« горькая правда или сладкая ложь?
это будет не важно, когда ты умрешь. »
— Я не хочу ничего! Уйди, пожалуйста… — Юра потупил взгляд, он едва мог сдерживать дрожь и страх, что разъедал его изнутри. Ситуация в треклятой ванной явно не была единственной, что пугала его, но она словно была той последней каплей в океане недовольства. Тяжелый груз копился пару лет, а может и всю жизнь, и в один момент всё вышло из-под контроля и полетело в пучину какого-то неконтролируемого ужаса. — Пожалуйста, уходи… — тяжело выдохнув, повторил он и заставил себя посмотреть прямо в глаза Никиты. Это было ошибкой. В беспокойном лице сочетались две какие-то неясные эмоции: потерянность и явное наслаждение. Словно всё складывается именно так, как и должно быть. Хочется прижаться и одновременно убежать от такого человека, бежать не оглядываясь! Как такое состояние не читалось в его лице раньше? Неужели всё было так просто? Юра боялся. Он чертовски боялся этого человека с каждой минутой, но отвести взгляд не мог — привязался. Вновь поверил, что это любовь — какая жалость! А может всё ложь? Может и опасность Никиты он придумал? — Все вокруг — ложь!.. — вдруг подумал Юра, слушая пульсирующее от затравленности сердце. — Он может быть чудовищем, но мне жалко его почему-то. А может это я чудовище? А может это я схожу с ума? Какой кошмар! — Юра, послушай меня… — тихо начал Никита, и Юра был готов разрыдаться, упав на пол. Он терзался мыслями: он лучик света или пучина проклятого мрака? — Если хочешь, то я не буду идти рядом с тобой… Но, — он посмотрел так нежно и искренне, что Юра вдруг захотел придушить самого себя, лишь бы не думать о плохом. — Вернее не так!.. Ты отправишься домой, как обычно, я не буду тебя тревожить, но разреши мне идти позади, что бы с тобой ничего не случилось. Я не буду с тобой разговаривать, ты, может, даже не заметишь меня, но я буду знать, что с тобой всё в порядке. — Юра выдохнул и закрыл лицо руками: Никита притворяется или всё же действительно заботиться о нём? А что, если его правда любят? И заботятся о нём просто потому что ценят? Что если всё плохое — это лишь додумки больного мозга? И Юра обмяк, плакать или кричать он уже не мог. Он настолько устал от всего происходящего в его жизни, что просто хотел потеряться в одной из многочисленных подворотен. Потеряться и не думать о завтра, о будущем или прошлом. Наверное, всё пошло не так после смерти отца и каждый раз травмы лишь перекрывались более сильной болью. Любили ли его? Разве любимые могут сделать больно? Могут — и Юра это знал, но всё равно медленно снимал свой рыцарский костюм перед Никитой. Он даже не мог точно сказать почему: просто к нему проявили малую часть заботы и его унесло в забытое чувство нужности кому-то. — Ладно… — тихо произнёс Юра, глядя на собственные трясущиеся руки. — Ты можешь не прятаться, я дойду с тобой. Просто… — в голове тут же всплыли картинки ситуации с ванной и найденное окровавленное полотенце, но Юра старательно глушил эти мысли. Да, ему просто хотелось верить, что его просто любят. И даже зная, что это опасно — начал верить в лучшее. Возможно, такое было в первый раз, но так хотелось хотя бы раз в жизни не бояться. — Мне нужно пару минут, чтобы закрыть всё. Подожди меня на улице… Слова почему-то давались тяжело. Мысли всё ещё терзали его и он не понимал, что слушать: сердце, что сгорало от чувств, или мозг, что кричал об опасности.***
Как можно отпустить и забыть человека, что был единственным на протяжении стольких лет? Если человек длительное время тяжело болеет и накладывает на всех близких некие обязательства, создает проблемы, то обычно говорят: вот бы уже отмучился и всё. А что значит это «всё»? Конец и радостные аплодисменты? Нет… Любящие люди всё так же будут страдать, вспоминать счастливые моменты и думать: «а вот если бы…» А что, если человек умирает внезапно? Кто-то говорит это лучше, ведь он не мучается и не тянет за собой других, но меньше ли боль при утрате? Конечно нет! Кто говорит иначе, тот ничего не знает о боли, что проживает ребёнок, который днём рассказывает о мечтах своему отцу, а на следующий день становится сиротой. Боль Юры не! притуплялась ни на мгновение, он часто видел отца в отражении зеркал и страшных кошмарах. Они никогда не разговаривали, лишь смотрели прямо в глаза и общались песнями собственных душ. Юра не отличался особой верой в сверхестественное, но так искренне любил ощущение присутствия отца в своей одинокой квартире. «Какое глупое однако чувство!» — рассуждал он на досуге, но тут же забывался и прятался за ширму собственного отчаяния. Отец всегда подсказывал и давал советы, даже находясь за несколько километров, даже в сырой земле он был ему близок. Да, возможно этот светлый образ и был частично надуман Юрой, но кому от этого стало хуже? Отцу? Мертвому телу наплевать на это. Юре? Это была некая отдушина по родному дому. А Юра часто рассуждал о смерти и всё думал: как она его настигнет? будет ли он к ней готов? Нет, он стремился к ней, но будто бы всегда носил лезвие под языком на всякий случай. Странно рассуждать о смерти в юном возрасте, когда вся жизнь впереди, но иногда судьба играет в какую-то непонятную рулетку, где крайне мерзкие варианты исхода событий. И она проигрывает каждый раз, даже не пытаясь выиграть. Нет, Юра не боится. По завету отца не боится. Он плавится от ужаса с каждым днём, но держится изо всех сил, лишь бы все вокруг сказали: какой сильный, какой молодец! Но он шпион собственной жизни и даже сейчас, уезжая из родного в города в совершенно новый уголок, не расстается со своим чемоданом проблем.***
Парк встретил их привычной свежестью, лишь одинокие фонари освещали дорожку, а тёмные деревья будто бы поглощали весь остальной мир и превращали его в холодный мрак. Они шли в полном молчании, но взгляду было не за что зацепиться — вокруг всё слишком одинаково. Ветра не было, всепоглощающая чернеющая пустота съела все звуки и отрезала их от реального мира. Лишь они вдвоём — две живые души, борются за маленький островок под названием «жизнь». Проблема образовалась сразу, стоило им попасть в одинокое место. Юра чувствовал каждой жилкой своего тела какую-то непонятную, стремительно нарастающую тревогу, но он старался держаться уверенно и не показывать собственный страх. Но почему-то больше не было чувства тотальной защиты и любви — словно они расходились перед дуэлью. Каждый шаг мог стать решительным и они оба это знали. Ощущали, что эта прогулка станет слишком яркой для их обычной серой жизни. Никита — следователь, счастливое и светлое будущее справедливой России — так считали многие его коллеги. Не берёт взяток, полностью раскрывает даже самое сложное дело. Но его скелеты в шкафу уже тарабанят в дверь и требуют фанфар для своего выхода. Не любил, но был любимым и что? Каков итог? Юра — тихое ничто, что так боязливо проживает свою жизнь. Любил да и не был любимым, хотя мечтал. Но вот они оба в парке, абсолютно разные, но такие близкие — до души можно рукой дотянуться, стоит только захотеть! И Никита дотянулся, дотронулся до плеча и Юра сработал максимально быстро — отстранился и сверкнул ножом в прозрачной тишине. И стоило только взглянуть в эти потемневшие от ужаса глаза, насколько они были измучены? До какого состояния себя нужно довести, чтобы вскинуть оружие на человека, что считал любимым пару минут назад, но зря ли? К счастью иль несчастью — нет. Лезвие мелькнуло у обоих, вот только смерть решила этой ночью отдаться без остатка фортуне. Юра выиграл или проиграл свою душу хладнокровной судьбе, руки не дрогнули, а тело ловко извернулось и достигло живота Никиты. На уголках глаз появились едва заметные слезинки, губы его дрогнули и растянулись в широкую улыбку. Холодная сталь и последний тёплый взгляд за этот вечер — конец для их истории? — Вонзи поглубже… — отхаркиваясь сказал Никита, несмотря на приближающуюся смерть — он продолжал наслаждаться какими-то внутренними тараканами, что пожирали его столько лет. Он проиграл и игра для него закончена, но сладкий приз всё же достался. — А глаза красивые, я бы даже влюбился… — и Юра, сам не осознавая, что делает, достал нож и с ещё большим остервенением вонзил его ещё раз, но уже чуть глубже. — Тогда в ванной мы знатно повеселились, согласен? — Никита хотел засмеяться, но лишь отхаркнулся кровью. Почему-то он не чувствовал боли, даже наоборот чувствовал какое-то успокоение, будто всё так как и должно было быть. — Теперь и ты повязан моей кровью, а зна… — он согнулся и вновь отхаркнул кровью. Говорить он уже не мог и, зашатавшись, окончательно упал. Юра попятился, глядя на свои руки. Они были как тогда в ванной — кровавые, залитые алым цветом, которого становилось всё больше. Нет, у Никиты не было в планах убить обычного человека, но Юра слишком много знал и мог мешать. А быть может уже мешал тем, что пробуждал чувство вины в темной душе Никиты. Его раздражало, что ради какого-то паренька ему приходиться так много трудиться — отвратительно и унизительно! И чувствуя влажный от собственной крови асфальт Никита вдруг почувствовал острую боль в области сердца. — Ведь всё могло быть иначе? — пронеслась последняя мысль в его голове, но ответить на этот вопрос он уже не успел.