Междуцарствие

- И что, Джон, вы — крепостной? - Нет, сэр, то есть... ваше величество, я свободныый человек. Мои родители тоже были свободными людьми. - Садитесь, Рэндсон, - слабо улыбнулся ему король. - Мы уже не раз имели возможность убедиться в вашей верности. - И это правда, насколько нам известно, - подтвердил слова истца граф Вестморленд. Король повернулся к ответчику: - Что, Клакстон, это все ваши аргументы? Те самые, неопровержимые, которые вы обещали нам показать и которые должны были раз и навсегда убедить суд стать на вашу сторону?.. - Сэр Клакстон!.. - надменно выкрикнул истец... и, тут же вспомнив, кому он это сказал, втянул голову в плечи, принялся лихорадочно рыться в стопке исписанных листов у себя на коленях, путая их порядок, сминая одни и роняя на пол другие и тихо, скороговоркой, почти без пауз между словами, запричитал... - Ваше Величество. Все документы у меня здесь ваше величество и я готов их предоставить они действительно неопровержимы взглянув на них вам будет достаточно только их и вы вынесете единственно верное законное решение ваше величество... - Мы ждем, Клакстон, - ответил ему король, но, вместо того, чтобы действительно терпеливо дожидаться следующих слов ответчика, повернул голову к графу Линкольну и о чем-то его спросил. Прямоугольный, вытянутый вдоль реки главный зал Дома Гильдий был превращен в зал суда. В конце зала, противоположном от входа, под большим окном из цветного витража стоял стол. За ним на стульях с высокими спинками расположились пятеро судей: по центру сидел сам король, как главный судья, по центру, граф Вестморленд по правую руку от него, а граф Линкольн — по левую, а также Джон Скруп из Болтона около Вестморленда и Томас Скруп из Мэшема около Линкольна. На столе лежали две толстые книги, какие-то листы и стояли пять (по числу судей) письменных приборов. Несмотря на это, стол выглядел пустым: огромный, почти от стены до стены, он, как балка, запирающая замковые ворота, надежно отделял судей от всех остальных, собравшихся в этом зале в этом днем. Напротив стола, по левую и правую руки короля, были поставлены два табурета. Один из них занимал истец, Джон Рэндсон, а другой — ответчик, его арендодатель, сэр Роберт Клакстон. За ними расставили длинные скамьи для зрителей (видимо, в обычных обстоятельствах, если можно так выразиться, на них пировали по праздникам те, кому посчастливилось попасть в Дом Гильдий). На одной из них (в середине, поближе к двери) и сидел теперь Элджернон. С тех пор, как неделю назад Элджернон прибыл в Йорк, он все время проводил зрителем в судах. Судебные заседания с участием (и, чаще всего, под председательством) короля происходили в Йорке по несколько раз в день. Трудно было сказать, почему король Ричард так усердно исполнял именно эту монаршую обязанность. Было ли это потому, что, согласно тому, что говорил он и его советники вроде виконта Ловелла или того же Линкольна, он не отступал в Йорк после поражения, нанесенного ему претендентом на трон, а приехал сюда только для того, чтобы провести внеочередное заседание Совета Севера? Или потому, что он, похоже, всегда искренне верил в то, что отправление правосудия — важнейшая королевская обязанность, и теперь хотел напомнить об этом своим подданным? Или это было связано с тем, что король Ричард хотел (по слухам, которые давно ходили среди придворных юристов) придать Совету и судебные функции, и решил, что сейчас — самое подходящее время, чтобы попробовать воплотить свой план в жизнь? Или с тем, что его величество нервничал и таким образом просто отвлекался за одним из любимых занятий (по слухам, король Ричард был прирожденным крючкотвором и находил настоящее удовольствие в изучении аргументации противника в судебном заседании или в том, чтобы придумать новое толкование хорошо известного закона)? Наверное, всего понемногу, решил Элджернон. При этом польза от посещения этих заседаний была довольно сомнительна: несмотря на то, что он не оставлял службу при дворе короля Ричарда и, по идее, до сих пор должен был бы числиться королевским коронером, ни люди лорда-стюарта, ни люди лорда-камергера, ни сами сиятельные лорды с самого его приезда не обращали на него никакого внимания (а он даже не знал, cохранил ли после битвы на Дадлингтонском тракте свой пост Томас Говард). Никто не требовал от него повторной клятвы, никто не вызывал его для разговора и вообще как-будто не следил, пребывает он при дворе или нет. Элджернон пробовал поговорить с кем-то, но люди вроде виконта Ловелла или лорда Кендала были слишком заняты (и постоянно перемещались между замком и Домом Гильдий, так что понять, где кто из них находится сейчас было невозможно), а его приятели, которые и готовы, может быть, были помочь (типа Лайнома) — сами ничего не знали и являлись ко двору каждое утро скорее по привычке. Правда, в отличие от Элджернона, король и его советники загружали их работой. Лайном считал, что, тем не менее, ни то, ни другое не имеют никакого значения, и они все пока одновременно занимают свои должности и не занимают их, и это будет продолжаться, пока не соберется парламент и не примет акт о резумпции. Ссылался он при этом на времена короля Эдуарда, когда тот был вынужден провести полгода в Бургундии, а на престол Англии вернулся безумный святой король Генрих. Элджернону, который не проучился десять лет в одном из судебных иннов (и вообще нисколько там не проучился) это было непонятно и не интересно. Казалось, что предчувствия не обманули его и вся его задумка (поехать в Йорк, выразить верноподданнические чувства королю Ричарду и получить подтверждение в должности) скоро пойдет прахом. Первые предчувствия о том, что так и будет, появились у него в тот же день, как они отплыли из Лондона: стоило галере повернуть на север около Приттлуэлла, как от ясной, безветренной погоды не осталось и следа: началась гроза, поднялся ветер, а из-за погоды вместо обещанных капитаном четырех дней они шли почти десять, и на два дня даже вынуждены были укрыться в порту Бишопс-Линна. (Там Элджернон убедился, что город остался верен королю Ричарду, а также о том, что граф Суррей был жив и здоров (иначе не приехал бы в гости к мэру) и, естественно, стал герцогом Норфолком с полного одобрения своего суверена и друга.) Когда они все же прибыли в Халл (утром того дня погода опять улучшилась, с неба исчезли все облака, а море стало ровным, как пол в церкви), Элджернон был вынужден добираться до Йорка пешком: лошади, у него естественно, не было, как и достаточно денег, чтобы купить ее, и ни в одном купеческом караване не нашлось для него места (но ему хотя бы подсказали дорогу). Когда он подходил к городу со стороны Уолмгейт Бар, к нему привязались трое немецких наемников из палаточного лагеря, над которым парили флаги, на которых английские львы и лилии в одной половине соседствовали со львами, но другими, восстающими, и лилиями, тоже другими, обрамленными червлено-серебряной каймой, во второй половине. Почти начавшейся драке не позволил случиться вовремя появившийся командир, который разогнал солдат, но плохие предчувствия Элджернона стали после этого только сильнее. В самих воротах его тоже было задержали, так как по описанию он оказался похож на то ли на матроса из Нидароса, то ли на купца из Уппсалы, которого разыскивали за поножовщину в одном из йоркских трактиров. К счастью, услышав его речь, его тут же отпустили. (Командир отряда, охранявшего башню, напутствовал его искренним советом быть осторожнее, ведь в Йорке поножовщина — обычное дело, и даже мэры, бывает, становятся ее жертвами; дальше он рассказал о том, как три или четыре года назад бывший мэр обходил город во главе ночного дозора, и сделал замечание пьяному сапожнику в одном из кабаков, за что тот зарезал его насмерть.) После этого Элджернон почти до наступления темноты не мог найти место для ночлега. Еще в Лондоне ему говорили, что в Йорке есть больше тысячи коек в трактирах, на которых могут разместиться приезжие, а еще местные жители всегда рады сдать комнату или ту же койку в собственном доме. Если это и было так, то все их уже сдали по случаю приезда короля в гости. (Как утверждали чиновники, солдаты, герольды и вообще все люди короля Ричарда, он не отступил на север после поражения в битве, а прибыл в Йорк, чтобы погостить «во втором городе королевства» и провести внеочередное заседание Совета Севера; те солдаты, которые последовали за ним и которым было некуда уехать (например, лондонские артиллеристы) на самом деле просто сопровождали короля, как его свита; за любые разговоры о «поражении» и «отступлении», как быстро выяснил Элджернон, можно было получить два дня тюрьмы.) «Красного льва» около Уолмгейт Бар вообще целиком заняли чиновники казначейства: они и жили там, и работали, и проводили заседания с чиновниками других ведомств и советниками короля. Все остальные комнаты во всех остальных заведениях и частных домах, а также койки и даже места на конюшнях и в сараях тоже были заняты, и только неприветливый с виду хозяин трактира неподалеку от минстера, местного кафедрального собора, согласился постелить ему соломенный матрац на полу в комнате на восемь коек, которые были все заняты теми самыми лондонскими артиллеристами. Король Генрих не смог захватить пушки короля Ричарда, и эти пушки прибыли вместе с остальным королевским войском на север. Теперь их выставили напротив каждых из йоркских ворот, и соседи Элджернона обслуживали орудия, находившиеся напротив Бутэм Бар. Впрочем, они не доставляли проблем. Комнату они использовали только для того, чтобы хранить вещи и отсыпаться: два раза в день все восемь человек просыпались и уходили на дежурство, а на их место приходили другие восемь человек и тут же ложились спать. Иногда кто-то из них рылся в одном из мешков, сваленных в углу комнаты, доставая чистую одежду. Но даже переодевались они где-то в другом месте. Молчаливые и мрачные, на Элджернона они не обращали никакого внимания. Да и весь город был каким-то напряженным и притихшим. Даже купцы, продающие шерсть иностранцам, торговались как-будто шепотом, пьяницы в трактирах и загулявшие моряки не кричали, а разговаривали, казалось, громким шепотом, и даже колокола минстера и Элджернон не запомнил, скольких церквей и монастырей, отсчитывая часы, звонили словно бы приглушенно. Если не выходить на улицу, можно было даже подумать, что и люди ходят медленно и очень аккуратно, будто бы никто не бегал, никто ни с кем не спорил, а повозки всегда мирно разъезжались друг с другом. Хотя иностранцев, как быстро понял Элджернон, сейчас здесь было так же много, как и всегда, торговля ни на день не прекращалась, а уж количество солдат, королевских чиновников и разнообразных просителей, съехавшихся на Совет Севера, было таким, которого Йорк не видел, наверное, никогда за всю историю. Почему так происходило, Элджернон так и не понял. В Лондоне у него никогда не возникало таких ощущений, даже на Страстной неделе, когда закрывали все увеселительные заведения. Может быть, это было связано с королем Ричардом? Как в речах на открытие парламента, где всегда много говорилось о единстве лордов духовных, и светских, и общин. Или после смерти монарха, когда говорится, что все королевство скорбит? Или после рождения наследника, когда всему королевству положено радоваться (хотя в этом нет уверенности, ведь праздновать именно рождение наследника Англии не приходилось уже давно)? Или после коронации?.. Если королевство может скорбеть, как один, или радоваться, или собраться вместе, чтобы принимать законы, почему оно не может быть раздражено, чувствовать напряжение и усталость, выражения которых не сходили с лица короля Ричарда, даже когда он обсуждал с графом Линкольном что-то, явно не относящееся к разбираемому делу? Пауза явно затянулась. Сэр Роберт Клакстон все рылся в своих листах, а тишина в главном зале Дома Гильдий, превращенном в зал суда, становилась все более осязаемой. Казалось, через мгновение ее можно будет потрогать, как каменную кладку какого-нибудь замка. Граф Вестморленд, оглянувшись на короля и графа Линкольна, занятых беседой, решил сам подогнать ответчика: - Клакстон, - спросил он строго, опустив, вслед за королем, обращение «сэр». - вы долго собираетесь терять наше время? - Не думайте, что я ничего не вижу, Клакстон! - добавил король, не поворачивая головы. - Прошло четыре года, и вы здесь с тем же! И, как и тогда, вам сегодня нечем себя оправдать! - Я прошу прощения ваше величество, - все так же скороговоркой запричитал ответчик. - Эти документы у меня здесь я только найти... Король опять вернулся к разговору с графом Линкольном. Граф Вестморленд подался вперед и принялся смотреть прямо на сэра Клакстона, сверля его взглядом. Тот занервничал еще больше, и еще быстрее стал перебирать свои листы, после чего еще два или три упали на пол его ногами, а тишина в зале сделалась еще более осязаемой (хотя, казалось бы, это было невозможно). Так продолжалось еще некоторое время, пока король, наконец, не закончил свой разговор с графом Линкольном. Он прокашлялся (как будто была необходимость привлекать внимание) и обратился к сэру Роберту: - Клакстон, нам это надоело. Судьи посовещались (тут он оглянулся на Вестморленда и Линкольна, а также на Скрупов) и готовы вынести решение. Четыре года назад вы были несправедливы к своему арендатору, к тому же самому арендатору. Тогда против вас было вынесено судебное решение. Вернее, два решения в двух судебных заседаниях, на первое из которых вы просто не явились. Но вас это ничему не научило. Сегодня мы собрались здесь по тому же поводу, и человек, подавший против вас иск, тот же самый. Как и четыре года назад, вы не можете придумать ничего, кроме уверток, умолчания и прямой лжи. Поэтому, сэр Роберт Клакстон, Совет Севера постановляет: до Михайлова дня вы обязаны вывести своих людей и забрать все имущество с земель, которые у вас арендует Джон Рэндсон, и вообще вернуть землю и постройки господина Рэндсона в прежнее состояние, вернуть ему арендную плату, которую он заплатил бы вам за полгода, если бы платил вам помесячно, а также возместить его убытки в размере тридцати пяти фунтов! В ответ на это сэр Клакстон вскочил на ноги, разбросав по полу оставшиеся листы, и закричал, правда, обращался он при этом не к королю и даже не к графу Вестморленду, а к барону Скрупу из Мэшэма: - Том, ты обещал!! Я просил тебя, чтобы все было хорошо!!! - Что я тебе говорил? - пытался перекричать его барон Скруп. - Я ясно сказал тебе тогда, что все будет хорошо только если ты начнешь поступать по закону! И что его величество не настроен шутить! В зале послышались шепотки, которые становились все громче и быстро превратились в почти выкрики. - Это все отговорки, Том! - все больше распаляясь, кричал сам ответчик, стараясь быть громче всех. - Я сам предупреждал тебя... В этот момент король взял в руки одну из тяжелых чернильниц и со всей силы ударил ей об стол. Звук получился настолько громким, что в зал моментально вернулась тишина, напоминающая каменную кладку. Чернила разбрызгало по всему столу, некоторые капли попали королю на руки. - Пятьдесят марок за неуважение к суду, - сказал он, глядя на ответчика тяжелым взглядом красных, воспаленных глаз. - Ваше величество, Совет севера не имеет даже судебных функций и не может судить... - Пятьдесят фунтов. С недавних пор Совет Севера является также и судебным органом, и на следующей сессии парламента мы примем соответствующий закон. Хотите обсудить его «судебные функции»? Тогда пятьдесят фунтов превратятся в шестьдесят пять... - Ваше величество... - Хотите продолжать спорить? Тогда мы вспомним, что вы давно отнимаете у королевского правосудия время и были на грани лжесвидетельства, и прибавим к шестидесяти пяти фунтам шестьдесят пять дней тюрьмы... - Я понял, ваше величество. - Убирайтесь отсюда. Все остальные тоже могут быть свободны. Спор между городом Халл и монастырем Святой Марии в Йорке Совет севера рассмотрит завтра. Элджернон не знал, закончено ли исполнение им придворных обязанности на сегодня (при условии, что он до сих пор является придворным), но решил, что все-таки закончено, поэтому отправился в Минстер. После замка и Дома Гильдий (где в основном и проходили судебные заседания) это было третье место в Йорке, которое он посещал чаще всего. Ему нравился собор: почти такой же большой, как собор Святого Павла в Лондоне, удивительно светлый из-за больших стрельчатых окон и светло-серого, почти белого камня, из которого он был сделан, он дарил ощущение спокойствия и благоговения, которого в самом соборе Святого Павла он никогда не чувствовал. Именно здесь, любуясь резными колоннами, разглядывая алтарную ограду со статуями английских королей и узорами на потолке северного и южного трансептов, Элджернон впервые задумался о том, что Йорк вполне мог бы быть столицей какого-нибудь королевства. Потом он вспомнил, что король Эдуард, другой король Эдуард сто лет назад уже делал из Йорка столицу на некоторое время, только всей Англии. А что, если бы король Ричард, отступив на север, не стал бы возвращаться в Лондон, а основал здесь свое королевство, от Бишопс-Линна (или, может быть, даже Кембриджа) на юге, до Ноттингема в центре страны и Берика и прочих отвоеванных у шотландцев земель на севере? Он, хоть и провел в городе около недели, но уже понял, что у местных собственная история, собственные дела и собственные проблемы; в вопросах торговли и налогов в парламенте, как он слышал, депутаты от общин Йорка и Бишопс-Линна голосуют одинаково, только им никогда не удастся навязать свою волю Лондону и Бристолю; преподавателей и ректоров из Кембриджа, насколько он знал, король Ричард часто делает своими чиновниками... Так что пусть забирает?.. А потом в Йорке с кафедры прочитали послание от Фридриха, императора Запада. Длинное и бессмысленное, оно содержало настолько же лишенные смысла и общие пожелания мира «между христианскими народами», многочисленные ссылки на Библию (и, конечно же, слова Христа под «дом разделенный»), через каждые две строчки в нем повторялись названия разных бургундских городов и почему-то Венгрия, а про короля Ричарда и «несчастья», с которыми он борется, было сказано всего раза два. Если бы Элджернон не был англичанином, то решил бы, что король Ричард борется особенно сильным наводнением или пытается накормить народ после засухи... С другой стороны, королем Англии в послании называли только Ричарда, а короля Генриха в нем не упомянали вообще. И Элджернон задумался еще раз: смогла бы сестра короля добиться такого письма от императора, если бы он был королем только половины королевства, и благополучие бургундских городов зависело от него только наполовину? А еще он задумался (в третий раз) о том, что в церкви можно услышать так же много слухов, как и при дворе, но, в отличие от придворных слухов, церковные гораздо чаще подтверждались. Пару дней назад он случайно услышал, как двое священников обсуждали, что вдовствующая герцогиня Бургундская обеспечила королю Ричарду самую высокую дипломатическую поддержку. Тогда Элджернон этому не поверил. А сегодня он услышал разговор двух других священников о том, что португальская принцесса Иоанна буквально рвется в Англию, чтобы выйти замуж за короля Ричарда, и якобы согласна даже обвенчаться по доверенности. По словам священников, в отличие от весны, теперь ее брат и его советники просили ее подождать хотя бы несколько недель (пока они не убедились бы, что путешествие морем в Йорк было бы безопасным), а она хотела непременно и как можно скорее заключить этот брак, утверждая что именно в этом состоит Промысел Божий. Значило ли это, что у короля Ричарда появился еще один могущественный союзник? Или придворные слухи о том, что принцесса Иоанна невероятно набожная и почти святая, оказались правдой, и благодаря этому ей открылось что-то, что пока не знают все остальные?.. В любом случае, все это были просто бесплодные мечтания. Элджернон не был ни королем, императором, ни мужем принцессы, ни даже членом Королевского совета, а проблемы у него были посерьезнее. Даже если бы у короля Ричарда не было больше поддержки императора и португальского короля и осталась только половина страны, у него все равно было бы не меньше пяти замков, а денег столько, что он мог бы построить еще десять, если бы захотел. В отличие от него, у Элджернона не было ни жилья в Йорке, ни денег - получая по двадцать фунтов в год, до этого лета он думал, что так будет всегда, и почти все тратил, поэтому, когда пришло время уехать, в дорогу брать было почти нечего. Он рассчитывал, что его быстро подтвердят в должности и выдадут жалование, либо он сможет попросить в счет будущих выплат. Но в должности его не подтвердили, и теперь его скудные сбережения заканчивались. По его подсчетам, уже послезавтра ему придется съехать из трактира. Он думал переночевать пару ночей в Минстере, но это в любом случае было временным решением. Дальше надо было либо занимать деньги, чтобы вернуться в Лондон (но из чего отдавать, и как), либо оставаться здесь и искать другую работу, если по всему выходит, что его выгнали с королевской службы (но какую именно работу и есть ли для него работа в Йорке; считалось, что тот, кто умеет читать и писать, всегда сможет устроиться хоть куда-то, но ведь никогда нельзя знать наверняка). Элджернон задумался в четвертый раз. Он, кажется, начал хоть чуть-чуть понимать, что чувствует согласившийся на изгнание преступник, когда, отрезав себя от прошлого, он сидит в убежище, ожидая, пока коронер сопроводит его в ближайший порт, к неизвестному и страшному будущему. Он так и сидел в соборе, на ряду скамей сразу за кафедрой, и озирался по сторонам, пытаясь выбрать скамью, на которой он сможет спать и не даст повода для раздражения пришедшим на утреннюю службу, когда заметил направлявшегося к нему епископа Рассела. - Элджернон, - сказал епископ после приветствия. - я слышал, что вы не можете подтвердить свою должность при дворе короля Ричарда и что вы уже много дней не можете поговорить ни с лордом-камергером, ни с лордом-стюартом, ни с королевским секретарем. Я мог бы помочь вам, но в ответ... мы можем поговорить? - Да, сэр. - Тогда следуйте за мной. Элджернон встал со скамьи и двинулся вслед за епископом, куда-то к алтарной преграде. Около самой преграды они подошли к группке людей, которых Элджернон сначала принял за обычных священников. Приблизившись, он догадался, что это были епископы разных английских диоцезов, потому, что, во-первых, некоторых из них он узнал, так как видел при дворе, а во-вторых епископ Рассел, подойдя, обратился к ним «братья». - Братья, - сказал он. - мы все решили? Между нами нет никаких разногласий? Никто не изменил своего решения после нашего разговора? - Нет, - ответили они нестройным хором. - Делай все, что должно, Джон. И епископ Рассел с Элджерноном двинулись дальше, пока не дошли до скромной двери справа от алтарной преграды. Епископ отпер дверь ключом, и они вошли в помещение, которое как-будто пыталось повторить собой весь собор в малом: в часовню Зуша. Украшенные своды потолка, стрельчатые окна, только погрубее, витражное (и тоже стрельчатое) окно за алтарем, грубая кладка стен, меньше света. Епископ Рассел закрыл дверь изнутри, вывел Элджернона на середину часовни, и, понизив голос, заговорил: - Вы помните наш разговор о том, что церковь остается вне нынешней распри... - Это был не совсем наш с вами разговор, сэр, но я помню. - Это... детали, Элджернон. Гораздо важнее другое. Теперь, после того, как Мортон по приказу узурпатора арестовал архиепископа Кентерберийского, мы готовы помочь королю Ричарду и дать ему в долг еще пятнадцать тысяч фунтов в дополнение к двадцати одной тысяче, которые мы уже одолжили ему. При этом отдать все тридцать шесть тысяч он должен будет не через два года, а через пять. Однако он должен будет выполнить ряд наших условий. - Простите, сэр, прежде чем вы перечислите мне эти условия, я хотел бы спросить: причем здесь я? Я даже не уверен, служу ли я до сих пор его величеству. Вы сказали, что можете чем-то мне помочь... - Ах да, Элджернон, извините. Мне следовало бы начать с этого наш разговор. Мы знаем, что еще в Лондоне вы передавали устные и письменные послания, не предназначенные для чужих глаз и ушей, так, что они попадали к тому, кому предназначались и не попадали к тем, кому не предназначались. Если вы сейчас согласитесь доставить послание от нас его величеству королю Ричарду, вы сможете прямо сегодня с ним поговорить. Мы договорились, что сегодня после полудня и до наступления темноты к нему должен подойти человек, который передаст ему сообщение от епископов Английской церкви. Я считаю, ни у вас, ни у нас нет лучшей возможности. - Истинно так, сэр. Так что же там насчет условий? - Условия такие. Во-первых, он должен попытаться освободить архиепископа Буршье. Мы понимаем, что война непредсказуема, часто вообще ничего нельзя планировать либо же все планы идут прахом, и все-таки король Ричард должен попытаться освободить архиепископа Буршье как можно раньше, и, естественно, таким образом, чтобы тот остался жив и в добром здравии, в том числе — душевном. Во-вторых... кхм... из Лондона приходят противоречивые слухи, кроме того, война, как я сказал, непредсказуема... Словом, мы должны думать о будущем. Если архиепископа все же не удастся вызволить из плена, либо он уже мертв... Мы понимаем, что король Ричард вряд ли выберет того, кого, справедливо или нет, считает своими врагами. Он никогда не сделает примасом Англии ни Алкока, ни, скорее всего Ротерхема после того, как барон Скейлз cтал одним из ближайших советников узурпатора... ни вообще кого-нибудь вроде них. Но и кого-нибудь вроде Тома Лэнгтона или Боба Стиллингтона в качестве архиепископа мы тоже не хотим. Это должен быть человек, не избравший ничью сторону. - Вроде вас сэр... - Мне не нужна архиепископская митра, если вы об этом. Но еще меньше я нуждаюсь в том, чтобы надо мной был кто-то, кто свою сторону уже выбрал, и будет понуждать меня сделать тот же выбор. - Конечно, сэр. У вас будут еще условия. - Еще одно. Алкок, Ротерхем и прочие епископы, которых его величество считает своими врагами не должны подвергаться преследованиям. Не только тюремному заключению (как король Эдуард поступил с Джорджем Невиллом, а король Ричард — с тем же Алкоком) — король не должен даже переводить их на другую кафедру без их согласия. Единственный английский епископ, с которым король Ричард может делать все, что угодно — это епископ Мортон. - Это все, сэр? - Все. Можете прямо сейчас пойти и передать наши условия королю Ричарду. - Как мне его найти, сэр? В этом городе я почти ничего не знаю... - Выйдете из города через Бутэм Бар, пройдете мимо монастыря Святой Марии, и дальше, сразу за стеной монастыря, свернете налево, к реке. Там будет скошенное поле, где его величество развлекается, стреляя из арбалетов и аркебуз. Да вы и увидите сразу, трудно пройти мимо королевской свиты. * * * - Значит, вы от епископа Рассела? - переспросил его Джон Кендал. - Тогда идите туда. И указал на тропинку в зарослях деревьев, из которых только что вышли два пажа (у каждого было по металлическому арбалету в левой руке, и по аркебузе в правой). К счастью, заросли не были слишком густыми, и скоро Элджернон оказался у кромки скошенного поля. Однако совершенно неожиданно для него он тут же оказался почти за спиной у короля: тот вместе с графом Хантингтоном (у которого в левой руке тоже был арбалет, только деревянный, а в правой руке - аркебуза) стояли к нему спиной. Оба его не заметили: король целился из еще одной аркебузы в стоявшее ярдах в ста от них чучело с кочаном капусты вместо головы, облаченное в сюрко с драконом Кадваладра; граф Хантингтон тоже смотрел строго вперед, на чучело, опершись левой рукой на небольшой стол, на котором лежали пули, стрелы, стояли три небольшие плошки с порохом и другие необходимые для стрельбы вещи. От неожиданности Элджернон замешкался, не зная, что ему делать и стоит ли обращать на себя внимание до того, как король выстрелит, и поэтому стал невольным свидетелем разговора. - Теперь эту попробуй, Ричард, - говорил он тихо. - Она хоть и тяжелее... - Я думал, ты умнее, Уилл, - так же тихо отвечал король. - Не побежишь к узурпатору хотя бы сразу. Тем более, что Тюдорам и Гербертам очень непросто поделить между собой Уэльс. - Это все мой брат. Он сражался в войске узурпатора... - А еще у тебя есть жена, зять и тесть.. - Между которыми непросто сделать выбор. - Довольно просто, если уяснить себе, что жениться мужчина может только один раз. Пример моего брата ничему не научил вас. - Может быть, он ничему не научил всех нас. - Некоторых научил, как видишь. Не стоит отъезжать далеко от дома, иначе его могут занять не очень приятные люди. - Иногда и на пороге можно подскользнуться... - Некоторые... не скажу «глупые», но невероятно недальновидные люди именно на это и надеются. Что мужчина сможет жениться второй раз (или найдет причины не жениться первый), что хозяин подскользнется на пороге дома... - Считаю, что те, кто думает об этом, слишком много внимания уделяют тому, произойдет случайность или не произойдет. А должны бы подумать о том, что будет после того, как эта случайность произойдет. - Советуешь подумать? - Советую. Ведь этот дом, на пороге которого мы стоим... им управляли раньше два хозяина. Один был не в себе, а второй был ленивый соня. Первый не только позволял арендаторам не платить за комнаты и койки, но и сам раздавал им свои сбережения и даже сами эти комнаты и койки. Соня покончил с этим и даже вернул себе некоторые из комнат, но дальше этого не пошел и, если сам не отнимал у кого-нибудь комнату или деньги, чтобы найти средства на то, чтобы и дальше сладко спать и вкусно есть, позволял всем жить, как живут. И теперь дом в таком плохом состоянии, что у него может быть только два хозяина: либо тот, кто распределит комнаты и арендную плату справедливо, в соответствии с договором между хозяином и арендаторами. Иногда такой хозяин даже сможет снизить кому-нибудь плату, если изыщет средства, или отдать кому-то еще одну комнату, если, например, возведет пристройку или кто-то из арендаторов съедет. - А второй? - Как я и сказал, дом в очень плохом состоянии. Нужно отремонтировать его и расширить, иначе он рухнет. Тем более, что арендаторы, внося плату меньшую, чем нужно, требуют потом от хозяина, чтобы он и воров отгонял, и следил за конями на конюшне, и нанял слуг, чтобы они убирали комнаты. Именно поэтому второй хозяин будет просто забирать те суммы, которые покажутся ему достаточными, и вышвыривать из дома тех арендаторов, которых он сочтет бесполезными. Не будет только возврата ко временам безумства и сонливой лени. - Да. Я сам не был в Лондоне, но моему брату, когда он приехал туда, какие-то монахи в Вестминстерском дворце рассказали похожую историю. - Я буду очень рад, если твой брат сделает правильный выбор. Семья всегда была очень важна для меня. Члены семьи даже не лишатся комнат, но приказчиками при хозяине им уже никогда не стать. И за пару недель придется заплатить немного больше. - Насколько? - спросил граф Хантингтон. - Поскольку ты — моя семья, кроме того, действительно, почти все время, кроме последних двух недель, защищал королевство и благодаря тебе узурпатор не высадился в Южном Уэльсе, - почти прямо ответил король Ричард. - ты займешь его величеству пятьсот фунтов на пять лет. Первый ребенок, который у вас родится, получит титул барона Брекнокского, ведь надо отблагодарить этот город, но Герберты не смогут наследовать его. Что же касается графа Нортумберленда... Он, как мне кажется, захочет занять королю три с половиной тысячи фунтов на десять лет. А еще он отдаст мне право выбора супругов для его детей. - Ты и так решаешь... - Нет, ты не понял. Он не будет женить своих детей с королевского одобрения. Невест и женихов для них выберу я. - А семья Стенли? - Семьи Стенли больше не будет. Барон Стрейндж не унаследует от отца и дяди ни одного титула. Корону Мэна я отдам своему природному сыну. Вся семья одолжит мне двадцать тысяч фунтов. Ни один человек из их семьи, равно как и предложенный ими не будет назначен ни на один пост ни к северу от Трента, ни к югу. Больше всего тебя интересует именно это. Граф Хантингтон слабо улыбнулся. - Не скрою... - Почаще вспоминай о семье Стенли, Уилл. Особенно тогда, когда захочешь поехать за братом куда-нибудь. Или отпустить его погулять в одиночестве. И расскажи о нашем разговоре своему зятю. Так, чтобы он понял, что для процветания моих внуков наследство Гербертов необязательно, а наследство Перси вообще не имеет к ним никакого отношения. И не только семья Стенли многих настроила против себя. Король вновь поднял аркебузу, которую когда-то посреди разговора поставил на землю дулом вверх, открыл полку и поднес фитиль, который все это время тлел у него в руках. Громыхнул выстрел. Все заволокло дымом. Капустный кочан разлетелся брызгами. Граф Хантингтон хотел еще что-то сказать, но впервые с начала разговора оглянулся и заметил Элджернона. Он широко улыбнулся им с королем. - Следователь Смит! - нарочито радостно и слишком громко прокричал он. - Его величество во всякое время окружают слуги, но теперь я могу точно сказать, что секрет нашего разговора так и останется секретом! - Ты сейчас не в том положении, чтобы решать, кто может знать о нашем разговоре, а кто не может, - одернул его король. - Возлюбленный зять, почти сын, муж дочери нашей, мы благословляем вас на обратную дорогу... в Йорк и будем невероятно рады, если вы останетесь нашим гостем в замке Йоркском, пока собрание Совета Севера не закончится и мы не вернемся в столицу. И он рукой указал графу на тропинку. Тот легко поклонился и, держа на весу аркебузу и арбалет, пошел, куда его отправили. Король подошел к столу и принялся заряжать аркебузу. Он подождал, пока граф Хантингтон не скроется из виду, и обратился к Элджернону: - Ну, и что нам хочет сказать епископ Рассел? - Не только он, ваше величество. Во время нашего разговора он несколько раз повторил, что говорит от имени всех епископов... И я тоже видел всех епископов в соборе. Епископ Рассел подошел к ним и спросил, все ли согласны, и они ответили «да». Король, не меняя выражения лица, медленно кивнул. - И чего они хотят? - Епископ Рассел сказал, что они готовы поддержать вас, если вы сделаете все возможное, чтобы как можно раньше вызволить архиепископа Кентерберийского из плена живым и невредимым, никак не преследовали епископов, которых вы считаете своими врагами... епископ Рассел просил вас пообещать, что вы не будете даже переводить их на другие кафедры без их согласия. А последнее, но не по значению... епископ сказал, что им пришлось подумать о том, что случится, если архиепископа Буршье все-таки не удастся спасти. - Разумная предусмотрительность. - В таком случае они просят вас не назначать никого, кто был бы вашим другом. Как сказал епископ Рассел, они понимают, что вы никогда не сделаете примасом Англии ни Ротерхема, ни Алкока, но и видеть кого-нибудь вроде Стиллингтона или Лэнгтона они тоже не хотят. - И какую именно поддержку я получу за это? - Епископ Рассел сказал, что они готовы занять вам еще пятнадцать тысяч, а весь ваш долг перед церковью в тридцать шесть тысяч фунтов вы должны будете отдать не через два года, а через пять. - И это все? - Епископ Рассел не упоминал о других... мерах. Король ничего не ответил на это. Он взгромоздил вновь заряженную аркебузу себе на плечо и сделал три шага от стола до того места, напротив которого находилось чучело. - Видите, Элджернон? Сюрко надето на палку, которую сколотили крест-накрест с другой палкой. Думаю, если попасть в это перекрестье, пугало упадет. Он прицелился и выстрелил, попав в перекрестье. Пугало упало. Король сделал три шага обратно, к столу, аккуратно положил на него аркебузу, повернулся лицом к Элджернону и сказал: - Мы всегда уважали Церковь и всегда с почтением относились к лордам духовным. Епископ ошибается, в Англии нет церковных иерархов, которых мы бы считали своими врагами. Но, чтобы не вызывать смятения, мы выберем того, кто станет следующим архиепископом, из среды английского священства. Возможно, он даже не будет епископом. Когда мы его выберем. - Я не понял, ваше величество... - А вы и не должны. Передайте эти слова в точности епископу Расселу. Он поймет. А еще передайте, что в остальном мы согласны. - Извините, ваше величество... но в каком качестве я буду передавать ваши слова епископу? - А в каком качестве вы передавали послания из Тауэра в Вестминстерский дворец и обратно? - В качестве королевского коронера... - Чиновника двух королей одновременно? В таком случае вы до сих пор остаетесь нашим коронером, и ваш вопрос не имеет смысла. - Со мной не хотел говорить ни один ваш чиновник... как чиновник, я имею ввиду. - Они очень заняты делами Совета севера... - И все же мне было бы спокойнее, если бы вы прямо подтвердили меня в моей должности, ваше величество. Ведь я всегда оставался вашим верным слугой... - Оставаясь нашим верным слугой, вы остались в Лондоне, когда его почти захватил узурпатор. - Я хотел только расследовать убийства, ведь правосудие... - Чушь. Вам всегда было плевать на правосудие и на жертв, мы знаем это точно. Когда вы пришли наниматься после восстания Бэкингема, вас интересовали только двадцать фунтов в год. - Если олдермены Саутуарка были недовольны моей работой... - Вы считаете нас совсем слабым королем, если думаете, что у нас был только один источник знаний... - Ваше величество, простите мне мою дерзость, но ваши сомнения оскорбительны. Я не обвиняю вас, естественно, но тот, кто оклеветал меня подобным образом... Король взглянул на него тем же взглядом, каким смотрел несколько часов на сэра Роберта Клакстона. - Не надо нам врать, Элджернон. Мы нанимали вас, полностью понимая, кто вы и что вы. Сейчас мы опять наймем вас, если вы проявите честность. Вам просто хотелось и дальше получать двадцать фунтов в год, тем более, как мы знаем, в первые дни по Лондону распространились слухи, что мы мертвы. Что заставило вас передумать? - Сначала я случайно услышал разговор... увидел, как врет епископ Мортон, - ответил Элджернон после недолгого молчания. - Но отправиться в Йорк я решил после того, как барон Скейлз убил графа Оксфорда и объявил себя чуть ли не канцлером королевства. Я решил, что жить под властью семьи прежней королевы тоже не хочу, они... они... Они гораздо хуже вас, ваше величество. - Как и все. А ведь действительно, они были правы: надо только немного подождать... - Ваше величество, я опять не понимаю... - Вы опять не должны. Вы случайно стали свидетелем того, как мы произносим свои мысли вслух и никому не должны этого рассказывать. Равно как и содержание подслушанного вами разговора с графом Хантингтоном. Равно как и содержания посланий, что вы передавали разным людям в Лондоне. Я надеюсь, вам не надо объяснять, что вас ждет, если вы кому-нибудь что-нибудь расскажете. - Нет, ваше величество. - В таком случае мы подтверждаем, что вы были и остаетесь королевским коронером. За то, что вы... доставляли письма мы даже подарим вам двести фунтов. Но вы немедленно займете их нам на пять лет. И мы бы не советовали успокаиваться до того, как будет принят акт о резумпции. Не всех чиновников, которые будут упомянуты в нем, мы подтвердим в их должностях. - Я благодарю вас, ваше величество. - Передайте наши слова епископу Расселу, а потом найдите Фрэнка... то есть, виконта Ловелла, расскажите ему о нашем разговоре, а дальше — он с вами разберется. Можете идти. * * * Шагая по направлению к Йорку, Элджернон почему-то посмотрел наверх, на синее, чистое небо, и подумал, что это такое чистое, синее небо, а ведь уже сентябрь, и в сентябре не бывает такого неба, и в августе не бывает, скорее это июльское, а ведь в сентябре уже должны быть дожди и... …Проснулся. Под таким же чистым, глубоким и синим небом Сен-Обен-дю-Кормье. Голова вроде бы не болела. Он вылез из повозки и пошел раздобыть какой-нибудь еды. Во время этих своих шатаний по лагерю он узнал, что король вместе со своими гвардейцами, полутора сотнями рыцарей и двумя сотнями солдат тауэрского гарнизона отбыли в Сен-Мало, забрав с собой маршала де ля Тримуйя, а они все под командованием герцога Норфола должны будут оставаться в Бретани некоторое время, пока герцог Франциск (или его дочь от его имени) не подпишет перемирие с французами.