***
— Рики-кун, а где Кюджин? Сону и Рики были ранними пташками, приходили раньше всех, сидели в раздевалке и болтали о жизни, иногда выходили на перекур или просто подышать воздухом, если курить было нечего. — Её не будет. — Что? Почему? — Только вот не притворяйся и не строй из себя идиота! Ты всё, блять, знаешь, Сону! Ты вчера звонил её бешеной матери, блять! Нас выдернули из нашего, блять, места и запалили, что мы курим и пьём. Ты, сука, сам ей звонил, сам докладывал, где мы, — Рики схватил Кима за грудки и придавил к стене, ударив спиной и головой о неё. — Ты всё доложил, сукин сын, ты. За что, блять, я не понимаю?! За что? Ты совсем с головой не дружишь?! — Да потому что мне надоело, что ты постоянно вокруг неё вертишься! Я для тебя всегда второй план! Всегда! — Ты ёбаный собственник, Сону! — Кима вновь встряхнули. — Я люблю вас обоих, вы оба мне, блять, дороги. А ты ведёшь себя как свинья! Тебя звали вчера, ты сам свинил, блять! Мы всегда ходим втроём, всегда! Кюджин тоже любит тебя, как ты это не поймёшь, ты, блять, еблана кусок или что? На глаза Сону навернулись слёзы, и Рики, завидев это, пустил его, недовольно шипя под нос. Руки жутко чесались. Он не понимал, за что Ким так поступил с ними. А впрочем… зачем сдерживаться? Главное ведь — не держать в себе? Нишимура был с этим согласен. Хотя в целом, он постоянно не мог держать что-то в себе. Рики рывком повернулся к Сону и замахнулся. Ким даже не успел понять, как на пол брызнула кровь. Их… его Рики разбил ему нос… — Будешь знать, как предавать друзей, мразота. Захотелось исчезнуть. — Но я тоже люблю вас обоих… я просто соскучился по тебе! Я-я… мне нравится проводить время с вами отдельно! С Кюджин мы учимся вместе, а тебе совсем плевать на меня, Рики. Нишимуре на секунду стало совестно, но убеждение, что он поступил правильно, быстро вытеснило прочие мысли. — Ты просто жалок, Сону. — Ты тоже, Нишимура. Ты даже хуже меня. Сону проницательно взглянул в глаза Рики, закрыв нос рукавом. — В следующий раз думай, прежде чем что-то сделать.***
Сердце заполняла тьма. Жизнь всё больше казалась бессмысленной. Четыре стены давили на психику, а тишина заставляла сжаться от ужаса, вгрызться в кусок одеяла и тихо-тихо плакать. И лишь тихие шмыганья нарушали её. За учебу совсем не хотелось садиться. Она совсем не помогала отвлечься. До сунына было ещё несколько лет, но даже так отдыхать не давали. Дети должны были работать не покладая рук. Но сил на это нет. Кюджин гоняли по дому, как сказал бы Рики, что сраный веник. За любую провинность мать Чан бралась за ремень. Кюджин уже привыкла. Но всё равно каждый раз почему-то было до безумия больно, в душе образовывалось тянущее чувство, что так не должно быть, что всё это неправильно, а разум твердил, что она всё это, правда, заслужила. «Семнадцать лет! А мозгов, как у пробки!» — каждый раз твердила ей мать. И она права. Кюджин во всём виновата. Она должна быть прилежной дочерью. Она не должна курить, пить и водиться с плохими мальчиками, связываться с дурными компаниями. Сону и правда наилучший вариант для дружбы. Не зря он всё-таки рассказал обо всём. Он просто позаботился о Кюджин, в отличие от Нишимуры… Но каждую секунду в голову лезли мысли о Рики. Постоянно прокручивались воспоминания с того дня, как их застукали вместе. Мать была во всём права… Но Кюджин не должна была позволять оскорблять Рики. Не должна… Режим сбит. Кюджин не могла уснуть, хотя время перевалило за второй час ночи. Чан старательно пыталась отвлечься. Думала о танцах, о хореографиях, которые они должны выучить. Даже пыталась бесшумно танцевать, но её совсем скоро раскрыли за этим занятием, поэтому пришлось лечь и притворяться спящей. Телефон был в родительской комнате. Книги Кюджин не читала и других увлечений, помимо танцев, у неё не было. Хотелось позвонить Рики, услышать его весёлый голос или хотя бы написать, увидеть от него сообщение. Сердце сжималось, тело ломило от побоев. Низ живота скручивало от нервов. Сердце бешено стучало. Ногти впивались в кожу и царапали. Кюджин кусала губы и сдерживала слёзы. Она безумно скучала по парням. Но было обидно и стыдно. Стыдно за то, что Рики пришлось всё выслушивать и терпеть, не видеть Чан и не иметь возможности даже связаться с ней. Обидно за то, что Сону так поступил, что сдал их с потрохами, хотя мог со спокойной душой присоединиться к ним, и они бы веселились втроём. Мысли превращались из бардака в настоящий хаос, на глаза наворачивалась очередная порция слёз. Одно Кюджин радовало и пугало одновременно — завтра она вновь придёт в танцевальную студию. Она наконец-то увидится с парнями. Только вот как она будет смотреть им в глаза?.. Рики снова наблюдал привычную сцену: Кюджин и Сону опустили головы и выслушивали ругань госпожи Свон. Всё ещё хотелось свернуть шею и перегрызть глотку. За обоих. Занятие кончилось. Сону в слезах вылетел из танцевального зала, врезался в Рики, что хотел поговорить, на выходе из раздевалки, оттолкнул его и убежал. Кюджин тоже быстро скрылась в душевых, не взглянув на друзей. Рики сону, напиши мне. давай поговорим, пожалуйста и прости меня за тот раз я не должен был так поступать… правда, прости давай поговорим, прошу. Напиши хотя бы когда дома будешь, прошу ты мне важен От Сону ответов не последовало. Нужно было дождаться Кюджин и поговорить хотя бы с ней, раз Ким ещё не желал с кем-либо беседовать. Нишимура уже битый час сидел подле женской раздевалки и поглядывал на душевую. Все девочки отвечали, что Кюджин ещё была в душе. Но она так и не выходила. Танцевальная студия стремительно пустела. Рики всё ещё слышал шум воды, а девичьи и мальчишечьи разговоры утихли. По всей видимости, они остались с Кюджин вдвоём, не считая госпожи Свон и охраны. Вдох. Выдох. Нишимура постучал в душевые и вошёл. — Джин?.. Ты здесь? — он огляделся. Чан, правда, была одна. Кюджин стояла под струями воды, повернувшись к Рики спиной, и сдирала корочку с ранок на руках. Было страшно повернуться, встретиться взглядом. Хотелось провалиться сквозь землю. — Джин… ты… давай поговорим? Ты злишься на меня? Обижаешься? — Рики стоял в проходе, стараясь не смотреть на Чан. — Ты не будешь больше со мной общаться? Джин… Кюджин молчала. Ещё чуть-чуть, и она лопнет от переполняющих её чувств. Вот сейчас она расплачется, закричит, завоет, как волк, затрясётся и не сможет успокоиться. Нишимура мышиной походкой подобрался к Чан и остановился на там уровне, чтобы на него не попадала вода. Он молча стоял у неё за спиной, но, не выдержав, осторожно коснулся девичьего плеча, на котором красовался желтеющий синяк. Они почти повсюду. На спине, бёдрах, руках, ягодицах. — Джин… ты… Рики повернул Кюджин к себе лицом. Она прикрыла руками грудь и опустила мокрые глаза в пол. Но даже так были заметны порезы, которым не давали зажить. Нишимура открыл рот в немом шоке. Нужно было что-то сказать. Как-то поддержать. Пошутить, как обычно. Но не молчать. Но он не мог: слова просто закончились, не связывались в адекватные предложения, мысли путались, и получался какой-то бред. — Джин, я здесь… — всё, на что хватило ума. Мокрое нагое девичье тело тут же нырнуло в его объятия. Кюджин сотрясалась в рыданиях. Рики не знал, что делать, что ещё говорить. Он никогда не видел подругу в таком состоянии. Никогда. Она выглядела иногда устало, но всегда была весёлой. Всегда. Одной рукой Нишимура снял с пояса рубашку и накинул её на плечи Кюджин. Рики крепко прижимал подругу к себе. Было страшно. Страшно, что он потеряет обоих друзей. Страшно сделать что-то не так, из-за чего он останется навсегда один. Сону так и не отвечал. Непонятно, что делать с Кюджин. Рики так плохо заботился о своих друзьях, что не заметил побоев и порезов у Чан, что не заметил желание Кима проводить вместе чуть больше времени. Он ничего не замечал вокруг себя. Хотя пытался всегда поднимать им настроение, радовать, не давать вешать нос и приободрять. В какой же момент всё пошло не так? Когда он успел так облажаться?.. — Ники, я хочу домой, — успокаиваясь, заговорила Кюджин, — пошли к тебе, пожалуйста. — А как же мать?.. — Я не хочу возвращаться домой, Ники. Пожалуйста, можно я переночую у тебя? — Хорошо, пойдём… ты… как? — вопрос прозвучал глупо для Рики. — Мне плохо, мне нужно отвлечься, пожалуйста, давай скорее уйдём отсюда. Нас могут на машине забрать отсюда? — Я позвоню отцу. Сону сидел на автобусной остановке и утирал слёзы, смотря, как Рики и Кюджин садились в машину к отцу Нишимуры. Видимо, Рики зря ему писал. Он не хотел с ним поговорить. Сону не был ему дорог. Рики врал. Ким уже ничему не удивлялся, лишь давился болью, пустыми словами и завистью. Хорошо, что на следующий год их классы вновь перемешают. Нужно лишь понадеяться, что они с Чан будут в разных классах. Сону разблокировал телефон и, набравшись храбрости, добавил Рики и Кюджин в чёрный список. Они заслужили. Сами виноваты. — Мы с Сону не разговариваем. Я пытался сегодня с ним поговорить, но он убежал. Я разбил ему нос и накричал на него… он не хочет общаться дальше. Он закинул меня в ЧС! — прошипел Рики, переодеваясь в домашние футболку и шорты. — Меня тоже, — Чан вздохнула. — Прости меня за сегодняшнюю выходку… я не хочу прекращать с тобой общение. Я не хочу возвращаться домой к этой тиранше… я просто хочу спокойствия. Я хочу хотя бы как-то отвлечься. Мне ничего не помогает, Ники… я так долго не вынесу… — Прости, что не видел, что вы оба в таком состоянии… я хуевый друг, да? — грустно усмехнулся Нишимура, садясь на кровать рядом с Чан. — Может, поехать к нему домой и так поговорить? Я так виноват… — Я не лучше, Ники, — Кюджин ледяными пальцами коснулась руки Рики и слабо сжала её. — Мы ведь с ним одноклассники… Нишимура тяжело вздохнул и поджал губы, не зная, что ещё и говорить. Хотелось спросить Кюджин про мать, про побои, про порезы, про то, как давно она уже в таком состоянии. Нужно придумать, что делать дальше, ведь Чан явно не оставят в покое, а проблемы с Сону сами собой не решатся. Кюджин выключила телефон и, замявшись, неловко спросила: — Ники, у тебя есть сигареты? Давай покурим, я не могу… муть в голову лезет. — Нахлебница, — Рики тихо посмеялся и полез в тумбочку. — Давай пока без этого… — Прости. Подростки устроились у раскрытого окна. Кюджин, переодетая в одежду Рики, села на подоконник, а Нишимура упёрся в него бедром. Чан облокотилась на стекло и курила, прикрыв глаза. — Ники? — Да, милая? — Может, нахуяримся? Забудемся хотя бы так. У меня голова уже трещит по швам. Если я не прекращу думать хотя бы на ночь, я просто откинусь. — Прости, нечем… родители не поймут, если мы столько выпьем, но я прекрасно тебя понимаю… я бы тоже не отказался напиться, чтобы хотя бы чуть-чуть не думать. Кюджин выдохнула дым через нос и нахмурилась. И что им тогда теперь делать? Было приятно вновь находиться рядом с Рики, но в голову отчаянно лезла уйма навязчивых мыслей. Под кожей зудело. Хотелось расчесать всё до крови и высвободить всё то, что так сильно мешало спокойному существованию. — Ники, мне страшно… я… — Ох, милая… мне так больно за тебя. Почему я не могу ничем тебе помочь? — Ну, — она натянуто улыбнулась, туша сигарету в пепельнице. — Ты рядом, мне уже легче. Немного. Перед смертью, конечно, не надышишься, и тревога никуда не девается… Кюджин скользнула ладонью по плечу и, прихватив за локоть, притянула Рики к себе, обхватывая его ногами. — Покатать тебя или отнести на кровать? Чан не ответила, лишь заставила Рики наклониться и едва коснулась его губ своими. Она не умела целоваться, Нишимура тоже. — Джин, я… — Я тоже нервничаю… но давай попробуем отвлечься хотя бы так? Оба действовали наобум, интуитивно, так по-детски и совсем не умело. Рики совсем не знал, куда деть руки, поэтому всё, на что его хватило, — упереться ими в подоконник по бокам от Чан. Кюджин же почти не стеснялась. Пальцы перебирали короткие волосы на затылке, поглаживали шею, иногда проходясь по ней накладными ногтями. Однако это не умаляло волнение. Руки всё равно слабо подрагивали, а сердце было готово выскочить из груди. Колени дрожали, но Кюджин лишь крепче обнимала Рики ногами. Мыслями властвовала неразбериха. Кюджин и Рики продолжали неумело целоваться, постепенно входя во вкус. Чан неловко скользнула ладонью под футболку друга. — Джин… — Что? — Может, не стоит? Мы ведь… я… ты… мы не готовы. — Может, просто руками?.. Хотя бы так… ненадолго… пожалуйста? — Мы делаем то, что не должны. Это уже за гранью… — Тебе страшно, Ники? — Да, милая, мне пиздецки страшно. — Мне тоже… мне, на самом деле, всегда страшно. Давай хотя бы сегодня сойдём с ума и переступим через страх? — Чан облизала горящие губы и выдохнула. — Я могу направить тебя, а ты — меня. Кюджин взяла Нишимуру за запястье, а вторую руку опустила на член. — А что, если я гей? — испуганно шепнул Рики. — Ты бы рассказал мне об этом. — Твоя правда… И Рики поддался напору Кюджин. Ладошки жутко вспотели, да и с самого Нишимуры текло так, будто он только что с репетиции. Но он позволял подруге трогать член сквозь шорты, а сам с опаской гладил бедро и щупал грудь. В голове и перед глазами всё плыло — алкоголя не понадобилось. Они с осторожностью исследовали тела друг друга и с нежностью целовались, иногда сталкиваясь носами, когда приходилось прерываться на пару секунд. Воздух будто сгущался и заполнял лёгкие. Становилось тяжело дышать. Рики и Кюджин задыхались в поцелуях и взаимных, почти невинных ласках. Щёки алели. Становилось жарко. Хотелось снять всю одежду и окунуться ненадолго в прохладу. Но из всех возможностей была только первая. Они не спеша переместились на кровать, попутно снимая одежду и оставаясь в нижнем белье. Кюджин нависала над Рики и покрывала грудь поцелуями, отчего сердце заводилось и ускорялось с каждым новым прикосновением. — Останемся чуть-чуть одетыми? — на выдохе спросил Нишимура. — Если ты хочешь. Всё равно ты уже успел увидеть меня голой. — Я тебя не рассматривал. — Могу раздеться. Рики мотнул головой, но задумавшись на пару секунд, привстал и расстегнув лифчик, снял его с Чан. Сейчас она не прикрывалась — лишь смотрела в сторону, пряча алые щёки и смущённый взгляд. Нишимура не понимал, зачем делал это, но он и старался не думать об этом, пока с боязливой нежностью размашисто проводил по груди языком, задерживался на сосках, наблюдая за реакцией подруги. Они тонули в реке чувств. Эмоции захлёстывали, не давали вдохнуть. Они отлично справлялись с поставленной задачей: забыться хотя бы ненадолго. Трогать друг друга сквозь одежду, когда за стенкой находились родители, — приятное занятие, адреналин кипятил кровь на славу, но голова затуманивалась и становилась тяжёлой. Не хотелось отрываться и прерываться. Но при этом же хотелось остановиться, спросить себя: «Какого хуя я вообще творю?» — не найти ответа и продолжить. А желания и времени думать вовсе не было. И это радовало безумно. Они смогли забыться, но даже не на час. Повторять не хотелось. Им ещё придётся это обсуждать и думать, как смотреть друг другу в глаза. Но сейчас подростки лежали под прохладным одеялом и пялились в потолок. Теперь они виноваты в том, что вовсе разрушили дружбу.