Наш союз необратим

Я наблюдала за ним. Его эмоции всегда отражались во мне, и жизнь будто, наконец, заполняла черный контур цветными изображениями. Экспрессия, свобода и немного тревожности. Восхищалась каждым его взглядом, корявым жестом и низким голосом, который раз за разом говорил мне всякие вещи, которые заменяли фразу «я хочу заботиться о нас». Мы не были похожи ничем. Он всегда импульсивен, пока я рациональна. Вещи не складывались на место до того момента, как я их с ноткой жалости и радушием не убирала на полки. Его руками строился мир, а мои руки были направлены внутрь и пытались срастить боль, которая все еще сжимала проводом горло. Но, почему-то, эта совсем другая жизнь стала катализатором душевного апокалипсиса, после которого все встало на место. Наши совместные дни были коротки: то он уезжал на съемки, то я была на сутках. Но как же были красивы те моменты, когда мы оставались вместе. В нескольких метрах от моего дома находился сквер с площадкой, на которой по ночам пили пиво и качались на качелях, катались с горок. Он очень крепко держал руку, пока я шла по мостовой совсем у края канала, и даже не дурачился, пытаясь припугнуть скидыванием в воду. Водил по красивым кафе, о которых предпочитал никому не рассказывать. Или же мы оставались у него дома. Любимым занятием стало засыпать под его чтение книг. Устроившись поудобнее на груди и положив на живот ладонь, поворачивалась в сторону лица и долго-долго смотрела, как изо рта вылетали сначала связанные предложения, а потом и вовсе доносились только слова, смысл которых пропадал и растворялся в полудреме. Иногда он гладил по спине и чуть сильнее прижимал к себе, а иногда крутил волосы на палец. А я просто засыпала. От вибрации голоса, от тихого размеренного биения сердца, от запаха мятой домашней серой футболки и его кожи. Проще говоря, я полюбила его и не готова делиться. В один из ранних сентябрьских вечеров я ждала его с очередной встречи. Подъехала на своей машине к соседнему дому от того, где собралось много девочек чуть младше меня, ведь только так понимаю, что Сережа там. Он написал, что выйдет только через 15 минут, поэтому мирно стояла, оперевшись на машину, и курила сигарету. Телефон провибрировал. «Привет. Встретимся?» Все бы было хорошо, если бы это не было сообщением от бывшего. Я немного посмеялась и кинула телефон обратно на сиденье. Северный ветер все быстрее заставлял сигарету тлеть, поэтому последние затяжки выдались быстрыми и рваными. Бычок без разбора улетел на асфальт, но вместо привычного отсутствия звука падения я услышала глухой стук. Повернув голову в ту сторону, брови быстро сомкнулись в одну линию. — Обычно, на сообщения принято отвечать, — заключил Паша. — Мать честная… Что тебе надо? — Да так, ничего. Хотел узнать как ты. — Лучше всех. А теперь испарись отсюда. — Зря ты так, Арин. Кто знает, может через пару минут что-то произойдет страшное, и твой самый любимый человек погибнет. — Ты что ль? — с ухмылкой уточнила я. — Очень приятно, что ты так обо мне думаешь, но нет, — он пожал плечами и сильно заулыбался. И это та самая улыбка, от которой мало что может быть приятного. Он что-то понажимал в телефоне, а потом повернул экран ко мне. — В этом здании бомба. Пойдешь внутрь — умрете оба, попробуешь написать или позвонить ему — он умрет вместе с кучей людей. — Ты совсем больной что ли? — ответила я с накатывающим страхом, но все еще держа себя в руках. — Арин, я же тебе говорил, что никогда не оставлю тебя в покое, потому что в моей сердце место уготовлено для тебя одной. — Вырубай и поговорим. — Не-е-е, так не пойдет. Ты сейчас садишься в машину, и мы едем туда, куда я скажу. — Я никуда не поеду. — Как скажешь, так даже быстрее будет. Он демонстративно начал опускать палец на экран телефона, и в последний момент, совсем обезумев от страха, я оттолкнула руку в сторону. — Только тронь его, и я тебя сама, этими руками удушу. — Ничего себе, откуда столько любви к человеку, который уже разведен к своим 25-ти годам. Ты полюбила б/у с того момента, как мои деньги перестали тебе служить? — Ты кого из себя возомнил, мамкин программист. Я бы тебя не ненавидела так сильно, если бы не застукала с этой шавкой на постели. — Но ты мною пользовалась, и я это прекрасно понимал. — Да неужели! Поздравляю! И какова теперь твоя цель? Месть? — Да, черт возьми. Ты украла у меня столько времени, теперь я хочу вернуть его. — А почему за твое время ответственна я? Когда ты уже вырастишь, Даниилов? — Ариночка, давай ты не будешь сейчас устраивать сцен, тем более в таком людном месте, — заключил он, открывая заднюю дверь моей машины. — Садись, пожалуйста. — А то что? — Ну, как что. Вот что! — он помахал смартфоном. — Паш, ну я же знаю тебя. Хватит строить из себя гангстера. — Черт, придется сдавать пистолет обратно. А так хотелось шмальнуть в чью-нибудь голову. Твою, например. Предохранитель щелкнул так громко, что реальность начала обрастать правдивостью. Дуло было направлено мне прямо между глаз, и уже ничего не оставалось делать, как сесть за руль. Я не боялась за себя и свою дальнейшую судьбу, ведь страх смерти Сережи казался куда больнее. Его рука тряслась так сильно, будто никогда и не держала ничего тяжелее телефона. В зеркале заднего вида отражались лишь глаза, наполненные нездоровым азартом и бешенством. Голова Паши крутилась по сторонам, ведь это его первый раз, когда он хочет кого-то по-настоящему убить, и нельзя было оставлять улик в виде зевак, которые сквозь стекла неприметной машины могли увидеть оружие. — Куда мы...? — Рот свой закрой и езжай прямо, повернешь, где скажу. В правом зеркале мельком появилась его кожаная черная куртка, и я молилась, чтобы он понял, что происходит. «Найди меня! Найди меня!» — ревело в сознании. С тяжестью на сердце педаль газа опустилась ниже, и машина начала свой ход. Сережа видел, как поворачиваю за угол улицы, и стал названивать. Каждый пропущенный был как удар плетью. Нас рвало изнутри, и я это очень хорошо ощущала за двоих. От напряжения тошнило, пелена подступающих слез не давала сконцентрироваться, а беганье глаз от экрана телефона до дороги кружило голову. «Куда ты уехала? Обиделась, что так надолго задержался?» «Эй, горошинка, мне вызывать себе такси?» «Арин, ответь, я переживаю». «Про тебя спрашивали на фан-встрече. Я сказал, что ты моя муза ахахха». «Почему ты не берешь? Все хорошо?» «Я все еще надеюсь, что ты поехала домой». «АРИНАааА!!!» Непрекращающийся поток сообщений, от которых загорался экран мобильника, сводил с ума. Сережа, наверно, сейчас просто взрывается от непонимания. Пусть его гнев уйдет в правильное русло, умоляю об этом всех богов. Холодный металл оружия впивался мне в лопатку. Он накручивал на палец локоны волос, сжимал их в кулак и нюхал, как маньяк. Слезы, которых стало слишком много, начали размазывать тушь вниз по лицу. Я вжималась в сиденье из-за его резких движений руками, и чуть ли не чудом выезжала с перекрестков без столкновений. Мы ехали примерно двадцать минут, и уже на выезде из города я знала, куда он хотел привести нас для свершения своих задумок. — Выходи. Он подтолкнул меня за правое плечо в сторону двери. От нервов тело тряслось, и хотелось уже сдаться и не ждать чего-то. — Паша, хватит. Что ты хочешь? — это был крик истерики вперемешку с первородным страхом. — Ты же знаешь, чего я хочу. Но ты этого не хочешь. — Если ты меня так любишь, то дай мне жить. — Слушай, давай дойдем до воды, там и поговорим. Истеришь тут, всех пугаешь. А мы должны выглядеть как примерная пара. Давай, милая. Он взял руку и положил ее к себе под руку, и мы молча побрели до конца пирса. Это был порт Кронштадта, и не при таких обстоятельствах мне бы хотелось побывать здесь впервые. А, может, он действительно сошел с ума, и мой первый раз здесь станет последним. Этот путь по асфальтированной дорожке к воде казался вечным. В голове подводились итоги, и я молилась, чтобы сегодня у воды не была оставлена душа. Ни моя, ни чья-либо еще. — Красиво, правда? — спросил он. — Так рад делить такие классные моменты с любимым человеком. Я же вообще был слеп до встречи с тобой. Кутил в Челябинске на мамины деньги, тратил и тратил, а она с любовью давала и давала их больше и больше. Она никогда не просила быть старше, всегда принимала таким, какой есть. Не требовала взамен. Не сравнивала с другими. И вот вырос я в вакууме любви, и так счастлив, что этот вакуум никогда не нарушался. После родного города сразу в Москву устремился, а там мы уже и познакомились. Ты была такой же, как и она. Буду вечно благодарен тебе за работу, которую ты мне нашла. Я же совсем беспомощный, за меня всё всегда делали. Там-то я и поверил в себя, подумал, а что если качнуть баланс. Насколько сильно мне станет плохо? С твоей подружкой начал общаться просто из интереса, что может произойти. Согласись, если она действительно была бы подругой, то никогда бы так не поступила. Она сначала долго вертелась, а потом все же сдулась в своей правильности. Подарки и слова обезоруживают женщин, а на поступки она и не обращала внимания, потому что боялась тебя. Ты присутствовала между нами всегда: в переписках, в разговорах, мы трахались и боялись твоего внезапного прихода. И я любил тебя так, как никогда не любил, потому что знал, что после всего произошедшего за день ты снова будешь со мной. Ни с кем-то, а со мной. И я буду с тобой. И, может, я даже знал, что ты знала о нас, хотя мы не палились очень долгое время. У тебя погасли глаза, ты перестала меня обнимать, и вся эта невзаимность… Решил действовать. Кольцо, все дела. И с этой уже почти расстался, но вышло, как вышло. Очень замкнулся тогда, все искал ошибку, по которой все это произошло. Но все действия закономерны, и твоя новая жизнь с этим… тоже закономерна. Только нет ответа на вопрос, что же делать теперь. Вот ты, да. Сквозь ненависть к любви. А я наоборот. Где-то теперь должен быть в ненависти. Ну, так и получилось. — Давай ты меня уже застрелишь и покончишь со своей ненавистью. — Нет, Ариш, ну ты чего. Я тебя и пальцем не трону же. Мое сердце билось и бьется только благодаря тебе. Единственное, они не бьются в одном ритме, ну и это поправимо. Наши медленные шаги отмерили весь путь от земли до конца пирса, и перед телом оставалась лишь одна вода. Бесконечная гладь, не кончающаяся даже за облачным горизонтом. Даже ни одной мысли в голове нет, кроме как выхватить пистолет и прострелить ему коленку, чтобы бежать. Но это слишком опасно. А, может, просто сделать так, чтоб он упал в воду и пошел на дно. Хотя, зачем же ему пистолет, если не собирается меня убивать. Это просто средство шантажа? Или вообще муляж? — Арин, я правда сожалею обо всем, что сделал. Я вот ради тебя даже закон преступаю, еду в Питер посреди рабочей недели. Давай попробуем сначала. Без тебя тут все бессмысленно, очень глухо. Я скучаю сильно. — Паша, никогда в жизни я не сдамся в плен добровольно. Ты сломал все сам, теперь и неси ответственность за это сам. — Мне психолог сказал, что так и будет. Месяц с ним работаем, а толку ноль, кроме осознания того, что сам писал себе сказку, в которую верил. Посоветовал удалить все напоминания о тебе, переехать по возможности, и в целом дать тебе умереть внутри меня. Но ты жива, и ты счастлива, и это очень сильно меня раздражает. Поэтому знание того, что ты страдаешь, будет для меня началом исцеления. Я очень тебя люблю, поэтому дам тебе выбор твоего наказания. — Если ты меня любишь, то почему хочешь страданий. Это уже месть. — Моя любовь всегда была больна, не так ли? Он повернул свой взгляд на меня и странно по-доброму улыбнулся. И вот тогда я действительно чуть не умерла сама же от страха за себя. — Вставай на коленочки, — очень спокойно произнес он. Я вертела головой из стороны в сторону, отказываясь принимать реальность, в которой нахожусь. Он лишь мягко положил руку на плечо и начал давить вниз, слегка кивая, начиная доставать пистолет из кармана куртки. Поочередно ноги опустились на асфальт, телом стараясь быть чуть выше, чтобы продолжать молить о пощаде, но когда мы теперь будем друг друга слушать. Господи, пускай сейчас все закончится. Я захлебывалась слезами и соплями, которые не давали спокойно дышать носом, и все моральные конвульсии были так громки в сознании, что заглушали все звуки, которыми награждало настоящее. Мои отнекивания были лишь пусковым крючком его возбуждения, а слезы — повод доминировать без нотки страха, что кто-то ему помешает. Как назло, было абсолютно безлюдно. Двумя пальцами он начал открывать мне рот, куда вставил пистолет. Кричать было бесполезно. Металл сильно давил на зубы и было больно, если пытаться сомкнуть губы. — Ну, успокойся. Обещаю, что больше не буду приходить к тебе так вероломно. В следующий раз предупрежу. А сейчас, мой небольшой фетиш, о котором ты не знала. Сам вот только недавно узнал, и решил попробовать с человеком, который примет меня любым. Из заднего кармана штанов он достал флакон из коричневого стекла с белой крышкой и распылителем. — Нет! — пыталась остановить его, но он уже распылил мне в горло анестетик. Мне становилось плохо только уже из-за одной паники. Жжения не было, но я начинала ощущать, как легкие перестают сокращаться. — Асфиксия — круто, скажи? Ощущения другие! — начал расстегивать ширинку, держа второй рукой пистолет в моем рту. Я не хотела видеть то, что меня ждало. Это никогда не будет частью меня и не нанесет боли в такой мере, в которой это было заложено. Ему не победить. Ни меня, ни себя, ни обстоятельства. Он просто жалкое существо, которое поплатится за то, что делает с людьми. И отмучаюсь я раньше, чем дело будет закончено. Дышать становилось труднее с каждым разом, и, в целом, было уже все равно. Не пыталась держаться за жизнь, если таков ее исход: изнасилование рядом с заливом. Перед смертью мозг всегда выдает активность в области отвечающей за сны. Все, что я слышала о содержании предсмертных сюжетов — это любимые и памятные места, давно утерянные вещи или люди. Ко мне пришел Сережа. Раннее утро, которое было всего пару недель назад. Я проснулась от того, что комар так нагло пил мою кровь, что аж разбудил. Его участь была написана на ляжке красным цветом, после чего тело плюхнулось обратно на постель. Было очень тихо. Солнце только начинало подниматься из-за горизонта, и мягкий, слегка холодный свет проникал через окна. Он врезался в его скулы, родинку на левой щеке. Постоянные съемки на улице с каждым разом делали его островки витилиго все более контрастными, и я очень любила их очерчивать на ночь перед сном, это было некой медитацией. Сережа крепко спал. Волосы небрежно раскинулись по подушке, а под ней лежали обе ладони. Такой юный и рядом со мной. Я просто наблюдала за тем, как он сопит. — Я тебя люблю, — сказала шепотом и совсем не ждала ответа. Может, ему что-то снилось, или он все же слышал, но на лице появилась улыбка. И, может, это не равноценно, но этого было достаточно. Я придвинулась ближе к его груди и уснула так же сладко, как и он. Это было тихое счастье, от которого мурашки по телу. И, наверно, самое лучшее, что могло со мной происходить. Потом начали всплывать отрывки. Как он вышел из ванны в леопардовых трусах, как играл на гитаре что-то из творчества Ленинграда, как отчаянно пытался оттирать пиво влажной салфеткой с шорт, будучи абсолютно пьяным. Как мы выбирали очередные дурацкие очки, как он рисовал нам одинаковые бороды подводкой, как демонстративно разорвал сценарий очередного фильма со словами «Калище кинематографическое!». Как касался своей рукой моего бедра до белой кожи, говоря, что мое тело — чистый лист, который только предстоит разукрасить различными историями, и после этого там всегда были синяки, которые он целовал. Как вместе лежали на глади воды Финского. Как его огненные глаза возвращали к жизни, пока смотрели прямо в мои. Пистолет выскользнул по зубам наружу. Ну, давай, сделай то, что хотел. Я же все равно ничего не смогу сделать. Воздуха в легких больше не было, отчего сил сопротивления тоже не осталось. Я слышала волны, а теперь вообще ничего. Одна пустота, которая заберет меня насовсем. Тело уже не держалось, начала заваливаться в бок. И самое странное, что никто и не остановил падение. Сжалился? Я открыла глаза. Сквозь пелену помутневшего рассудка видела летающую черную кожанку. А потом яркое секундное свечение. Последнее, что помню, как меня берут на руки и бегут. После этого одна черная дыра, в которой растворялось всё.