* * * * *
Добро пожаловать в Париж.
— И вы говорите, что не знаете где они скрывались все это время? — как бы между прочим спросил Ланда, выпуская из носа табачный дым. Он сидел в своем кабинете, напротив допрашиваемого господина Леналя. У того был весьма потрепанный вид, что не удивительно, учитывая то, что старый француз просидел в камере больше пяти суток. На носу и брови у него багровели раны. Несложно было догадаться откуда они взялись на его лице. Но все это мало интересовало штандартенфюрера. Его заботило лишь местонахождение брата мистера Леналя, который был, как оказалось, английским шпионом. — Я клянусь, я ничего не знаю, господин оберст, — закрывая глаза отвечал пожилой мужчина, пытаясь сдержать слёзы. — Я так и думал, — улыбнулся немец и позвал рядового, стоявшего за дверью его кабинета все это время. Молодой человек вошёл в комнату, ожидая приказа штандартенфюрера. — Шнайдер, отведите господина Леналя в камеру. И дайте ему воды, бедный мужчина должно быть измучился от жажды, не может говорить от пересохшего горла. — Спасибо большое, — закивал француз, который тут же поднял голову, услышав про воду. — Не за что, господин Леналь. Ну что же вы стоите, Шнайдер? Отведите скорее задержанного в камеру и напоите его. Дайте ему литров 10, — вновь с едкой улыбкой приказал Ланда, — и если вдруг он захочет что-то сказать, приведите его ко мне, а -нет, налейте ещё, что бы голос точно прорезался. Пожилой мужчина с нескрываем страхом посмотрел на Ганса. В глазах его читались мольбы, однако зря француз полагал, что Ланда прочтет их и сжалится. — Я прошу вас, не надо, — трясущимся голосом прошептал мужчина, — я ничего не знаю, я вас прошу… Рядовой Шнайдер взял господина Леналя под руку и поднял со стула, намереваясь увезти в камеру. Однако в этот момент в кабинет к немецкому офицеру гестапо вошёл запыхавшийся молодой француз. — Где она?! — с порога закричал юноша. В этот момент даже на лице Ланды можно было на секунду поймать замешательство. Однако немец тут же натянул на себя свою обычную бесстрастную маску и кивнул Шнайдеру, давая знак, чтобы тот наконец увел арестанта и оставил их наедине с его неожиданным посетителем. Спустя несколько секунд, когда в кабинете остались только двое, француз повторил свой вопрос: — Где она? Что вы с ней сделали?! — Присядьте, мой друг, — спокойным голосом ответил Ланда, указав юноше на стул напротив его рабочего стола. Молодой человек на секунду смутился, однако в следующий момент все же сел напротив немца. — Насколько я помню ваше имя — Пьер, или я ошибаюсь? — Все верно, меня зовут Пьер Леру. — Хорошо. И вы ищете…? — Мою подругу, Эммануэль Мимьё. И я уверен, что она у вас. Немец вскинул брови и слегка опустил уголки губ, выражая удивление. — Признаться, мне нечего вам сказать, потому что я также не знаю, где ваша подруга. — Не смейте врать! За ней заехала черная машина и, ваши люди усадили её и увезли от кинотеатра. На секунду где-то в глубине души немца закралась тревога. Его, обычно четкие и последовательные мысли, смешались в одну беспорядочную — образ Эммануэль. Однако штандартенфюрер не мог позволить себе дать повод французу думать, что относиться к Шошане…относиться к ней с некоторой благосклонностью. — Поверьте, это исключено. Здесь приказы отдаю только я, и я ничего не знаю об этом. Но если бы вы описали мне этих людей, ситуация могла бы во многом проясниться. — Что вы хотите услышать?! Они были в форме гестапо! — Последнее время евреи, как напуганные крысы сбегаются в Париж, в надежде укрыться тут, — пожал плечами немец, — так что в городе сейчас много моих коллег. — Один из них был с голубыми глазами и светлыми волосами. У него были усы. Второй тоже светлый. Это всё, что я видел. Оберст с полминуты молча смотрел на француза своим пустым взглядом, а потом вдруг открыл ящик стола, где лежало несколько писем и выпусков газет. Вынув одну из них, немец отлистал пару разворотов и резко вырвал одну из страниц. Пьер в смятении наблюдал за каждым действием штандартенфюрера. Немец в свою очередь вырвал из оторванной страницы маленький кусок и бросил остатки газеты в мусорку. Он положил вырванную фотографию мужчины напротив Леру и вопросительно поднял брови. — Среди них был этот человек? Француз оторвал непонимающий взгляд от полковника и посмотрел на фотографию, нахмурив брови: — Кажется да, он там был. Губы оберста тронула победная улыбка и конечно же, хоть он этого и не признавал даже для самого себя, словно груз упал с его груди: — Что ж, в таком случае смею вас заверить, что вам не о чем беспокоиться. С мадмуазель Мимьё все в порядке, и я уверен, вскоре она вернется домой. — Кто этот человек?! — вскричал юноша от нетерпения. — Господин Леру, не забываете, что вы разговариваете с штандартенфюрером Гестапо. Обострение этой ситуации не пойдет вам на пользу. Единственное, что я могу для вас сделать — так это дать вам слово, что вашей подруге ничего не угрожает. Пьер смотрел на немца, не решаясь возразить ему. В конце концов, оберст был прав. Он в любой момент мог отдать приказ, и тогда француз не вышел бы из этого здания. — Что ж, — разрезал тишину своего кабинета полковник, — сейчас я прошу меня извинить, меня ждет служба, господин Леру. Француз нехотя кивнул и вышел из кабинета, не прощаясь с полковником. Наконец дверь за ним захлопнулась и Ланда откинулся на спинку своего кресла, с наслаждением делая затяжку. «Что ж, добро пожаловать в Париж, Штиглиц» — пронеслось в голове у немца. * * * * * План. Шошану вели больше пяти минут по лестнице вниз. Все больше она ощущала запах сырости и алкоголя. По звуку шагов она определила, что вели её около трех мужчин. Двое из которых держали её под руки. Наконец её ввели в какое-то помещение и опустили на стул. — Ютивич, сними с дамы этот мешок, — послышался мужской голос. Через несколько минут Шошанна услышала приближающиеся шаги и, наконец, с её головы сняли мешок и она подняла веки. Глаза её тут же сощурились от подвального освещения, хотя оно было не вполне ярким. Через несколько минут девушка все же смогла рассмотреть комнату и всех присутствующих в ней. Она не ошиблась-её окружали трое мужчин. Один из которых был светлым голубоглазым американцем, другие же больше походили на мексиканцев или других южан, но акцента у них не было, следовательно — они были также американцами. — Что это значит? — наконец спросила еврейка. — Я объясню, — сказал блондин, — меня зовут Альдо Рейн. Я предводитель особого отряда. А это мои друзья — Ютивич и рядовой Омар. С момента нашего существования мы занимались одним делом и только одним — мочили нацистов. Здесь мы по случаю операции «Кино». Пару часов назад, наши люди встречались с нашим информатором, которая сегодня утром получила сведения о том, что кинопремьера Героя нации переносится в твой кинотеатр. Час назад наших людей расстреляли, благо информатор не пострадала. Так вот я хочу узнать, что за игры проворачивают эти гуны и почему премьеру перенесли в последний момент именно в твой кинотеатр. Вопрос понятен? Шошанна нахмурила брови, пытаясь осознать только что услышанную информацию: — С чего я должна вам верить? Американец, будто бы оскорблено прищурился, посмотрев на девушку. В следующий момент он щелкнул пальцами и обратился к рядовому Смитсону: — Ютивич, принеси ей мешок. Молодой человек тут же кивнул и удалился в соседнюю комнату. В это время Альдо достал свой нож с широким лезвием и прошелся по стали подушечкой указательного пальца, закусив губу. Наконец рядовой втащил в комнату темный мешок и бросил прямо под ноги еврейке. — Раскрой его, — приказал Рейн, и Ютивич тут же открыл перед девушкой содержимое мешка. Холщовая ткань скрывала в себе сотни кусков мяса, покрытого волосами разного цвета и плотности. Шошанна тут же раскрыла рот, чтобы выдохнуть воздух и отвела голову в сторону. На ее глазах навернулись слёзы от трупного запаха. Лейтенант Рейн кивнул, и Ютивич тут же унес мешок. — Это скальпы сотни фрицев, что мы срезали с их затылков ещё сегодня утром. И это единственное наше доказательство. В любом случае выбор у тебя невелик, дорогая. Ты либо веришь нам, и мы работаем вместе. Либо мы тебя убиваем, так как ты понимаешь, что мы не можем тебя отпустить, зная, что ты можешь нас сдать с потрохами. Шошана вновь повернула голову прямо и посмотрела в глаза Альдо. — Я не знаю почему кинопреьеру перенесли в мой кинотеатр. Об этом Геббельса попросил Фредерик Цоллер. — Что за фрукт? — Фильм «Герой нации» о нем. Он там и играет главную роль. Он говорил о том, что хочет сделать так, чтобы вечер был только немецким, может поэтому премьеру перенесли в более маленький зал. — Хорошо. План такой, наш информатор проведет нас завтра на премьеру. Ты тоже там будешь, я полагаю? — Да, — поджала губы девушка. — Ты должна рассказать нам обо всем, что могло бы пойти нам на пользу. Где находятся ключи от помещений, в какой ложе будут сидеть главные фрицы и наконец, во сколько на кинопремьеру заявиться сам Фюрер? — Я не знаю ничего о том, когда придет Фюрер и где будет сидеть. Но… — Шошанна замялась, не зная, стоит ли упомянуть о сегодняшней находке в чулане, — мне кажется эта кинопремьера будет выгодна не только для вас. — Что ты говоришь? — нахмурился Рейн. — Я… мне кажется, что за стеной одной из комнат находиться помещение, в которое нет входа и никогда не было. Может это просто подземные пещеры, а может… В любом случае, я думаю, что это представляет интерес для начальника охраны, полковника гестапо Ганса Ланды. Это все, что я знаю. — Хорошо, как мы можем попасть туда? — Только если вы сломаете бетонную стену в одном из подсобных помещений. — Не проблема, сегодня ночью мы и узнаем, что же там за комната, которая так понадобилась этому Ланде. — Не получиться, ночью вы туда никак не пройдете. У кинотеатра выставлена охрана. До утра. — Чтоб тебя! — выругался Рейн. — Ладно, лейтенант. Премьера завтра только в шесть вечера. Мы и с утра успеем управиться, — сказал рядовой Омар. — Верно, Дум. Вся эта операция уже пошла не по плану, так что будем делать то, что мы привыкли — мочить нацистов и импровизировать. Значит так, — вновь обратился Рейн к еврейке, — завтра ты будешь ждать нас в девять в кинотеатре. Мы прийдем под видом рабочих и все сделаем. И смотри, мадмуазель, чтобы все прошло гладко. Шошанна кивнула. Ей больше ничего не оставалось делать, кроме как согласиться. Однако о своих намерениях сжечь кинотеатр, девушка решила умолчать. Они пусть мочат фрицев, как делали это раньше, но её еврейская месть должна была свершиться вне зависимости ни от чего. — Это всё? — спросила еврейка. — Все, дорогая. — Теперь я могу поехать домой? — Нет, переночуешь здесь. Нам, знаешь ли, разъезжать лишний раз в форме гестапо в центре Парижа не пристало. Завтра мы отвезем тебя до пригорода. От туда ты доедешь до центра, а мы приедем позже. — А если немцы спросят, где я была всю ночь, прямо перед кинопремьерой? Их это не насторожит по-вашему?! — А ты что, — Альдо нагнулся к сидящей еврейке так, что его лицо оказалось совсем близко к её, — глуха к прелестям любви? Скажешь, что была у любовника. Мне тебя учить этому?! Шошанна хотела было возразить, однако все трое вышли из комнаты и закрыли двери. Она осталась одна. * * * * * Кладбище. Оберст презрительно кривил лицо, наблюдая за тем, как дамы испускают визгливые рыдания и напускное сочувствие вокруг гроба министра финансов, а их кавалеры сочувственно утыкались взглядами в землю. По крайней мере фюрер стоял в стороне вместе с Евой Браун и о чём-то оживленно беседовал с ней. И даже смеялся. Рядом с ними стояли Геббельс и Гиммлер. Они также о чем-то говорили, по всей видимости обсуждали сегодняшнюю кинопремьеру, несмотря на то, что не выносили друг друга. Цоллера среди них не было. Подумать только, этот рядовой осмелился проигнорировать приглашение своего Фюрера, чтобы пригласить сегодня с самого утра француженку для прогулки на выставке кино. Мило, тем более этого штандартенфюрер и ожидал от Цоллерп. Наконец Ланда счел время своего присутствия у могилы офисного немецкого клерка достаточным и направился к Фюреру, чтобы попрощаться до встречи на премьере. — А, Ланда! Идите к нам, — крикнул Адольф Гитлер, заметив приближающегося оберста. — Heil! — произнес Ланда, подняв руку Гитлеру. — Вы уже покидаете нас, мой друг? — спросил Гитлер. — Да, мой Фюрер, сегодняшний вечер требует от меня внимания. — Правильно! Я люблю таких, как вы, Ланда! Вы профессионал своего дела. Вы и ваш брат будто из разного теста слеплены. Но не будем о прошлом. Что ж, тогда до встречи сегодня вечером. Ганс выдавил из себя улыбку и, попрощавшись с вождём, поспешил удалиться. Ланда шёл среди могил к припаркованному у обочины автомобилю. Однако проходя мимо знакомых рядов он осёкся. Замешкавшись, он посмотрел на группу людей, разодетых в черное, где он стоял ещё десять минут назад. Отметив, что вся церемония проходила на достаточном расстоянии от него, он свернул с тропы. Он шел к могиле, которую не посещал больше пяти лет. Странное чувство пронизывало его все больше, с каждым шагом он погружался словно в какую-то прострацию. Наконец он остановился перед неухоженным куском земли. Ему было опасно приходить сюда, но он не мог пройти мимо этого надгробья. Сейчас, когда он смотрел на фотографию, на родного человека на ней, все стало вдруг неважно. Штандартенфюрер невольно подумал о том, что только здесь он не был полковником гестапо. Только здесь он не был охотником за евреями. Лишь напротив этой могилы он мог быть Гансом Ландой. Мужчина ещё с полчаса пробыл у могилы. Он думал все это время, как бы сложилась жизнь его брата, не случись с ним… не случись с ним того, что вынудило власть убить его, что чуть не погубило и его самого. Ярость вновь овладела им, как когда-то давно, когда он каждый день просыпался и засыпал с чувством ненависти к евреям. Казалось, за столько лет его чувства должны были утихнуть. Но фотография молодого юноши на камне вновь воскрешала в нём всё то, что он пытался забыть столько лет. * * * * *Эммануэль…
Через четверть часа немец возвращался к машине. Он скользил глазами по надгробиям, не предавая этим ушедшим жизням никакого значения. На него смотрели сотни лиц, старых и молодых. Там были даже младенцы, которые по всей вероятности умерли при родах. Полковник смотрел то на фотографии, то на года. Где-то земля была очень свежей. Старик, женщина, мужчина, 1876-1937, ребенок, мужчина, 1899-1925, Эммануэль… Ланда вдруг замер и вернулся к могиле, от которой уже успел отойти на несколько шагов. На кресте висела фотография Эммануэль. Сначала штандартенфюрер было подумал, что ему привиделось. Последнее время ему вообще казалось, что он бредит этой француженкой. Но потом в глаза немца бросилось имя. Эммануэль Мимьё, 12.01.1921- 17.08.1940 год. Под крестом лежали свежие полевые цветы. Ланда поднял глаза к небу и укусил мягкую плоть щеки, сдерживая нервную улыбку. Однако в какой-то момент оберст всё же рассмеялся, сжав переносицу пальцами. «Так ты чёртова еврейка, — думал Ланда, стоя посреди кладбища, -чертова еврейка…».* * * * *
Арест.
Шошанна задыхалась. Она бежала к кинотеатру, чтобы скорее увидеть Леру. Солнце палило с такой силой, что у девушки начала кружиться голова, хотя часы показывали только половину девятого утра. Наконец Шошанна вбежала на знакомую улицу и позволила себе замедлить шаг. Она видела крыльцо родного кинотеатра, видела немца в гестаповоской форме, который стоял возле входа всю ночь. Вскоре она заметила и Леру, выбежавшего ей навстречу. Молодой француз увидел её, засыпая у окна. Всю ночь он так и не смог сомкнуть глаз. Наконец под утро, на него напала дремота. Однако он то и дело открывал глаза, в надежде увидеть на улице Шошанну. И вот он заметил еврейку. Сначала ему подумалось, что его уставший мозг обманул его. Пьер тут же протер глаза тыльной стороной ладони и вновь всмотрелся в толпу на улице. Он не ошибся. К кинотеатру бежала Шошанна. Тут же юноша бросился вниз навстречу девушке. Подлетев к Шошанне, Леру крепко обнял её, прижимая к себе за талию и спину. Он гладил её по плечам, вдыхал запах её волос, по которому так успел соскучился. Он чувствовал бешеное биение своего сердца. — Шошанна, любовь моя, где ты была? Что они с тобой сделали? — шептал Пьер, сжимая запястья еврейки и глядя ей прямо в голубые глаза. — Всё нормально, Пьер. Правда, все хорошо. — Кто были эти люди? — перебил блондинку француз. — Я тебе все скажу, Леру. Но сначала я должна тебе рассказать кое-что очень важное. Вчера в чулане под лестницей…. — Мадмуазель Мимьё? Шошанна обернулась на знакомый голос, опасаясь за свою тайну, которую так и не успела рассказать Леру. Рядовой Цоллер направлялся к ней и девушка выругалась себе под нос. Никто в её жизни ещё не был так навязчив по отношению к ней! — Мадмуазель Мимьё, я везде искал вас, — Цоллер подошел к Шошанне и Леру, при этом молодого француза немецкий солдат не удостоил даже взглядом. — Фредерик, — растерянно выдохнула девушка, — я прошу вас, сейчас мне совсем некогда обсуждать кино, нам нужно готовиться к кинопремьере. Еврейка уже было развернулась, чтобы уйти прочь, однако немец схватил её за запястье. Леру тут же перехватил его руку за плечо: — Оставьте девушку, она же вам ясно сказала. — Я разговариваю не с вами, и вы не имеете права пререкаться с солдатом немецкой армии, — злостно процедил юноша и вновь обратился к еврейке, — Эммануэль, я не займу у вас много времени. Блондинка, обеспокоенная этой стычкой, раздраженно вздохнула и посмотрела в глаза Леру. Тот понял девушку и отпустил руку Цоллера, хоть и не без раздражения. — Хорошо, Фредерик, я вас слушаю. Немец замялся и перевёл взгляд с блондинки на Леру. Шошанна поняла этот недвусмысленный намек: — Пьер мой друг, и у меня нет тайн от него. — Хорошо, — сглотнул солдат, — Эммануэль, я хотел бы пригласить вас на выставку, посвященную кино. Еврейка с выражением мольбы, закинула голову к небу: — Фредерик, я прошу вас, не тратьте на меня свое время. Я с вами никуда не пойду. — И всё же, мадмуазель Мимьё, — задержал девушку солдат, на что та с беспокойством посмотрела на него, опасаясь того, что этот юноша может устроить ей немало проблем прямо перед кинопремьерой. Леру больше не мог смотреть со стороны на то, как немецкий рядовой пристает к Шошанне. К его Шошанне. — Эй, ты! Ну хватит! Ты получил ответ, имей уже гордость принять отказ девушки! — Пьер встал перед лицом Цоллера, загородив собой еврейку. — Послушай, ты…- начал было Фредерик, однако немец не смог закончить — кулак молодого француза пришелся ему прямо в нос, отчего Цоллер от неожиданности качнулся назад и схватился за лицо. В какой-то момент ему показалось, что он ослеп. Однако через несколько секунд, немец пришел в себя и с нескрываемой яростью посмотрел на своего обидчика. Леру стоял напротив него, готовый отразить ответный удар. Однако, как только Фредерик замахнулся, его кто-то окликнул по-немецки. То был обер-ефрейтон, охранявший кинотеатр всю ночь. — Рядовой Цоллер, прекратить драку. Несмотря на сложившиеся унизительное положение, Фредерик всё же опустил кулак и, сжав губы, обратился к ефрейтору. — Хипман, если вы не заметили, то перед вами стоит рядовой Цоллер. — Я заметил. Вы правы, передо мной стоит рядовой. Кем бы вы ни были, не забывайте, что я старше вас по званию. Что касается вас, — обратился немец к еврейке и Леру, — я вынужден вас задержать. Шошанна распахнула глаза и растерянно переглянулась с Леру. Однако в этот момент растерялся и сам Цоллер. — Постойте, произошла, какая-то путаница, госпожа Мимьё ни в чём не виновата. Единственный кого стоит задержать — этот наглый француз, — запротестовал Фредерик. — Послушайте, рядовой Цоллер. Меня предупредил полковник Ланда о том, что с утра здесь будет не спокойно, и всех участников драк и пьянок я должен буду доставить в отдел. Вас штандартенфюрер приказал не трогать. Но если вы будете оказывать мне сопротивление в аресте этих двоих, то я буду обязан нарушить приказ оберста. Фредерик растерянно посмотрел на Шошанну. Та в ответ лишь бросила презрительный взгляд на немца. Всё случилось так, как она предполагала — этот «Герой нации» испортил все её планы.* * * * *
Приказ.
Ланда сидел в своем черном автомобиле на заднем сидении и думал. Он думал всю дорогу. Он думал о ней. Как часто за последнее время эта девушка не просто обманывала его, но толкала на такие вещи, за которые он сам себя презирал. Он с жадностью наблюдал за ней тогда, когда она мыла окна кинотеатра. А потом сидел вот так же в машине и не мог понять, как могла эта француженка овладеть такой властью над ним за эти дни. Он следовал своему плану, по которому Фредерик непременно должен был пригласить её этим утром на ярмарку, и в то же время страшно злился на себя за то, что позволил ему сделать это. Конечно он знал, чем закончиться попытка рядового Цоллера пригласить Эммануэль. Он непременно знал, что сейчас она и Леру сидят в одной из камер гестапо и ждут, когда их поведут к нему на допрос. Но и сейчас он презирал себя. За нерешительность, за невнимательность, за доверчивость. Как он мог не разглядеть в ней еврейку. Как мог колебаться сейчас… И всё же он колебался. Сейчас он войдет в здание гестапо и должно быть вызовет её на допрос. А что потом? Ведь теперь он знает, кто есть кто. И он также знает, что он должен делать с такими, как она. Наконец черный автомобиль припарковался у штаба гестапо. Оберст шел по коридору. Через пару секунд он встретит у двери своего кабинета Шнайдера. Он это знал. И тогда он должен будет отдать приказ доставить на допрос Эммануэль. И на допросе он будет обязан что-то сделать. Но что? Увидев вернувшегося штандартенфюрера, немецкий рядовой вытянулся по стойке смирно, на что оберст вообщем-то никак не отреагировал. — Штандартенфюрер, будут приказы? — спросил солдат, увидев, что Ланда всё же замедлился, прежде чем зайти в свой кабинет, и посмотрел на рядового. — Да… Ганс сказал это так обыденно, так спокойно, хотя внутри у него все будто перевернулось при звуке своего же голоса. То, что он собирался сделать, отдавало холодом у него в груди. Но мог ли он поступить иначе? Не мог.* * * * *
А вдруг…
Шошанна сидела в камере на бетонном выступе, который играл роль своеобразной скамьи. Напротив неё сидел Леру. На душе у девушки саднило, хоть она старалась и не показывать этого. Ей до боли хотелось рассказать Пьеру о ходах. О том, что так сильно могло повлиять на исход сегодняшних событий, хотя она и сама не до конца понимала, как именно. Ей хотелось кричать, но она молчала, лишь изредка бросая взгляды на немецкого солдата, который стоял прямо у решеток камеры. Он следил за каждым их движением, за каждым их вздохом. Что ж, даже если бы ей удалось чуть ближе подсесть к Леру, она все равно наверное не осмелилась бы рассказать французу о своей находке. Слишком гнетущей была обстановка. Да и что с того, если бы он узнал сейчас. Ни он, ни она не могли повлиять больше ни на что. Они сидят в камере, на крючке у фрицев, пока кинотеатр готовят к кинопремьере. Наконец рядовой Шнайдер показался вначале коридора. Он издалека кивнул рядовому, охранявшему Шошанну и Леру. Отчего у девушки внутри поселилось беспокойство. Она вдруг поняла, что их здесь держали не просто так… — Открой эту клетку, Герман, — приказал немецкий солдат своему сослуживцу, кивнув на камеру, где сидели Пьер и Мимьё, — у меня приказ Ланды. Блондинка и француз тут же вскочили, будто готовясь к обороне. Они не осознавали насколько это выглядело смешно, ведь их руки оставались за их спинами, закованные в наручниках. — Послушайте, мне необходимо увидеть оберста Ланду, — запротестовала Шошанна. — Штандартенфюрер слишком занят, чтобы уделять время каждому из задержанных. — Но мы не преступники! Произошла ошибка! — запротестовала еврейка. Герман взял под руки Леру и вывел из камеры, заперев дверь прямо перед носом Шошанны. — Куда вы его ведёте?! Леру! — кричала еврейка вслед немцу, уводившему её друга.* * * * *
Шоколад.
— Присаживайтесь, господин Леру, — любезно пригласил Ганс француза, когда немецкий солдат завел его в кабинет. Пьер лишь кинул озлобленный взгляд на штандартенфюрера. Последние дни он чувствовал и, даже больше — осознавал, что немцы и их режим сгустились над ним и Шошанной как никогда. Но он не боялся. Он знал, что немцы ничего не делают без выгоды для себя. Француз сел на стул, напротив Ланды и посмотрел ему прямо в глаза. — Вы смелый молодой человек, Леру, — усмехнулся оберст. — С чего вы это взяли? — вступил в игру Пьер. — Вы умеете смотреть своим страхам в глаза. — Не думайте, что я боюсь вас. — Не думайте, что я не заставлю вас боятся, — с хищной улыбкой усмехнулся Ганс, — итак, Пьер, я могу вас так называть? — Вообще-то… — Так вот, Пьер, я хотел вас спросить вот о чём. Как же так получилось, что вы затеяли драку с действующим солдатом немецкой армии? — Он приставал к Эммануэль, — коротко ответил француз. — Каким образом? — штандартенфюрер насторожился. Ему подумалось, что если Фредерик в действительности позволил себе… позволил лишнее, то он непременно не доживет даже до трибунала. — Он навязывал ей свои приглашения на свидание, хотя она ясно дала ему понять, что не хочет никуда идти с ним. — Хорошо. Я это выясню, Пьер. Так где же оказалось была мадмуазель Мимьё? — Она… пошла ночевать к подруге. Та послала за ней машину с водителем и охраной, — француз замешкался, пытаясь придумать хоть какой-то ответ. — Отчего же не предупредила вас? — усмехнулся оберст, заметив, что француз лжёт. — Возможно просто не успела, я ненадолго отлучился из кинотеатра. — Куда же? — Эммануэль, попросила купить шоколада и я пошел в магазин. — Но ведь ближайший магазин прямо напротив вашего кинотеатра, вряд ли за такое короткое время девушка могла уехать к подруге, не предупредив вас, — сощурился немец. — Да, но Эммануэль любит шоколад, который продается только в лавке, а до неё идти около получаса. — И… и что же это за шоколад? — Зачем вам это знать? — Если я вас спрашиваю, значит это входит в число необходимых сведений для меня, как для сыщика. — Он называется Тentation amoureuse Немец тут же поджал губы, благо француз должно быть этого не заметил: — И когда мадмуазель Мимьё вернулась? — Около половины девятого. — А Фредерик? — Он пришел тут же, как мы встретились. — Что ж, Пьер, думается мне- немец гнетуще посмотрел на киномеханика, словно пронзая его своими серыми зрачками, — что всё, что вы мне только что наплели тут — полная ложь. И что же вы прикажете мне с вами сделать?* * * * *
Еврейку и Леру вели по многочисленным лестницам, через сырые подвалы. Шошанна понимала, что в такие места ведут только для того, чтобы в конце концов убить. После допроса, она не имела возможности узнать у Леру, что тот обсуждал с Ландой. Шептаться при немецком солдате было бы самоубийством. Впрочем, она уже не боялась. Они шли уже больше десяти минут. Удивительно, но за это время она успела смириться с неизбежным. — Ваш начальник не пойдет с нами? — Зачем? — с явным непониманием процедил немец. — Разве он не любитель подобных зрелищ? — с нескрываемой злостью спросила Шошанна. Теперь, когда её судьба и судьба Леру была предрешена, ей больше не следовало бояться этих гунов. Странно было лишь то, что Леру ничего не говорил. Он шел рядом и был абсолютно спокоен. На его лице не было ничего… Что ж, каждый по-своему встречает свой смертный час. Рядовой рассмеялся: — Я бы посмотрел на его лицо, если бы он ещё и видел это. Шошанна вспыхнула от злости. Этот немец вёл двух живых людей на смерть и смеялся! Они даже не были евреями! По-крайней мере так думал Ланда. «А вдруг…вдруг он узнал, — пронеслось в голове у еврейки, но она тут же отогнала от себя эту мысль, — нет, это невозможно». Наконец, все трое дошли до железной двери. Немец отошел за спины задержанных и расстегнул наручники сначала у Пьера, а затем и у Шошанны. В следующую секунду рядовой отпер дверь и открыл её перед девушкой и французом. На их лица упали солнечные лучи. — Свободны. Шошанна сдвинула брови, не понимая, в какую игру с ней решил поиграть Ланда. В её голове роились тысячи мыслей. — Оберст приказал отпустить вас через задний вход, чтобы никто не видел вас лишний раз. Так что вам следует обогнуть это здание и идти по прямой. Так вы выйдете на главную улицу. Шошанна стояла и смотрела на немца, пытаясь осознать реальность ли это или все это ей приснилось. Наконец Леру словно выпал из прострации и, взяв Шошанну под руку, вывел на улицу, с каждым шагом, ускоряясь и толкая подругу навстречу жизни. — Да, и штандартенфюрер приказал быть вам готовыми. Кинопремьера через два часа, — крикнул немец вслед этим двоим. * * * * *Невольно преданы.
По дороге в кинотеатр, Шошанна и Пьер постоянно оглядывались по сторонам. В глубине души оба они боялись, что все это было какой-то страшной ошибкой и их не должны были отпускать. И вот сейчас они наверняка заметили свои оплошность и давно пошли за ними в погоню. Но в какой-то момент оба поняли, что если их захотят вернуть обратно, немцы это сделают, даже если бы она и Пьер оказались прямо сейчас в Америке или СССР. Тогда еврейка наконец осмелела. Она взяла Пьера под локоть, чтобы встать к нему ближе и полушепотом сказала: — Пьер, я должна тебе кое-что рассказать. Так по дороге в их кинотеатр Леру узнал всё. Узнал про ходы и про ублюдков. А также узнал про их уговор с Шошанной, который она нехотя нарушила, ведь в то время, когда она должна была провести ублюдков в кинотеатр, она сидела за решеткой. Еврейка также рассказала ему о своих опасениях, ведь то, что она не помогла проникнуть бесславным ублюдкам в кинотеатр, они могли расценить вполне конкретно — как предательство. В любом случае, изменить она больше ничего не могла. Всё, что им оставалось делать — проникнуть в ходы самостоятельно. Однако и тут их ждала неудача. Зайдя в здание, они обнаружили охрану не только у входа, но и у двери в чулан. Весь зал был давно украшен. Причём с изыском и вкусом. И весь этот пафос разбавляли лишь угрюмые солдаты в немецкой форме, которые стояли по обе стороны от входа в маленький чулан. — Что вы здесь делаете? — спросила еврейка у рядовых, как только заметила немцев. — Полковник Ланда приказал охранять этот чулан, чтобы гости случайно не зашли туда. Еврейка выругалась себе под нос: — Так охраняйте другие чуланы, тут их много. — Такого приказа не было, мадам. Шошанна поняла, что теперь и к ходам доступ перекрыт. Что ж, ей оставалось надеяться лишь на свой собственный план.* * * * *
Итальянцы.
Немецкие офицеры и генералы смеялись над анекдотами друг друга, пока их дамы обсуждали безвкусные туалеты их соперниц и томно обмахивались веерами. Меж ними летали девушки-официантки в весьма экстравагантных и открытых костюмах. Этого захотел Геббельс. В его понимании, красота это всё то, что имеет хоть малейший намек на эротику. Однако ни его самого, ни Фюрера не было видно. Лидеры должны были приехать лишь спустя полтора часа от начала банкета. А пока гостям предлагались еда и напитки. Позднее по программе был предусмотрен шуточный аукцион с весьма нешуточными пожертвованиями, которые предполагалось получить в этот вечер. На втором этаже стоял Ланда. Он был всё также безупречен в своей форме, выглаженной до идеала. Правда теперь, ко всему прочему, прибавились белоснежные перчатки, закрепленные на поясе. Штандартенфюрер с начала вечера пока ни с кем не заговорил. Он скользил взглядом по толпе, в какой-то мере даже проявляя сочувствие ко всем этим людям, ведь жизнь каждого из них прервется спустя каких-то полтора часа. Спасутся из них пожалуй лишь он, ублюдки, которые будут его гарантом, хотя сами того ещё не знали, и… И всё. Приказал себе Ланда. И больше никто. Он и так сегодня пошел против совести, и как бы это абсурдно не звучало при всех его намерениях, против присяги. Он её отпустил… Но конечно же он это сделал исключительно из ненависти к ней. Смерть для такой наглой еврейки — слишком просто. Им движет разум, а не эмоции и… чувства. Ланда рассмеялся сам себе: какие там чувства? К еврейке? К ней у него может быть лишь одно чувство и именно благодаря ему, он получил прозвище охотник за евреями. То, что он не заглядывался на разодетых официанток и уж тем более на евреек, в отличие от всех этих генералов, и поможет ему выжить. Его сердце холодно, а разуму чужды всякие чувства. Никаких привязанностей к женщинам — вот принцип, делающий непобедимыми предводителей воинов и лидеров. От женщин — беспорядок, слабость, мешанина в мыслях, потеря головы и, наконей, они — причина величайших глупостей, на какие идет обычно мужчина, способный в ином расположении духа добиться могущества. В какой-то момент до Ланды донеслись разговоры немецких офицеров. Они уже не обсуждали официанток. Предметом их разговора являлась другая: — Хозяйка кинотеатра, мадмуазель Мимьё, тоже хороша, вы заметили? — Да, она ещё та штучка, — с довольным смехом отметил немец. Стоило офицерам произнести её имя, Ланду тут же охватила лихорадка нетерпения, несмотря на недавним гордые мысли. Это вновь обеспокоило его и даже показалось унизительным. Во всяком случае, он был очень возбужден. Оберст стиснул зубы. Ему отчего-то стало тошно, что её имя произносили другие мужчины. Что её внешность так бессовестно обсуждали практически при нём. Оберст судорожно сжал зубы, его челюсти напряглись. Он с трудом овладел собой и от этого усилия заметно побледнел. Штандартенфюрер бросил взгляд на немецких офицеров, чтобы понять куда они смотрят. Наконец Ланда заметил Её. Безусловно, он давно замечал её красоту, но только сейчас, пожалуй, он смог позволить себе рассмотреть её, не боясь, что она заметит его взгляда. Эммануэль стояла на лестнице и о чем-то разговаривала с Леру и даже смеялась. Она была в красном платье. Алый шёлк беззастенчиво демонстрировал красоту её фигуры, бесстыдно огибал бедра и грудь, при этом исключая всякий намек на пошлость и вульгарность. Его глаза пожирали ее фарфорово-белую кожу, которая контрастировала с тканью платья. В следующую секунду она пригубила шампанское и её чувственные губы чуть заметно блестнули. Она поправила выбившийся из прически локон и это показалось Ланде чем-то очень интимным. Ему вдруг показалось, что каждая частичка её тела излучала тепло. В какой-то момент, девушка вдруг заливисто рассмеялась в ответ на какую-то фразу Леру. Ланда, не отрываясь, глядел на ее правильный, тонкий профиль, вид которого наполнял его душу острым волнением и почти причинял боль. С тех пор, как он, поддавшись искушению, стал смотреть на нее, как на женщину, каждый брошенный на нее взгляд открывал ему в ней все новые совершенства. Ему нравилась даже ее сегодняшняя бледность — следствие усталости после событий сегодняшнего дня. Ланда резко щелкнул каблуками и направился к этой паре. — Добрый вечер, мадмуазель Мимьё, — раздался тихий, но весьма уверенный мужской голос за спиной Шошанны. Девушка вздрогнула. Ещё минуту назад она и Пьер обсуждали здесь, среди сотни фрицев, свой план, улыбаясь и смеясь, в попытке не вызвать подозрений. И вот она слышит Его голос. Так странно, но внезапно девушка осознала, что голос Ланды она узнает из тысячи. В какой-то момент он даже показался ей смутно знакомым, будто она слышала его много-много лет назад. Однако эти мысли прогнал образ Ганса, который, поприветствовав девушку со спины, и возник перед ней безукоризненным профилем через мгновение, словно призрак. — Здравствуйте, штандартенюфюрер, — сглотнула Шошанна, не удержав дрожи, которая каждый раз охватывала её при виде Ганса Ланды. — Вы уделите мне сегодня несколько минут вашего времени? — Какие-то проблемы? — О, конечно нет, мадмуазель. Вы выполнили свою работу по подготовке кинотеатра просто блестяще. Скорее, я хотел вас познакомить с некоторыми людьми. Вы знакомы с Бриджит Фон Хаммерсмарк? — Лично мне не приходилось с ней встречаться. Но конечно я видела её в немецком кино. — Отлично, тогда сегодня вы и познакомитесь, — Ланда властно и, в то же время, нежно взял еврейку за талию, сопровождая вниз, где он видел Фон Хаммерсмарк. Он слегка придерживал Шошанну, как хрупкий предмет, боясь даже дышать рядом с ней. Еврейка не сопротивлялась. Она запрещала себе смотреть на него, оттого держала голову прямо. Она почти не видела немца, но когда он говорил ей что-то о её кинотеатре, она чувствовала его дыхание и аромат его парфюма. Ланда пах чем-то очень знакомым. Это был древесный запах, запах чистоты и власти, который действительно подходил ему. «Как удивительно, подумала Шошанна, — этот человек опять кажется мне до странности близким. Почему?» Наконец, поймав образ актрисы глазами, Ланда заметил с ней нескольких мужчин. Это были ублюдки. Штандартенфюрер хищно улыбнулся заметив двух черноволосых и их предводителя — Рейна. Конечно он знал о Бриджит, знал о её калобарционистской деятельности. И конечно он пользовался ей не только как любовницей, но и как собственной шпионской пешкой. Поэтому, увидев ублюдков вместе со своей любовницей, Ланда едва смог скрыть победную улыбку. — Фройлен Фон Хаммерсмарк, — с улыбкой от будто бы радостной встречи поприветствовал актрису оберст. Конечно никто не знал о том, что они любовники. Или по крайне мере делали вид, что не знали. А Ланда делал вид, что Бриджит не его любовница. Вовсе не из-за боязни пересудов. Просто она была его секс-игрушкой только в спальне, а в жизни, как сейчас например, она была просто жалкой шпионкой. При этом, она даже не подозревала об этом, двойной шпионкой. — Полковник Ланда. Я рада встречи! Не отразимый, как всегда! Кто ваша юная спутница? — не без ревности спросила Бриджит. — Эта юная девушка — мадмуазель Мимьё. Между прочим именно в её кинотеатре мы сегодня будем смотреть фильм. — Вот как? Тогда примите мои восхищения! Здание в прекрасном состоянии! — наконец посмотрела на еврейку Фон Хаммерсмарк. — Спасибо, — сглотнув тугую слюну ответила Шошанна. Всё то время, пока Бриджит обменивалась любезностями с Ландой, на неё смотрел Альдо. Мужчина прожигал её глазами, всем своим видом показывая, как он презирает таких как она, предателей. — А что за красавцы вас сопровождают? — наконец спросил Ланда, одарив каждого из ублюдков наивным взглядом. Странный тембр его голоса, придающий словам оттенок насмешки и угрозы, поверг в оцепенение Бриджит. — Я боюсь, они не знают ни слова по-немецки, — запинаясь ответила актриса, — это мои друзья из Италии. Это великолепный итальянский каскадёр Энцо Горломи, — указала актриса на Альдо, — а это безмерно талантливый оператор Антонио Маргерити и ассистенет Антонио, Доминик Декокко, — указала Бриджит на Доновица и Хиршберга, — Господа, это мой давний друг полковник СС Ганс Ланда. — Buona sera. Signori, molto contento. Gli amici della nostra stella adorata, che tutti ammiriamo, il vero gioiello della nostra cultura, saranno naturalmente sotto la mia protezione personale , — на одном дыхании выпалил штандартенфюрер, отчего все участники диалога на несколько секунд замерли. — Ээээ….Grazie,— выдавил из себя Рейн. — Gorlommi! L'ho pronunciato correttamente? — начал издеваться Ланда. — Sì, giusto — процедил Альдо. — Ripeti ancora una volta. — Gorlommi. — Ancora una volta, per favore! — взмолился Ганс, едва задерживая смех. — Gorlommi, — почти шепотом от злости повторил американец. — E come chiamarti? — обратился штандартенфюрер к Донновицу. — Antonio Margherite, — прищурился американец, в попытке изобразить итальянца. — Un'altra volta. Mi permetta di godere la musica di questi suoni! — унижал американцев Ганс. Ему доставляло это особенное удовольствие. В том числе он желал, чтобы Шошанна видела, что его не стоит обманывать. Она должна была увидеть, что происходит с теми, кто пытается с ним играть. — Margherite. — E lei? — обратился оберст к Хиршбергу. — Domenic Decocco. — Ancora una volta? — Domenic Decocco, — раздраженно выдохнул «итальянец». — Bravo, bravo! — хлопнув ладонями, закончил эту издёвку немец. Наконец Ланда посмотрел на Шошанну. Каково же было его изумление, когда он понял, что еврейка пытается и надо сказать, весьма неудачно, скрыть улыбку. Ей было смешно он попыток этих ублюдков строить из себя итальянцев. Его это взбесило! Эта наглая еврейка абсолютно не боялась его! Ланда хотел было бросить в её адрес какую-то злостную шутку, но в этот же момент словно окаменел. Он не мог говорить ничего, что её огорчило бы. И этот факт поверг его в настоящий ужас. Неужели он… — Всем добрый вечер, прошу прощения, что опоздал, — раздался голос Цоллера, что тут же заставило оберста вынырнуть из своих страшных мыслей. Вокруг него снова послвшались разговоры и заиграла музыка. — О, добрый вечер! Ну что вы! Это целиком ваша кинопремьера, так что вы скорее задержались, — попыталась свести на нет недавний издевательский диалог Фон Хаммерсмарк. — Что ж, — рассмеялся Цоллер, — будем считать так. Простите, я могу украсть из вашей прекрасной компании мадмуазель Мимьё? Шошанна стиснула зубы. За эти дни она уже успела всей душной возненавидеть этого немца. Впрочем, ещё более мрачное лицо было у Ланды. Однако он не решился отказать Цолеру в его просьбе, боясь выдать свои чувства… — Конечно же нет, — нервно рассмеялась Бриджит, — мы готовы отпустить мадмуазель Мимьё, но только ненадолго, — шуточно пригрозила пальцем актриса. — Разумеется, — благодарно кивнул солдат и Шошанна, обречённо выдохнув, отошла с Фредериком на несколько шагов. — Что ж, — после недолгой паузы сказал Ланда, — я уже тоже вынужден вас покинуть, мне нужно обсудить ещё некоторые вопросы безопасности с охраной. — Конечно, — нервно улыбнулась Бриджит. Ганс тут же отошел ближе к лестнице и подозвал охрану властным жестом руки. Через мгновение к нему подошел Шнайдер. — Как только на премьеру явится фюрер, задержишь ублюдков и отведешь в подвал к рации. И проверь всю аппаратуру, мне необходимо будет очень быстро связаться с властями СССР. — Есть, штандартенфюрер. — Но перед этим…- Ланда замешкался, — но перед этим ты должен будешь вывести хозяйку кинотеатра мадмуазель Мимьё и отвести как можно дальше отсюда. Шнайдера удивила просьба оберста, однако он ничем не выразил своего замешательства и принял приказы. План Ланды был хорош, как ни посмотри. Прямо перед приходом Гитлера, он планировал арестовать ублюдков и раскрыть им все карты. Те связались бы со своими властями, которые конечно согласились бы на условия оберста. Тогда штандартенфюрер убедится в присутствии Гитлера и, наконец, запустит часовой механизм на динамите, который вот уже несколько часов (а именно с момента задержания мадмуазель Мимьё) стоял в маленьком чулане. Потом он скроется в подземных ходах, которые, по сути своей, были настоящими бункерами. И вот, когда он и ублюдки будут на достаточно безопасном расстоянии от кинотеатра, глубоко под землёй, маленькая комнатка рванет, а вместе с ней — и всё здание. Конечно этот план удручал оберста наличием одного факта — он лично отдал приказ Шнайдеру после запуска обратного отсчета времени на динамите увезти еврейку подальше от здания. Штандартенфюрер понимал, что дал слабину, приказав солдату сделать такое. И всё же, оберст знал — когда дойдет до дела, тот факт, что эта наглая еврейка погибнет тут со всеми этими гунами, способен будет его остановить. А он не мог отступать. И если, его сердцу требовалось, чтобы эта девушка жила, сейчас он не будет корить себя за это. В конце концов этой ночью он пересечет границу Германии и война закончиться. И он больше никогда её не увидит… При этом он давно понимал, что эта девушка имеет огромное влияние на него. Как бы он ни противился этому и не пытался отрицать очевидное на расстоянии от неё, стоило ему оказаться рядом с ней, как он терял всякую власть над собой. Ему нужно будет навсегда забыть о наглой еврейке, и ему будет много проще это сделать, знай он, что она наверняка жива и счастлива и, наверное когда-нибудь выйдет замуж. Но чтобы представить её с мужчиной… с другим мужчиной, нужно, чтоб она стала мне совсем безразлична. А она мне не безразлична!..» — пронеслось в голове у немца. Вот он и признался в этом самому себе, но такое признание едва ли облегчит для него ответ на вопрос: что делать с этими чувствами? Даже самое ясное осознание истины не всегда помогает найти лучшее решение. Ланда это знал, как никто другой. Оберст посмотрел в зал. Он искал глазами её и наконец заметил, как Эммануэль всё ещё что-то обсуждает с Цоллером. — Я не в обиде, Фредерик, правда. В конце концов, не вы же меня арестовали, — пыталась отделать от немца и его извинений Шошанна. — Что ж в таком случае, могу я пригласить вас на танец? Девушка широко раскрыла глаза, пытаясь в панике придумать оправдание для отказа: — Я… простите, но я уже пообещала танец другому. — Кому же? — нетерпеливо спросил немец, который не мог понять, что делать, чтобы овладеть наконец этой француженкой. Шошанна судорожно искала глазами Леру, но он словно провалился сквозь землю. Других претендентов она явно не видела среди фрицев. — Сожалею, но мадмуазель отдала этот танец мне, — послышался голос из-за спины девушки. Шошанна вздрогнула и тут же обернулась. На неё смотрел Ланда. Ироническая складка его рта, будто заворожила ее. Временами улыбка молнией освещала это пасмурное лицо и в такие моменты еврейка не боялась его. А потом его властный и медленный голос рождал в ее сердце беспокойство, близкое к страху. Когда он обращался к ней по имени, по её спине пробегала дрожь. Она чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. И вот сейчас оберст подал еврейке ладонь, приглашая на медленный танец. И она вновь ощутила это странное чувство, когда все внутри неё будто трепещет.