die Chance: 1,2

Египет встречает двух советских инженеров. Марк Витальевич Барков, начальник делегации из двух человек, на свое имя не откликается и вообще неразговорчив. Его помощник, Андрей Андреевич Вишман, дружелюбно поясняет каждому, мол, нужно обращаться «товарищ Барков», а иначе, да, не откликается. Андрей Андреевич, вообще, разговорчивее не только из них двоих, но и всех, кого они встречают. Вскоре «встречающие» понимают две вещи. Во-первых, главный в делегации как раз разговорчивый Вишман. Потому что каждый раз, когда кто-то пробует заговорить с его «начальником» и спрашивают что угодно, от «что вы думаете по поводу египетского машиностроения» вплоть до «какое блюдо подать на ужин» — товарищ Барков всегда молчит и посмотрит на своего «заместителя». Если тот кивнет, то кивнет и Барков. Если тот покачает головой — головой качает и Барков. А когда молчит, тоже молчит: так и не ладится любой разговор с советской делегацией. Но «не ладится» — это уже третье, а второе — предельно простое. Андрей Андреевич Вишман, он же тайный председатель делегации, он же просто очень болтливый человек. Казалось бы, кладезь для расспросов, да только отвечает он не на тот вопрос, который ему задали — а на какой хочет. Вот например, — Товарищ Вишман, а что вы думаете о победе союзников в войне? Советская военная техника, должно быть- — Техника? Замечательная у вас техника! — перебивает и как будто бы всегда искренне восхищается тот. — Как фрукты нарезаете, посмотрите, товарищ Барков, цветы из фруктов вырезали! Красота какая, вот это, я понимаю, техника повара! Встречающие советскую делегацию из двух человек запишут две мысли: не заговаривать с Вишманом. Раз. Заговаривать с Барковым бесполезно, он ничего не решает. Два. Третью не запишут: переглянутся и все всё поймут. «Идиоты, » будет написано на лицах египетских инженеров. — Идиоты, — усмехнется одними губами Всеволод, опуская руку на плечо Вальтера и увлекая его на следующий корабль. *** (Вальтер) — Lieber Himmel, — причитает Вальтер, как только видит свои «следующие» документы. — Давай я лучше обратно в паранджу? Штирлиц качает головой и мягко улыбается в ответ. Вальтер понятия не имеет, что он вообще творит. Что они творят. Что Штирлиц творит. Вальтер уже вообще очень мало в чем уверен, например, а точнее «а особенно» не напутал ли он чего. Когда Штирлиц предложил ему два билета, два поддельных паспорта. Два шанса на побег. Который раз уже Шелленберг ловит себя на том, что пристально разглядывает мужчину рядом с собой? Может… не хочет думать, но, может, он ошибался. Может, он был для Штирлица настолько важным другом, что тот предложил эту авантюру? Может, то и не был вовсе шанс на спасение, и Штирлиц вел его прямиком в руки, ну, на кого бы там он ни работал. Ведь Вальтер давно догадывался, что Штирлиц — работает не только на благо Рейха. У Штирлица широкие плечи и крепкие руки, на которые так хочется опереться. У Штирлица с каждым месяцем всё больше седины в волосах, что, в глазах Вальтера, его только красит. У Штирлица тяжелый подбородок и мужественный профиль, на который снова и снова смотрит Вальтер. Он про второй вариант думает мало, а вот про «спасти друга» всё больше. Потому что идёт уже июль 1945-го года, а Штирлиц не позволяет себе большего, чем обнять Вальтера. В разных ролях, в любых обстоятельствах. Как «матушка Мухамеда» Вальтер цепляется за его руку и висит на плече. «Матушку» иногда несут на руках, так трепетно и бережно. «Матушку» целуют в щеку, скрытую паранджой, в макушку поверх проклятой ткани, целуют руку, несут на руках… «Товарища Баркова» хлопают по плечу, подталкивают в спину, по-дружески обнимают, снова, и очень часто! , касаются плеча — Штирлиц вообще понимает, как действуют на Вальтера его случайные прикосновения? Может, для Штирлица они и случайные, он ведёт себя как с лучшим другом, но для Шелленберга они значат слишком многое. И Вальтер третий месяц сомневается, что понял Штирлица верно. Может, когда Вальтер предложил обменять жизнь любимого на его собственную — Штирлиц всего лишь предложил спасти двух друзей? Лучших, но всё же. Им через пару минут сходить с парохода в Египте. И Шелленберг уверен, пять человек с портфелями встречают именно их. Поэтому Вальтер грубо дёргает Штирлица за плечо. — Я не могу быть советским инженером, — он шипит, но так тихо, что голос для остальных заглушает гул парохода и разбивающиеся волны. — Я даже не говорю по-русски! — Они тоже, — резонно парирует Штирлиц. Всё же Египет. — А если они заговорят со мной по-русски?! — Не унимается Вальтер. Он не внемлет ни голосу своего разума, ни логике Штирлица. — Вы не говорите по… русски… Вальтер не договаривает. О Боже. Он понимает всё. Сразу. Lieber Himmel, помоги ему. Начинает осторожно, пробует почву. — Я… догадывался. Несколько лет. — Жаль голос предает, поэтому Вальтер говорит исключительно коротко: так не слышно, что он едва держится. — Что вас завербовали. Потом что подослали, последние месяцы особенно, но… но советский? Советский разведчик, — Вальтер осекается, когда хочет обратиться по имени, путается он уже во всех именах Штирлица, а на языке последнее Мухамед, — Макс? — Андрей, — никак не реагирует на всю эмоциональную тираду тот. Штирлиц просто раскрывает свои новые поддельные документы и показывает страницу Шелленбергу. — Я не могу это прочитать, — упрямится Вальтер. Кириллица. В ответ получает лишь выразительный взгляд и чуть приподнятые брови. — Хорошо, могу, — вздыхает Вальтер и трет переносицу. Откуда только узнал, что Шелленберг?.. — Но. Скажите, пожалуйста, что мы хотя бы не в Союз направляемся! Через Италию, Алжир и Египет, но кто ж их знает! — Нет, на родине меня тоже расстреляют, — качает головой Штирлиц. Пароход с громким сигналом пристает в порту. Вальтера долго забавлять будет, как просто в голове Штирлица сочетаются «родина» и «расстреляют». Шелленберг бы давно променял такую родину на фантик, Штирлиц же остаётся верен и в бегах. Ну, хорошо хоть доносы не строчит, хотя кто ж его знает. Вальтер тяжело вздыхает. И снова. Но всё же плетется за вдруг широко улыбающимся Штирлицем с парохода и на встречу делегации. — …? Шелленберг никогда ещё не был так близок к провалу. Но Вальтер поглядывает на Штирлица: тот кивает — а значит на вопрос, озвученный, будь он проклят, по-русски Вальтер кивает. И так ещё много раз, нет, Штирлиц не переводит, в том нет необходимости. Вальтер банально копирует его жесты, не удосуживая словесным ответом. … и как им только поверили? Тем не менее, они со Штирлицем в обнимку едут дальше.