Эйфория

Его будит громкий крик. Отчаянный. Истошный. Словно из того, кто обитал этажом выше, вырывали душу раскаленными добела щипцами, попеременно чередуя с ломанием каждой косточки. Каждого хрящика, ломкого и такого хрупкого, как поджаренная цыплячья лапка... Желудок невольно издаёт голодные звуки. Мэттью в своем подвале молчит и смотрит в потолок. Мышцы уже почти не затекают на жестком матрасе, поэтому растянутое во весь рост тело с хрустом потягивается, распрямляется вдоль импровизированной кровати. Божественно. Глаза с мутной поволокой сна блуждают по потолку в поисках новых трещин и пауков, и Мэттью зевает. До щелчка в челюсти - так, чтобы хоть немного заглушить сдавленные стоны сверху. Даже теперь, спустя два года после того, как доктора Лектера заперли в стеклянной клетке лечебницы для дальнейшего изучения, Фредерик мучался кошмарами. Вообще-то, Браун уже привык. Обычно он просто прикрывал ладонями уши и зарывался лицом в подушку, быстро погружась в прерванный сон, но сегодня это не сработало. Сегодня крики были наполнены каким-то особенным отчаянием, и после несколько тщетных попыток заснуть Мэттью не выдерживает. Вывернув обе руки под странным углом, он шарит вслепую за спиной, в затылочной части: там, где находился замок его личной шлейки. Слыша негромкий щелчок, Браун удовлетворенно кивает и чуть наклоняет голову вперёд, чтобы было удобнее продолжать процесс освобождения. Может быть, Фредерик думал, что стальной обруч на шее с креплением прошлого десятилетия его удержит от побега. Мэттью, если честно, не хотелось бы его расстраивать... Но сейчас он нужен доктору. А что еще важнее - он нужен самому себе и своему здоровому сну. Так что после секундных раздумий он приходит к выводу, что вполне может поступиться розовыми очками Фредерика. Ошейник ("собачья сбруя", хмыкает Браун) падает на заранее подстреленный матрас. Мэттью вертит в пальцах подготовленную специально для таких случаев ручку и поднимается на ноги.. А пять минут спустя он стоит в дверях чилтоновской спальни, неслышное и леденящее кровь Кентервильское приведение. Фредерик по-прежнему мечется по своему двуспальному месту ("Зачем ему столько?.."), и Брауна посещает мысль, что во время их секса те же телодвижения выглядят как-то поэстетичнее. Еще одна причина поскорее поднять Чилтона с постели. Он приближается к спящему и приседает на корточки перед самым краем: —Просыпайтесь, доктор. Аккуратная хватка на плечах не даёт ощущения скованности: Мэттью известно, что при чересчур сильном захвате дезориентированный человек может ненароком навредить себе. Он, в принципе, не отказался бы от новых шрамов на теле Чилтона, но сейчас их было более чем достаточно. Браун еще не успел насладиться старыми. Он продолжает чуть громче - и настойчивее: —Ну же, доктор. Я не могу стоять здесь вечно. Вставайте. Подумав с секунду, он рискует слегка потрясти Фредерика. Трясти приходится долго, но старания вознаграждаются сторицей - Чилтон распахивает глаза и со слепым ужасом смотрит на него. Мэттью не был уверен, что его вообще узнают. В принципе, несчастного доктора можно было понять. Именно поэтому он не торопит, давая ему прийти в себя. Вообще - если быть с собой совсем откровенным - его посещают полуобнадеживающие мысли, что за чудесное спасение из мира снов ему положена награда. Может быть, даже не требующая выхода из постели. Впрочем, эти надежды лопаются, как мыльный шарик, когда с более-менее ясным взглядом Чилтон ошалело выпаливает: —Как ты выбрался из подвала?! Жаль, грустно проносится мысль. Но помечтать не вредно. —Извините, — Мэттью виновато наклоняет голову, — Я сейчас вернусь обратно. Ваши крики было слышно даже внизу. Я не могу спать в таких условиях, я же всё-таки не робот... Подождав еще немного для проформы, но так и не услышав ответных возражений, он направляется к выходу из спальни. Однако уже на самом подходе к двери тишину прерывает хриплое: —Нет. Браун замирает одной ногой в холле. Не выпуская дверной ручки, оборачивается недоумённо: —А? Вы что-то сказали? Надсадный кашель - Фредерик прочищает горло, прежде чем повторить. —Я сказал... Останься. По щекам, подобно солнечному пятну, расползается глупая ухмылка. Мэттью очень хочется отпустить шутку о том, что он уже давно предлагал спать у него в ногах... И что как мало людям, оказывается, бывает нужно для счастья. Всего лишь удушающей своей реальностью кошмар. Но все же он вовремя прикусил язык. Хоть и не гений психологии, но он был уверен, что даже самые хорошие шутки неуместны в некоторых ситуациях. Так что Браун просто кивает и таким же мягким шагом идет назад. Колеблется возле края матраса, будто пёс никак не может понять: правда хозяин разрешил забраться с грязными лапами на чистую постель, или все пошутил. Но Фредерик указывает (почему-то отворачивая смущенное лицо) на соседнее место, и Мэттью отбрасывает всякие сомнения. Приглашение было получено. Уже забираясь ловкой лаской в чилтоновское одеяло ("натуральный лебяжий пух, как же", хмыкает Браун), он сонно зевает. Бормочет уже в полусне, обращаясь к Фредерику: —Попробуйте в следующий раз посчитать пальцы. Во сне это невозможно. Отличный способ если не сбежать из кошмара, то хотя бы осознать его нереальность. Если Чилон что-то и говорит на этот его незамысловатый совет, Мэттью этого уже не слышит. Ему вполне достаточно ощущать рядом с собой тёплое, чуть шевелящееся туловище. Это немного не то, на что он рассчитывал... Но тоже неплохо. Очевидно, боязнь фальшивых убийц в кошмарах все же пересилила боязнь реальных убийц - до такой степени, что доктор позволил одному из оных убийц пачкать дорогое постельное белье. Значит ли это, что Фредерик боится его меньше, чем Лектера? Мэттью не знает. Мэттью просто широко зевает и отбирает у возмущенно крякнувшего доктора бОльшую часть одеяла, заворачиваясь в него до самого носа. В конце концов, не имеет значения, кто кого боится. Важно всегда лишь то, кто в итоге будет делить с хозяином дома одну постель.

***

Когда он просыпается через несколько часов от слепящего солнца, Фредерика рядом с ним уже нет. Трогая ладонью продавленную чужим телом ямку, Мэттью довольно втягивает носом воздух: тепло. Наверное, доктор покинул спальню не так давно. Самое время, чтобы самому наверстать упущенное. Например, заявившись на кухню - что Мэттью, собственно, и делает. Там он тоже никого не застаёт, но запах свежеиспеченных тостов подсказывает, что Чилтон все утро обретался именно здесь и сейчас просто куда-то отошёл. Доставая из нагрудного кармана рубашки ручку с блокнотом, Браун неспеша опускается на стул. И наслаждается по-настоящему спокойным утром. Стержень ручки движется на бумаге туда-сюда, пока Мэттью пишет что-то в своём блокноте - в основном, дурацкие стишки-считалочки. С преобладанием большого количества числительных, мёртвых тел и страдающих от боли живых существ. Он планирует потом показать свое творчество Фредерику. Не исключено, что тот оценит его потуги в поэзию... Если, конечно, сможет удержать в себе рвотные позывы. Увлеченный маранием бумаги и поеданием взятого из холодильнике салата, Браун все же не пропускает мимо ушей ничего. По крайней мере, Чилтона, который вернулся на кухню, он точно не пропустил. —Доброе утро. Вижу, вы наконец выспались, — Браун не видит смысла поднимать головы. Он и так может с уверенностью сказать, что Чилтон изо всех сил прячет от него свой бегающий взгляд. Привычная напыщенная - даже слишком, по его мнению - речь только подтверждает эту уверенность. —Кхм. Я должен перед тобой извиниться, — Фредерик, как всегда, чопорный и педантичный, — За сегодняшний инцидент. Я не должен был так остро реагировать... В конце концов, Ганнибала уже поймали. Мэттью ненадолго отрывается от своего блокнота, чтобы спокойно ответить: — Не извиняйтесь. Ваши опасения вовсе не беспочвенны. Просто слегка гипертрофированы, не более. Пока жив доктор Лектер, никто не может гарантировать стопроцентную безопасность. —Но это совершенно бессмысленно! За те несколько лет, что его содержат в Балтиморской лечебнице, не было никаких оснований для беспокойства... Если сильно повезёт, то и не будет. Хоть где-то полиция сработала, как надо. Если бы Мэттью умел насмешливой метёлкой водить хвостом по полу, он бы это сделал. Но человеческая физиология, к сожалению, такой возможности не предусматривала - поэтому он просто хмыкает: —Перестаньте. Вы правда в это верите? —щелчок авторучки, — Таких, как Ганнибал Лектер, не ловят. Они сдаются сами. —Чушь, — фыркает Фредерик, — Зачем ему это? —Поди знай... Мэттью задумчиво жуёт капустный листик и барабанит пальцами по столу. Вспоминает профайлера Грэма, внимательный взгляд Лектера на новостных фотографиях... Взгляд, направленный в никуда - и ему кажется, что все потихоньку встаёт на свои места. Щёлк. Стержень ручки снова показывается из корпуса, но Браун этого почти не замечает. Успев позабыть о блокноте и стишках, он невидяще смотрит вдаль, погруженный в свои мысли. Надо же, как интересно складывается жизнь. У гениев, как и у дураков, мысли сходятся. Пока Фредерик не видит, занятый уборкой посуды со стола, Браун широко ухмыляется зубастой своей улыбкой. Вот оно что. Доктор Лектер решил ступать по уже протоптанной дорожке - если хочешь добиться чьего-то внимания, сделай так, чтобы добивались уже тебя. У них с Чилтоном это вполне вышло... Настолько, насколько он, Мэттью, и рассчитывал. Интересно, что в конечном итоге выйдет у Ганнибала? Его профессиональный интерес - и, в конце концов, банальное любопытство - требует продолжения шоу. Когда он приезжал в Балтимор, даже не предполагал, что в этом захолустье будет настолько захватывающе. Какое-то время он наблюдает за Фредериком, занятым у электроплиты готовкой, и вновь возвращается к размышлениям. А подумать, на самом деле, было о чём. Хотя бы о все том же Лектере, черт бы его побрал вместе с Уиллом и всеми собаками. Страдая обыкновенно самоуверенностью, Мэттью все же не был глупцом. А потому прекрасно понимал, что это далеко не конец. Затишье перед бурей - возможно. Он не мог предугадать, сколько еще продлится это затишье и какой силы будет последующая за ним буря, но ему это всё не по душе. Да, любопытно. Да, будоражаще-весело. Но что-то на периферии его сознания все же кричало о нависшей грозовым облаком опасности. Слишком уж все складывалось идеально. Кусочки головоломки из десятков трупов сложились наконец в единое целое, и даже новый паззл в виде новообъявившегося убийцы не мог нарушить эту выверенную закономерность. Именно так, он полагал, как того хотел Лектер. И все они играли в этой закономерности свою роль. Послушные куклы, предсказуемые и управляемые. Мэттью щурится. Ему обычно ох как не нравилось играть по чьим-то правилам. Пластиковый корпус ручки трещит от неосознанно приложенного усилия. Краем уха Мэттью слышит Фредерика, продолжающего, очевидно, пятиминутный монолог: —...но все же меня беспокоит одна вещь. Куда пропал мистер Вергер. Я полагал, с его настойчивостью первым до Ганнибала доберется именно он... От удивления Браун даже вырывается из раздумий. И фыркает, забавно морща нос: —Хм. Вы разве не слышали? Ваш друг изволил несвоевременно отойти в мир иной, оставив многомиллионное состояние своей сестре. Вот только особняк она к рукам не прибрала... Жаль. Хотя вполне могу понять, почему. Пока Мэттью вновь усмехается себе в тарелку, весёлый, Чилтон переспрашивает озадаченно: —Правда? Он умер?.. Как? —Уже довольно давно, если мне не изменяет память, — не слишком заинтересованный зевок, — Несчастный калека не выдержал столкновения с этой жестокой реальностью и собственным аквариумом, и им отобедали хищные рыбки. Угри, кажется, но я в этом плохо разбираюсь... Уж простите мне мое биологическое невежество. —О Боже, — содрогается Фредерик. —Только не говорите, что вам его жаль, — немного удивленный, Мэттью отрывается от тарелки с томатным супом и фасолью. Видимо, это на него Чилтон потратил все сегодняшнее утро: пахло просто божественно. Иногда Брауну даже казалось, что никакие деликатесы из человеческого мяса не нужны при умении готовить шикарные вегетарианские блюда. Или в его случае - при наличии кого-то, кто умел готовить шикарные вегетарианские блюда. И Мэттью не может не отметить, что наличие под боком человека с кулинарными навыками было лучшим, что с ним случалось за последние годы. Он уже немного устал питаться быстрорастворимыми пакетами и замороженнной рыбой. В общем и целом, думает лениво Браун, последние несколько лет жизнь была сытой и даже относительно неплохой... Мэттью даже начинал временами надеяться, что Чилтон подуспокоился и перестал гоняться за психопатами. Хотя бы не так резво, с его-то неполной комплектацией органов. Зря надеялся, как оказалось. Когда доктор в очередной раз собрался в свою бывшую клинику проведать "старого друга", Браун едва не отгрыз ему лицо. В переносном смысле, конечно, но Мэттью мог бы поклясться, что сделал бы это на голубом глазу, лишь бы не дать Лектеру снова попортить его любимую игрушку. Тогда его заверили с кристально чистым блеском в глазах, что пойдут к нему в камеру просто позлорадствовать. А заодно показать новые нетленные бестселлеры, которые Фредерик самозабвенно распродавал целыми тиражами, делая неплохую такую выручку с каждого купленного экземпляра. Врач из Чилтона, может, и отвратительный, усмехается Мэттью - зато продажник просто прекрасный. Так уметь впаривать людям макулатуру, где от силы было процентов пятнадцать правды, надо сильно постараться. Сам он читал эти книжки, и остался даже более доволен, чем от статей с его любимого "Tattle crime". В конце концов, где еще он найдет описание канапе из человеческой печёнки на семь страниц? От всех этих мыслей взгляд Брауна падает на заметки Фредерика чуть поодаль от обеденного стола. В них доктор делал наброски для очередного романа. На этот раз - о каком-то придурке, что с завидным рвением вырезал в округе целые семьи с детьми. По скромному мнению Мэттью, этот парень не заслуживал и толики того внимания, что выпало им с Ганнибалом. Он слышал о нем разве что лишь в новостях, и в самый первый раз даже не обратил никакого внимания: маньяков на свете хватает. Психически неуравновешенных маньяков - тем более. И Браун сильно сомневался, что новоявленный дантист сможет тягаться в своем стремлении к ультранасилию с сильными мира сего. Тем не менее, он продолжает задумчиво рассматривать газетные вырезки с перечислением преступлений. Ногти неосознанно скребут кожу ладоней. Ему это всё почему-то очень не нравится... Что-то смутно кажется неправильным. Это "что-то" мерзкой пиявкой сосёт под ложечкой - правда, что именно, Браун сказать затрудняется. —Он называет себя Красным Драконом, — проследив его взгляд, Фредерик замечает пренебрежительно. Он уже успел отойти от плиты и теперь стоял, облокотившись на барную стойку, — По-моему, глупое прозвище. Еще глупее, чем Зубная Фея. Мэттью в ответ хмыкает: —Ну да. Так хоть какая-то оригинальность, а драконов пруд пруди. Пытаясь ухмыльнуться, Браун почти отгоняет прочь непрошеную тревогу. Размышления о новом убийце его даже веселят до поры до времени - до тех пор, пока Чилтон с деланной небрежностью не откашливается: —Кстати, может быть, тебе будет интересно узнать. ФБР пригласило меня на интервью. Они хотят, чтобы я дал экспертную оценку психологического портрета убийцы... Публикация этих записей, в свою очередь, значительно повысит рейтинги. Это прекрасная возможность разгореть читателей перед новой книгой... Остатки веселья резко сходят с лица. Браун подается вперед и замирает: мрачный. Насторожившийся. Свирепый. —Доктор...— предостережение на грани угрозы неловко висит в воздухе. Мэттью втягивает с шумом воздух: —Это ловушка. —Я знаю. Браун скрипит зубами. Фредерик в это время надменно откидывает голову, глядя на него уже привычным пренебрежительным взглядом: —У меня теперь есть охрана, если ты не заметил. —Охрана? — Мэттью фыркает, — Это те идиоты с пушками?.. Открою вам секрет, доктор Чилтон: не всякий, кто умеет держать ствол за нужный конец, может справиться с чем-то более серьезным, чем старуха со сковородкой. —Разумеется, — язвительный ответ, — ты-то можешь с этим справиться. —Я - да. Мэттью бросает этот ответ с вызовом, играючи. Наблюдая, как собеседник в одночасье бледнеет, краснеет, раздражается и оттого выходит из себя еще больше. Ему нравилось обычно развлекаться с доктором, непринужденно, пОходя подталкивая его к самому краю. К самому-самому краю, где в водах глубоко внизу, с обрыва, видны самые-самые тёмные из его страхов и желаний. Из его пороков, которые можно назвать совокупностью и того, и другого. Да, Мэттью невероятно нравилось играть с его новым другом. Но - только так, чтобы он не сверзнулся в этот обрыв окончательно. Может быть, думал иногда Браун, кому-то нравится падать вниз и утягивать за собой другого. Может быть. Он не исключает такого варианта, и, кажется, даже знает, у кого из всех его знакомых могло быть такое пристрастие. Но он не такой. Совсем не такой. Ему нравится это ощущение потрясающего, всеобъемлющего контроля просто ради самого процесса. Господство ради господства. Не столь важен результат, сколько его исполнение, верно?.. Толкать, тянуть, водить вокруг собственного хвоста, зная, что конец верёвки крепко зажат между его пальцами. Воздух со свистом втягивается сквозь сжатые зубы, и Мэттью прикрывает глаза. Ему не нужны ни признание, ни власть. Деньги тоже были примерно из этого же разряда в целом полезных, но совершенно бессмысленных ценностей людей из других миров. Тех самых миров, в которых для их жизни это всё имело хоть какое-то значение. При желании он тоже мог бы этого добиться. Проблема была лишь в том, что Мэттью, без ложной скромности, был абсолютно на другом уровне. Ни выше, ни ниже - просто на другом. И у него был свой мир. Высунутый кончик языка быстро прбегается по треснувшим от сухости губам. Чилтон за это время уже успел отвлечься от разговора и стоял теперь у стола, нарезая какой-то там диетический кабачок. Или баклажан. Браун никогда особо не разбирался в овощах - ни в каких, кроме жертв, которых сам загнал в вегетативное состояние. Мэттью смотрит. Всё, чего он когда-либо по-настоящему хотел - это чтобы жизнь другого человека полностью принадлежала ему. Только ему и никому более... Потому что лишь у него было право владеть чем-то столь прекрасным. В том, что человеческая жизнь была прекрасна, Браун нисколько не сомневался: потому-то и отнимать ее было сплошным удовольствием. А сохранить - тем более. Собранный и напряженный до предела, Браун медленно поднимается со своего стула. Мэттью прекрасно известно, что можно запереть человека в подвале, на старой ферме, в заброшенном доме: где угодно, где его никто не услышит. Сделать с ним то, что обычно показывают в ночных киносеансах с маркировкой "18+", где нет и намёка на секс. Перепрограммировать сознание, силой заставить зависеть от себя. Мэттью может это сделать. Для того, в чьём эмоциональном словаре отсутствует понятие совести и сострадания, это не составит никакой проблемы. Но... Он не хочет. Вернее - он не хочет так. Ему жизненно необходимо, чтобы выбранный им человек согласился отдать свою жизнь ему в распоряжение сам. По собственной воле. Это и будет его величайшей победой. Все, о чем Мэттью мог только мечтать, засыпая подростком в чужой машине или подсобке дешевого ларька метр на два. В десять и в двадцать лет, пьяным и трезвым, одному и в компании... Он всегда хотел только этого. Полного контроля. И такой человек должен добровольно признать его волю. Без всякого насилия и принуждения - Мэттью ведь все-таки не садист. Чем он, если честно, очень гордился: не каждый социопат может похвастаться такой великолепной выдержкой к чужим страданиям. А Мэттью вот может. Он улыбается одним уголком губ, довольный собой и только что пришедшей в голову идеей. Впрочем, для воплощения этой идеи кое-какое насилие все же придётся применить. Браун утешает себя тем, что это является лишь вспомогательным способом. Он плавно соскакивает со стула и мягкой, неслышной поступью приближается к Чилтону. Шаг за шагом - и вот он уже тут. Стоит у него за спиной, а в тонких пальцах стальной бабочкой порхает нож с кухонного стола. Обернувшись, Фредерик застывает. Ресницы на широко раскрытых глазах чуть подрагивают в недоумении, и доктор взвизгивает: —Что ты делаешь?!. Мэттью все ещё смотрит. Вместо прямого ответа он лишь вкрадчиво вздыхает: —Вы ведь знали, кого спасаете от виселицы. Фредерик молчит, только с немым испугом таращится ему в глаза. —Мне жаль, доктор, — Мэттью, возможно, слегка кривит душой: не очень-то ему и жаль, — Но я не могу позволить вам так бездарно расточать свои жизненные ресурсы. Нож между пальцами ощущается так же легко и привычно, как руль в руках у водителя. Словно они и не расставались с лезвием на долгие месяцы, и сейчас оно что-то урчит ему звонкой трелью. Поёт свою жестокую песню, требуя крови и чужой боли. Мэттью лениво думает, что не станет заглушать эту чудесную мелодию на периферии сознания. Гораздо проще удовлетворить ее желания. Он шепчет негромко, наклоняясь к притихшему Чилтону: —Я подрежу вам сухожилия на ступнях. Не бойтесь, под местной анестезией это не больно... Но так я точно буду уверен, что до вас не доберутся никакие убийцы. Шаг вперёд. —Ведь вы больше не сможете ходить. Он делает еще шаг вперед. На всякий случай рука с ножом отведена чуть в сторону - на задний план, чтобы не смущать лишний раз и без того напуганного доктора. Мэттью ведь уже упоминал, что он не садист?.. Фредерик всё ещё молчит, но теперь пятится подальше от него. К выходу. Но Браун проворней: всего в пару шагов сокращая дистанцию, он отрезает ему пути к отступлению. Наклоняясь низко-низко а уху, цокает языком: —Если вам так будет легче, имейте в виду, что мне не хотелось этого делать. Тяжелые времена, знаете, требуют тяжелых решений... Ладонь перехватывает лезвие крепче и движется по направлению к доктору. Но что-то не так. Только-только успевая заметить застывший ужас на лице Чилтона, Мэттью вдруг застывает. Неприятные покалывания в области позвоночника, сперва слабые, а потом просто невыносимые, раздирают тело - и Браун раскрывает рот в немом изумлении. А потом, к своей полной неожиданности, он падает. Прямо вниз, точно-точно. Он абсолютно уверен. —Ты забыл, что я был хирургом. Ледяной голос Чилтона дрожит лишь совсем немного. По инерции. В ладони у него Браун видит небольшой пульт, предназначенный обычно для управления током на ошейнике... Которого на нем сейчас нет. Да, доктор Чилтон. Все-таки вы действительно фантастическая сволочь. Корчась на полу, Мэттью шарит рукой за шеей, в основании позвонка. Пальцы, дрожащие, как у неврастеника, нащупывают небольшой аккуратный шрам - настолько незаметный, что он и не обратил бы на него внимание и сейчас, не обмолвись Фредерик про хирургию. Брауну хочется рассмеяться. Можете себя похвалить, вы прекрасно справились с обезвреживанием опасного убийцы. Пресловутый ошейник - всего лишь декоративная безделушка, призванная отвлечь внимание от настоящего источника принуждения. Как банально. Он должен был догадаться. Догадки подтверждает слегка надтреснутый голос откуда-то сверху (Мэттью не уверен, у Мэттью перед глазами все плывёт и искрит от адской боли): —Вживление под кожу электрических имплантов считается крайне неэтичной и негуманной процедурой для осужденных на пожизненное заключение, — еще разряд. Больно, — Боюсь, я не могу многого рассказать об этичности. Это достаточно болезненно. Насколько, насколько вообще может быть болезненным удар электрическим током изнутри. Браун не может даже закричать, ибо крик застыл в глотке непослушным комом. Фредерик наклоняется, и мертвенно-бледное лицо доктора с плотно сжатыми губами оказывается на уровне его глаз: —Но свои навыки хирурга, как видишь, я не растерял. Мэттью хрипит, пальцами пол царапая. Мэттью стонет и извивается на полу но ничего не может с собой поделать. Все же электрический ток - довольно неприятная штука. Лишь когда сила разряда ненадолго убавляется, он может выдавить сиплое: —Это немного... Нечестно... Вам так не кажется? —Мне очень стыдно, — бросает Фредерик. Даже обездвиженному и извивающемуся в агонии, Брауну хочется рассмеяться. Чтобы Фредерику стало стыдно хотя бы за что-то, нужно очень сильно постараться - и он не думает, что насильственная имплантация электричества в его тело стоила таких стараний. Зато этих стараний стоило право делать все, что Чилтон в своей слепой погоне за известностью считал нужным. И какие бы блядско-адекватные, черт возьми, вещи ни говорил Мэттью, Фредерик все равно поступит по-своему. Прямо как он сам, мелькает совершенно иррациональная, счастливая мысль. Они определенно стоят друг друга. Уже теряя сознание, он слышит только звук закрывающейся входной двери.

***

...он приходит в себя, когда на улицу темным покрывалом опускается ночь. Вставать с удобного, пускай и до ужаса холодного пола жутко не хочется... Но у Мэттью есть дела необычайной срочности. Во-первых, ему надо объясниться с доктором. Их небольшая ссора, он предполагал, негативно скажется на биополе их маленькой семейной ячейки. А во-вторых, чтобы эта ячейка вообще существовала, ему нужно успеть вытащить Чилтона из когтей зарвавшегося убийцы - который, как был уверен Браун, уже точил там свои ножи на многострадального психиатра. Поэтому он встаёт, шатаясь, и упорно идёт к выходу из дома. У него еще есть время. Будь он проклят, если позволит кому-либо ещё изувечить (в который раз) его объект вожделения. Пускай Фредерик поступил с ним немного некрасиво, Мэттью готов его понять и простить... Но сперва надо было кое-кого выследить. На этот раз он уверен, что миссия будет не настолько сложной, как в случае с доктором Лектером. Мэттью растягивает губы в предвкушающем оскале. Может быть, скоро ему удастся попробовать невиданное никем доселе блюдо. Шашлык из Дракона.