фэн Синь был уверен, что перед ним именно их Се Лянь; но шанс того, что он сохранил своё имя из прошлой жизни, был слишком мал. — В приюте меня называли мальчиком. Воспитательницы иногда говорили, что я чудо; а другие дети думали, что чудик. — В словах ребёнка не было обиды, он лишь обрисовал ситуацию, дав понять, что имени, как такового, у него нет. Му Цин не сдержал усмешки: — Чудесный чудик. Фэн Синь посмотрел на Му Цина так, будто сейчас точно скинет его с повозки, и они поедут дальше вдвоём. Убедившись, что тот уловил этот знак, он выдохнул и обратился к ребёнку: — Значит, имени у тебя нет? — Фэн Синь сделал вид, будто усердно придумывает, как бы назвать мальчика, — Думаю… Тебе прекрасно подойдёт Се Лянь! Согласен, мальчуган? Всю дорогу лицо Се Ляня почти не выражало никаких эмоций, но в этот момент он весь так засиял, что хотелось прикрыть глаза, ведь так точно можно ослепнуть. — Да! Я согласен! Кленовый лес поражал своей живописностю Се Ляня, который до этого видел лишь приют и серую улицу. Он то и дело слёзно просил остановить повозку, ведь там лежит прекрасный лист, который ему непременно нужно поднять! Как и прошлые двадцать листочков. Фэн Синь понимал, что ребёнку очень интересен этот мир, в котором он так мало повидал; а Му Цин с каждым разом всё заметнее закатывал глаза, приговаривая, что они так никогда не доберутся до храма. — Мы едем в храм? Так вы монахи? А я тоже стану монахом? А с богами вы говорите? Вы владеете магией? А нам далеко ещё до храма? Му Цин сделал вид, что он крайне увлечен управлением повозки, хотя в этом не было надобности. Фэн Синь же мысленно тяжело вздохнул, но не оставил ребёнка без ответов: — Мы едем в храм наследного принца Сяньлэ. Думаю, уже сегодня вечером мы будем на месте. Если ты захочешь, можешь стать монахом… — Фэн Синь подумал, что будет странно, если Се Лянь будет служить в собственном храме. Хотя уже сложно было понять, осталось ли там хоть что-то от храма, ведь наследный принц умер, а статуя божества там разрушена временем. — Но я бы не советовал. Мы научим тебя самосовершенствоваться. И нет, с богами мы не говорим. Сяньлэ… Он… — Умер. — Вмешался Му Цин. — Достойно пал в бою 6 лет назад, но позабыт он не всеми. Как видишь, мы ещё помним. Он был… Героем, наверно. Вид у мужчин был скорбный. Они понимающе переглянулись, а потом посмотрели на мальчика и отогнали печаль. — Папы, вы не грустите! Если он победил зло, с которым сражался, то он точно был героем. Теперь я тоже о нём знаю, и я тоже буду его помнить! Может, если мы помолимся ему вместе, он услышит нас? «Да уж, в прошлой жизни он сам себе храмы строил, в этой — сам себе молится. Этого у него не отнять», — улыбнулся своим мыслям Фэн Синь. Му Цин же осёкся: — «Папы»? — Ну да… — Се Лянь не понял, что не так, — вы же мои родители… Мужчины… Так что вы мои папы! Конечно, я могу кого-нибудь из вас называть мамой, если вам так проще, я не против. Я просто рад, что теперь у меня есть родители. — Закончил он с лучезарной улыбкой. Слова мальчика звучали так абсурдно, что у мужчин даже не было сил злиться, и они рассмеялись. Раньше они бы, наверно, возразили ему: Му Цин бы закатил глаза, а Фэн Синь весь покраснел бы то ли от злости, то ли от смущения. Но сейчас они были слишком рады вновь быть с принцем, и ребёнок этот умел вызывать улыбку.