Между строк

Тоска по горшенёвской роже не с экрана ноутбука в какой-то момент стала совсем невыносимой и очень удачно пришлась на грядущую премьеру, так что Шура, недолго думая, разгрёб все дела и купил билет до Питера. Тем более, что Мишка, судя по всему, опять куда-то влез и упорно в этом не признавался, но Шура знал его как облупленного вместе со всеми ужимками, причём иногда знал даже раньше самого Миши. И когда Гаврила очень странным тоном уточнил, собирается ли Шура перекантоваться у него, Шура, который вообще-то совершенно точно не собирался, тут же передумал и уверенно кивнул. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз додумать. Увидеть и правда стоило. На первый взгляд, конечно, в холостяцкой двушке не было ничего подозрительного: хаос и хаос, тот образовывался вокруг Мишки естественным образом, порой даже без его вмешательства. Вот только Шура этот хаос за годы скитаний и разной степени сожительства изучил превосходно, так, что ночью мог пройти без света и ни разу не наебнуться. И сейчас хаос был другим, по мелочам, но всё-таки — и обувь в прихожей не так сброшена, и посуда в мойке не в том порядке, и тетради с разборами персонажей не так раскинуты, а ведь настолько старая собака новым трюкам уже не училась, уж это Шура точно знал. Мишка, простой как три рубля, запинался больше обычного и нет-нет да и отводил взгляд, то и дело оглядывая комнату. Ну а уж когда Шура раскладывал вещи, то не мог не заметить кучу разномастных шмоток, прикрытых привычным чёрным мерчем, и, конечно, мягкий светло-бежевый полуспортивный костюм, убранный в самую глубь шкафа. Впрочем, если Миша пока не был готов говорить, то Шура точно был готов подождать и даже удержался от подъёбок о новом стиле. Да и не хотелось, если честно, поднимать эту тему сейчас — Гаврила из-за премьеры был сам не свой, пропадал в театре, разговаривал репликами и уходил в себя чаще обычного. Шура так-то тоже времени даром не терял, навестил всех своих, договорился о нескольких коллабах и даже успел потрепать нервы драгоценным тёзкам, нагрянув в гости, — неохваченным остался только гастролирующий по Уралу Андрюха. Вечером перед премьерой Миша совсем извёлся, протёр ламинат почти до основания и всё-таки сорвался уже почти в ночь, бросив что-то про декорации, диван в гримёрке и счастливую примету. Шура, разумеется, не поверил, но останавливать не стал, — успокоиться Мише и правда не помешало бы. К кому бы там Миша ни сорвался, ему это явно помогло, потому что следующим вечером он буквально блистал и совершенно заслуженно сорвал несмолкаемые овации, выйдя на поклон. Шура разбирался в театре исключительно как зритель, поэтому все профессиональные загоны на тему «первый раз комом» прошли мимо него, зато он совершенно точно заметил, насколько разномастной была рукоплескающая сейчас публика и что Мишкина мечта об отсутствии в зале людей в футболках шутов сбылась. Постановка была роскошная, по Шуриному скромному мнению, был бы Виктюк жив — умер бы от зависти. Это ж надо было догадаться: оживить портрет Дориана Грея и бахнуть на его взаимодействие непосредственно с Дорианом весь отмеренный сюжетом гомоэротизм, напрочь забыв про художника. Костя, если Шура правильно запомнил имя, — Миша сперва на него ворчал, потом скупо хвалил, а потом и вовсе перестал упоминать, хотя работал с ним плотнее всего, — вжился в роль Дориана едва ли на тысячу процентов, и его сценическая химия с Мишей почти смывала зрительские ряды, настолько они выглядели отражениями друг друга, и настолько сюда вписалась их старая песня в новой аранжировке. На поклон вышел не Миша, а персонификация портрета Грея, и Шура уже успел словить свои вьетнамские флэшбэки, как они всем миром вытягивали Гаврилу из Тодда, — тяга Миши к ролям, которые всеми силами пытались его уничтожить, была пугающей, — но тут Костя перехватил его ладонь, утягивая на очередной выход, и незаметно для рядового зрителя большим пальцем погладил костяшки, заземляя. И что было на самом деле удивительно — это сработало. С вежливым оскалом и выставленной вперёд аккредитацией Шура пробил себе путь в гримёрку и уже ничуть не удивился, что Миша делил её с Костей, хотя раньше вообще никого к себе не подпускал ни до, ни после выступления, чтобы перегрузиться и нужным образом настроиться. Повернулись к двери они совершенно синхронно, даже головы склонили одинаково — Шура на мгновение аж замер в дверном проёме от такого двойного напора, но быстро пришёл в себя, официально познакомился с всё-таки Костей и ловко и будто бы между делом позвал его в гости вотпрямщас, чтобы получше узнать друг друга, ну и вообще, премьера как-никак. Костя покосился на Мишу, тот обречённо отмахнулся, и Шура довольно хлопнул себя по коленкам. Ироничное «чувствуй себя как дома», брошенное Мишей по пути на кухню, Костя воспринял как-то чересчур буквально, мгновенно заполнил своими вещами все недостающие прогалы в прихожей и безошибочно признал бесхозное полотенце в ванной. Что-то Шуре подсказывало, что Костя и на кухне бы прекрасно управился, но Гаврила убийственным взглядом усадил его за стол и велел резать хлеб. Ничего, был у Шуры ещё один козырь в рукаве, может, не слишком этичный, но на войне и страже Мишкиной кукухи все средства были хороши. Шура взял Костю в оборот, выпытал у него и про первое цивильное, и про подработки дворником — впрочем, выпытал было неверным словом, Костя и сам был не дурак потрепаться, — а потом, убедившись, что кофе точно остыл, неудачно поднялся из-за стола и совершенно случайно опрокинул чашку, ухитрившись облить Костю оставшимися тремя глотками почти с ног до головы. — Да как же это… Эх, старость не радость. Гаврила, есть нашатырь? Костян, ты не переживай, ща мигом всё застираем, раздевайся. Возня в раковине с чужими шмотками стоила хотя бы того, как под гундёж «да никакой ты не старый, мы ж, бля, ровесники, ё-моё» Костя скрылся в комнате и только через несколько минут сообразил крикнуть «Миш, а что у тебя можно взять?» В итоге на кухню они оба вернулись только минут через десять, взлохмаченные больше обычного, а Костя, разумеется, был в том самом светло-бежевом костюме, который Шура запалил несколько дней назад. — Слушай, Костян, костюм прям как на тебя шили, я б на твоём месте его Мишке не отдавал. Миша набычился, веско опустил мощную ладонь вздрогнувшему Косте на бедро и подался вперёд. — Когда понял? — Что ты не один живёшь — как только приехал. А про Костю на поклоне. Миша, против всех опасений и ожиданий, лишь покачал головой и откинулся на спинку стула, что-то там для себя решая, а вот Костя, наоборот, весь подобрался и уверенно встретил любопытный взгляд, готовый, чуть что, вскинуться на защиту. Шура улыбнулся и потянулся за ещё одним бутербродом. Защитник — это хорошо, защитник Гавриле всегда нужен. И сам слушает, и байки травит так, что заслушаешься, да и с театром понимает как никто другой — джекпот, не иначе. — И чё, даже не скажешь ничего что ли? Шуре так-то было что сказать, у него одних только шуток про нарциссов было на языке штук пять, но он прекрасно знал, где на самом деле плавала Мишина самооценка и как он бы такое воспринял. На самом деле, было жуть как интересно: в театре сразу считали их сходство и предложили поставить Грея или же Костя так вжился в роль и врос в Мишу? Как бы то ни было, Шуре оставалось лишь надеяться, что Миша хоть так избавится уже наконец хотя бы от части своих неубиваемых тараканов. — А что я тебе сказать должен, благословить что ли? Ну так благословляю, ебитесь и творитесь. Надумаете что серьёзное — скажите заранее, я озабочусь кой-какой бумажкой, чтобы, стало быть, самому вас, ну вы поняли. Шура жестами изобразил нечто, предположительно символизирующее брак, Костя захохотал и снова раскинул ноги на половину кухни, а Миша попытался пнуть Шуру под столом, но промахнулся. Брак не брак, а заманить их обоих в Калифорнию после сезона определённо стоило, чтобы хоть отдохнули, не оглядываясь. Миша рядом что-то ворчал про друзей, которых хлебом не корми, дай только влезть, куда не просят, а Костя прижимался к нему плечом, довольно щурился и время от времени мычал что-то одобрительное — впрочем, Шура был почти уверен, что одобрение это по большей части касалось руки, которую Миша так и не убрал.