Только смерть не даёт второго шанса.

      Ничего особенно не меняется, но как будто стена падает и, наконец-то, получается нормально дышать и видеть, без препятствий перед глазами. Для Димы ничего не закончилось, все свои чувства и воспоминания он собирался хранить как можно дольше и глубже в душе. С какой-то точки зрения это, может, неверно и нужно отпустить, но пока никак.       Но хоть жить нормально можно, уже плюс.       Дима, через какое-то время, сам за собой замечает, что стал даже спокойнее. Меньше дёргается, лучше лицо держит. Немного удивительно, но и окружающий мир начинает воспринимать более внимательно. Картинка словно из чёрно-белой становится цветной. Непривычно, но интересно — как, однако, отсутствие зацикленности может менять взгляд на мир. Матвеев и не помнил, было у него уже такое или нет. Наверное, всё-таки второе, иначе бы отпечаталось в память — не каждый день такое происходит.       Тем занимательнее становятся съёмки в гот.зале. Оценки наблюдателей и других экстрасенсов тоже. Диме бояться нечего, он своё отработал, всё, что мог сделать — сделал, людей без помощи не оставил. Это главное.       Особняк, как и всегда, место разборок, ничего нового. И если до «мотора» все ещё более-менее в адеквате, то вот после… Сохранять спокойствие проблематично. И всё же оценки радуют, в первую очередь, конечно, свои. Восемнадцать баллов в совокупности — молодец, Дима, хороший старт. Особенно радуют десятки от Шепсов, в душе теплеет. Значит, всё как прежде, хоть они его не собираются топить. Олег ещё высказывает за суккуба, но это уже мелочи. Надо ведь было как-то хозяина реабилитировать перед камерами. А то ведь смотрят не только маленькие девочки, но и более взрослая аудитория. И вот они уже могут быть в теме.       Дальше — хуже. Прорывает Гецати, и вот тут становится обидно, за себя, конечно, Марьяна Диме нафиг не упала.       — Со мной на испытании были неадекватная женщина и стажёр…       Матвеева как холодной водой обдаёт, приводя в чувства. Расслабился, называется, на секунду. А Костя, конечно, в своём репертуаре. Помнит, тварь такая, ещё прошлую его версию, «Школу», видимо, тоже не забыл. Теперь вот словами задавить пытается. Очень хочется врезать, да весовые категории разные абсолютно. К тому же у них тут не Дом-2, скандалы скандалами, а определённую грань переходить не стоит.       — Я не стажёр, — чернокнижник чувствует дёрнувшегося к нему, но вовремя остановившегося Олега. Защитить хотел. — И я это докажу.       Молодец, Олежа, порывы надо сдерживать, даже если считаешь человека своим. Подействовали Сашины увещевания. А Дима, хоть и фонит обидой, должен сам справляться, не маленький. К тому же, если братья, друг друга защищающие, выглядят органично, помощь постороннему — такое себе.       Всё оставшееся время съёмки от Матвеева несёт сильнейшей обидой, и минуты для него как-то тянутся слишком долго. Хотя всего-то около сорока прошло, а вот по ощущениям не меньше пары часов. После заветного «снято» из зала он вылетает первым. Видеть никого не хочется и вообще такое чувство, что в душе где-то проснулся тот ранимый эмоциональный юноша, которого Дима давно уже похоронил. Плохо. Всё и во всех отношениях.       Только нервного срыва и не хватало.       Влетает в первый попавшийся туалет, вряд ли вот прям сейчас кому-то надо будет. Действия уже автоматические: включить воду, ополоснуть лицо, не закрывать глаза, это главное. Ещё хуже будет. Как там Астрид учила? Вдох и очень медленный выдох. И ещё раз. Помогает, но с трудом. Хлопок двери отмечается подсознанием, но до мозга доходит с трудом. Кого ещё принесло-то… Не дай бог Шепсов, их успокаивающих речей он точно не переживёт.       Хотя лучше бы их, в самом деле. Дима видит смутно, скорее только очертания, но и этого хватает.       — Добить решил? — голос, спасибо, почти не дрожит. — Так давай, немного осталось.       Паника резко уходит, сменяясь полным безразличием. В конце концов, один раз справился, вытащил себя, и во второй разберётся. Тем более, если что, есть к кому обратиться за помощью.       — Нет, извиниться.       Диму пробивает нервным смешком. Серьёзно? Костя Гецати умеет признавать свою неправоту?       — Попробуй, — развернуться, как всегда не показывая своих эмоций рядом с посторонними.       Со стороны, если не знать Матвеева достаточно, вообще может показаться, что тот ничего не испытывает, даже глаза не выдают. Отличная, отработанная временем маска. Опыт, к сожалению, показал, что открытый миру и эмоциональный мальчик никому не нужен.       Вот и приходится меняться, пока не сломали.       Гецати делает два шага вперёд, оказываясь непозволительно близко. Ещё не нарушение личных границ, но немного — и черта будет пройдена. Хуже, что бежать тоже некуда, позади раковина.       Плохо.       — Я хотел извиниться, в первую очередь, за сегодня и за стажёра, — Дима смотрит в тёмные глаза напротив и его опять ведёт.       Плохо.       Надо оставаться в сознании и рассудке, приступом тут ничего не изменишь. И нельзя, чтобы кто-то видел его в таком виде. А тем более его соперник. Нель-зя.       — Не хотел этого, но в гневе…       — Я понимаю, — Матвеев прикрывает глаза, медиума перебивать вряд ли стоило, но надо было как-то отвлечься.       — Сейчас я говорю, — почти рык, чернокнижник едва заметно вздрагивает. — Извини. И за сегодня, и за сейчас, и за прошлое. Я не увидел, не рассмотрел, хотя потенциал был огромный. Нужно было взять тебя к себе, тоже бы всё получилось. Может даже лучше, чем было.       Лучше, не лучше, какая разница… Разве что только в том, что окончание короткого монолога доходит как через вату, а мир начинает немного покачиваться. Всё-таки накрыло.       Плохо.       — Дима? — Гецати, глядя на побледневшего собеседника, забеспокоился. — Нормально всё?       Ещё бы звуки в слова сложить и будет вообще заебись. Надо что-то утвердительное, чтобы отстал, ушёл и больше в ближайшее время не появлялся. Не место Косте тут, тем более, когда Дима в таком виде.       — Да… — выходит даже не заикнуться. Голова кружится сильнее. — Иди, Кость, прощён, и всё забыли.       Где-то сзади была раковина… Опереться незаметно одной рукой, вот так вот уже поустойчивее будет. Становится совсем чуть-чуть полегче.       — Посмотри на меня, — голос командный, как всегда. — Ровно посмотри. А говоришь, что всё нормально. Что случилось, Дима?       А Дима и ответить не может нормально, горло как пережало, ни сказать, ни воздух втянуть нормально. Очень плохо. Пальцы на подбородке только хуже делают, окончательно накрывает, паника всё-таки возвращается. Ушёл бы и ушёл, ну вот зачем лезть было, тем более, никто и не просил.       — На меня смотри, — Матвеев смотрит, образ немного мутный, но уловимый. — Вот так. Хороший мальчик. А теперь давай, потихоньку, слушаешься меня и дышишь одновременно со мной. Раз — вдох. Два — выдох. Повторил, Дима. Не отлынивай. Вспоминай что-то из счастливых моментов своей жизни, давай. Что там у тебя? Жена, победа, переезд?       — Брат младший… — больше на хрип похоже, но уже хоть что-то осознанное. — Как я его в парк водил, вату покупал, газировку… Хотя запрещали.       — Хорошо, сосредоточься на этом, вспомни ощущения и возвращайся сюда. Где всё нормально и нет ничего плохого.       Чернокнижник очень старается, в конце концов, это и в его интересах. Получается не сразу, но, тем не менее, лучше постепенно становится.       — Спасибо, наверное? — хватка с подбородка тут же исчезает, Матвеев глаза слезящиеся трёт.       — Не за что. Я мог оказать помощь — я её оказал.       Костя каким-то отечески жестом поглаживает юношу по голове и выходит, оставляя того в полном шоке от происходящего. Если с панической атакой всё понятно, то вот это последнее… Как-то классифицировать такой жест то ли помощи, то ли поддержки не получается.       Дима ещё раз ополаскивается холодной водой и выходит. В конце концов, когда-то надо и домой ехать, не жить же в особняке. А сейчас, возможно, как раз тихо уже будет, практически все разъехались. Сколько они там болтали, интересно? Судя по ощущениям не больше десяти минут, а там кто знает. На часы он не смотрит специально.       Главное, что на душе действительно становится как-то легче.